сте. Или…»
«…Или здесь есть что-то, чего я не знаю и не понимаю! — думала она уже в ванной, стоя под тонкими горячими струями воды, сыпавшимися из лейки душа. — Но в конце концов, меня наняли не для расследования давнего преступления — и не для анализа извивов чужой психики. Всего лишь для самых минимальных услуг на аукционе. Не стоит думать об этой истории больше, чем полагается наемному лицу. Мне необходимы деньги, и я их честно заработаю. Буду спокойно устраиваться в новой мастерской…»
Когда Александра вытиралась, ее заставил вздрогнуть резкий колючий шорох за матовым стеклом, которым было забрано маленькое окно. Она приоткрыла створку. Через решетку виднелась жесткая еловая ветка, которая скреблась в стекло. Поднимался ветер, невидимый лес издавал шорох вскипающего молока, бегущего через край кастрюли. Глухо рокотал далекий гром, надвигалась гроза.
Александра улыбнулась своему невольному испугу. Немая, черная, русалочья глубина лесной ночи завораживала ее, как и в детстве, и художница некоторое время стояла, пристально глядя в темноту, словно надеясь различить там себя саму, почти забытую, двенадцатилетнюю, замершую на краю предгрозовой тьмы.
Глава 3
— Как, неужели и ты здесь?!
Вкрадчивый женский голос, заставивший Александру резко обернуться, был очень ей знаком. Она ахнула:
— Вот встреча!
Рядом стояла ее старая знакомая, которую она давно потеряла из виду. По правде сказать, Александра не очень жалела о том, что давно не пересекалась с Елизаветой Бойко — так звали владелицу нескольких сетевых аукционных площадок. Зато та, казалось, не могла прийти в себя от радостного изумления:
— А я даже искать тебя не пыталась, думала, ты уехала!
— Куда мне ехать, — отмахнулась Александра. — Максимально в другую мастерскую переберусь вскоре. Меня официально попросили собрать манатки и выметаться. Наш-то дом все-таки отдали под полную реконструкцию, слышала?
— Слышала и видела, — кивнула Елизавета, — сколько раз проезжала мимо, видела вашу избушку на курьих ножках, вид у нее совсем нежилой. И фасад уже в лесах, сеткой затянули. Мусор какой-то из окон торчит… А ты все там ютилась, оказывается? Все в той же мансарде?
— Сама удивляюсь, — художница приняла сдержанный тон. Она боялась сказать лишнее.
Появление Елизаветы на аукционе было дурным предзнаменованием. Она относилась к той категории покупателей, которые уторговывают лоты, сбивая цену до минимума. Бойко была печально известна на всех торговых площадках Москвы, завидев ее, морщились и отворачивались. С ней имели дело, только если требовалось в буквальном смысле освободить шкафы — слить за бесценок малоинтересное собрание, разгрести наследство, на которое не возлагается надежд… Бойко приезжала на грузовике и увозила все, вплоть до сломанной топорной мебели и копеечных дверных ручек. Иронизировали, что она даже гвозди выдергивает из стен. Куда отправлялось все это барахло, никто в точности не знал. Поговаривали, что у Бойко огромный склад в Подмосковье — целый жестяной ангар, забитый разлагающимися от сырости вещами. Как все старьевщики подобного типа, она была холодна, цинична в своих методах, яростно торговалась из-за копейки, опускаясь до прямых оскорблений, грубой лести, лжи.
Внешность Елизаветы Бойко ее характера вовсе не отражала — это было одно из самых вопиющих несовпадений такого рода, какие встречались Александре. На вид этой хрупкой, невысокой женщине было немного за сорок. Бледное задумчивое лицо, печальный и как будто с чем-то смирившийся взгляд, какой бывает у одиноких людей. Гладко зачесанные со лба темные волосы, собранные на затылке в трогательный кривой узелок. Горькая линия губ, не тронутых помадой. В волосах мелькала седина. Одевалась Елизавета Бойко скромно, игнорируя моду, избегая ярких цветов. Казалось, главной ее целью было остаться незамеченной. Скупщица старья производила впечатление интеллигентной дамы, занимающейся отвлеченными от практической выгоды научными исследованиями. Александра следила за тем, как ее собеседница с отрешенным видом поправляет сползающие с переносицы очки. «Поразительно, насколько бывает обманчива внешность…»
— А ты здесь в честь чего? — полюбопытствовала Бойко, не переставая оглядывать зал в поисках знакомых лиц. — Тема вроде не твоя.
— Я тут вроде ассистента… — неохотно ответила Александра. — Должна мешать тем, кто будет сбивать цены.
— Тогда работы у тебя намечается будь здоров! — пообещала Бойко. Она не сводила взгляда с женщины в красном платье, появившейся в это время в дверях. — О, какие люди. Пойду поздороваюсь. Вы знакомы?
Полная брюнетка в красном была Александре незнакома. Миловидная, умело накрашенная, уверенная в себе — она держалась с видом королевы, едва снисходящей до поклонения придворных. Вокруг нее сразу собралось небольшое общество.
— Это Марина Алешина. — Елизавета Бойко двинулась к брюнетке. — Вам стоит познакомиться.
— Да кто она? — Александра нерешительно двинулась следом. Она пыталась отыскать взглядом Ольгу, но та куда-то исчезла.
— Янтарь, старинные пластики… — на миг остановилась Бойко. — Она ими сто лет торгует, и она лучший эксперт. Ты не в теме, потому и не знаешь ее. Это я всеядная!
И Бойко самодовольно рассмеялась.
Подойти к Марине Алешиной оказалось не так просто, так тесно ее обступили. Наконец Александра оказалась лицом к лицу со знаменитостью, о которой никогда раньше не слышала.
В Алешиной и в самом деле было что-то королевское. Высокая, красивая, она несла свою здоровую полноту, как горностаевую мантию. Сливочно-белая кожа, тонкий прямой нос, нежно очерченный второй подбородок, уверенный взгляд круглых, чуть выпуклых голубых глаз, богатые черные волосы, уложенные в высокую прическу, — она была бы идеальной моделью для Кустодиева. Длинное красное платье было слегка декольтировано — ровно настолько, чтобы открыть красивую линию плеч. Декольте украшало роскошное янтарное ожерелье — бусы в несколько рядов цвета темного меда.
Алешина, которой представили Александру, милостиво улыбнулась:
— А я о вас много слышала!
«Все обо мне слышали, надо же, и она, и Ольга! Только я о них ничего не знаю!» Александра пожала протянутую ей мягкую, но сильную руку:
— Очень приятно.
— Вы сегодня представляете интересы владелицы коллекции? — Алешина продолжала улыбаться, показывая жемчужные зубы. Но улыбка испортила ее красивое лицо. Улыбалась она совершенно неискренне, лишь губами. Глаза в улыбке не участвовали. — Меня правильно информировали?
— Совершенно верно! — подтвердила Александра, внутренне подбираясь. Она уже искала повод, чтобы немедленно прервать разговор. Те времена, когда она откровенничала с потенциальными конкурентами, давно остались позади. Но тут Алешина остановила ее вопросом:
— Вы ведь обязаны, насколько я знаю, снимать с торгов лоты, цена на которые будет сбиваться? Так?
— Собственно, я не могу рассказывать о своих обязанностях, — ответила художница, слегка оправившись от неприятного волнения. Алешина действовала слишком напористо и откровенно, не скрывая своей осведомленности и не смущаясь тем, что разговор слушали посторонние.
— Разумеется… — Алешина вновь наигранно улыбнулась. — Я понимаю. Жаль, когда интересные предметы уходят за пониженную цену. Но… Лотов слишком много, это во-первых. Такой аукцион всегда сам играет против себя. А во-вторых…
Голубые глаза редко бывают загадочными, но взгляд Алешиной был именно таким — словно подернутым водянистой дымкой, мешающей рассмотреть их истинное выражение. И все же этот взгляд был искреннее, чем показная открытая улыбка.
— Во-вторых, на месте владелицы я бы не держалась так крепко за цену. Что дадут — за то и спасибо.
— Почему это? — Александра почувствовала себя уязвленной. — Я ознакомилась с частью коллекции. Там есть уникальные вещи!
— Ну, если вы тоже эксперт в области пластиков… — Алешина протянула слово «тоже», явно наслаждаясь своим превосходством. — Вы должны были заметить, что многие из этих вещей — отличные подделки.
Среди присутствующих послышались едкие замечания и сдержанные смешки. Александра невольно взглянула на Елизавету Бойко. Та не улыбалась, ее бледное лицо было серьезным, взгляд настороженным и острым.
Александра сделала глубокий вдох.
— Я так полагаю, — сказала она, изображая любезную улыбку, — началось то, о чем меня предупреждали. А ведь торги еще не объявлены. Знаете, для подделок такое внимание чрезмерно… Так мне кажется.
Она повернулась и отошла в сторону. За нею немедленно последовала Бойко. Казалось, она решила ни на миг не покидать Александру. Художнице вовсе не нравился такой эскорт, но отвязаться от Бойко было невозможно. Та славилась хваткой клеща.
— Алешина рвет и мечет, — с язвительной заговорщицкой интонацией сообщила ей на ухо Бойко. — Она рассчитывает сорвать большой куш, а ты будешь ставить ей палки в колеса. Будь с ней осторожна!
— Она опасна?
Александра спросила без всякой иронии. Она могла вспомнить совершенно чудовищные истории, кровавые драмы, которые разыгрывались вокруг коллекций. «Да вот хотя бы взять смерть Исхакова! — думала она, ожидая ответа. — Тут же рядом — еще один труп, напавшего на него Федотова. А сколько их было до этого в истории этих четок, кто знает? И сколько, возможно, будет…»
— Опасна? — проговорила наконец Бойко. Казалось, она тщательно обдумала свой ответ. — Ну что ты. Не больше, чем мы все.
Александра заметила Ольгу — та одиноко стояла в дальнем углу зала, снятого под аукцион. Рядом с ней никого не было. Казалось, вокруг молодой женщины был очерчен невидимый круг, границ которого никто не смел или не хотел переступить.
— Извини, — бросила она Бойко и направилась к Ольге. На счастье, перекупщица не последовала за ней.
Ольга страшно волновалась — на нее было тяжело смотреть. Она побледнела, на лбу выступили крошечные бусинки пота. Ольга то и дело облизывала пересыхающие губы, сжимала и разжимала руки так крепко, что косточки пальцев белели. Александра протянула ей руку, Ольга вложила ледяные дрогнувшие пальцы ей в ладонь.