А на планете — на Земле — был в то время год 1347-й.
Сводчатый потолок комнаты покрывали паутина и мрак. В этот ночной час тьме не было покоя в пристанище науки. Тьму то и дело разрывали желтые, сине-зеленые или красные вспышки, отблески пламени на сводах над очагом. Среди тигельков и реторт бегал мелкими шажками старик.
Его тень смешно подражала всем его движениям, живописно изламываясь на многочисленных углах и выступах комнаты. Пахло дымом, старой кожей и плесенью от беспорядочно разбросанных по разбитому кирпичному полу огромных книг, переплетенных в свиную кожу. Пронзительно пахло сернистыми парами и ароматными травами — шафраном и лакрицей.
— Аркана, возвращающая молодость, — шептал старик, — эссенция четырех стихий, падающая с утренней росой на цветы, посланная полной луной или зеленой звездой, ты вернешь мне жизнь… жизнь, молодость, красоту… — И он пылко твердил слова заклинаний, тщетных и напрасных, ибо никакая мудрость фолиантов не может остановить течение времени.
Глаза у него были старые, усталые, окруженные веерами морщин. Он все изучил, все узнал, асе сохранила его огромная память: древние знания халдеев, смелые открытия Альберта Великого, туманные глубины мистики, безнадежную тоску мавританских ученых по чудесному безоару… «Ах, — покачал он головой, — все это только мечты. И зачем они вообще, если жизнь безостановочно уходит, как песок в песочных часах?»
— Вагнер! — позвал он, прислушиваясь к ночной тишине. Трижды окликнул он своего помощника, но никто не отозвался. — Спит, как животное, этот деревенский купец, путающий знание с мелочной торговлей, — пробормотал он и шагнул к двери…
Но тут вспыхнула ослепительная молния, серые своды превратились в светящийся хрусталь, и в центре возник фосфоресцирующий туман. Старик ошеломленно замигал, но свет постепенно угасал. Узловатыми руками, весь дрожа, старик ухватился за стол. Его бледные губы беззвучно повторяли: «Изыдь…»
Отблеск огня заиграл на высокой фигуре посреди комнаты. Ее одежда мерцала и трепетала, как разлитая ртуть. Самым удивительным было лицо незнакомца: свет очага превратил его из оливкового в темно-серый. С плоской маски смотрели трехгранные зеленые глаза. Лицо было без носа и рта, а металлический голос раздавался из овальной дощечки на груди. Дощечка светилась — в ней волновался красноватый туман.
— Привет, прославленнейший доктор, — прозвучал по-латыни мертвый, ровный голос.
— Привет… — прохрипел старик, потом вздрогнул и вскричал: — Изыдь, сатана! — и перекрестился. Но видение не исчезло.
— Я пришел, — продолжал голос, — пришел к тебе, как ученый к ученому. Я хочу, чтобы ты меня выслушал. Это будет для блага. Тебе и другим…
Старик справился с первым волнением и впился взглядом в странное лицо незнакомца. Да, сомнений нет — то, как он появился, как ведет себя, как говорит… это он, он, тот, чьего имени нельзя произнести безнаказанно, это он!
Металлический голос незнакомца колебал комнату и развевал паутину. Хотя он говорил понятным латинским языком учености, старик не понимал многого. Незнакомец говорил, что пришел, чтобы узнать жизнь этой планеты, чтобы дать знания людям…
— Да, да, — кивал головой старик, но слова проходили сквозь него, как игла сквозь воду. Так велик был его ужас, и так велик восторг при мысли, что пришел некто, могущий исполнить все его самые тайные желания…
— …А ты мне в этом поможешь, — закончил незнакомец. Дощечка у него на груди заволновалась и подернулась серым.
Старик крикнул хрипло:
— Хочу стать молодым, ибо молодость даст мне то, чего не дали знания!
Зеленые глаза незнакомца внимательно вглядывались в него.
— Я хочу быть опять молодым, как много лет назад, хочу жить и познавать все снова, — добавил старик.
— Ценность, — заговорил металлический голос, — ценность заключена в познании. Я предлагаю тебе знания, с помощью которых ты избавишь других от болезней и злобы… Молодость… Зачем тебе она?
Старик выпучил глаза.
— И ты спрашиваешь, господин? — Лицо у него задергалось. — Молодость — это весна, кипение крови в жилах, будущность… Молодость — это плодородная почва, куда падают семена знаний… А ты спрашиваешь, зачем мне молодость!
Me Фи произнес:
— Я не могу остановить время. Могу лишь придать твоему телу свежесть с помощью веществ, которых ему не хватает.
Но старик уже не слушал его. Он плясал по комнате, хлопал в ладоши и вертелся, опьянев от радости. Тишина заставила его очнуться. Он быстро оглянулся.
Незнакомец стоял в конусе лучей, а гребневидное украшение у него на шлеме — аппарат для связи со звездолетом — сыпало фиолетовыми искрами. Глаза перестали светиться и словно закрылись. Через минуту Me Фи снова открыл глаза и сказал:
— Дай мне своей крови.
— Для подтверждения договора? — в страхе шептал старик. Но мысль о близком счастье отогнала сомнения, и он кивнул.
Кровь Фауста — а это был он — была нужна Me Фи для анализов, и он набрал ее тонкой иглой в блестящий шприц.
Фауст очень изменился. Биоанализаторы провели сложный анализ его соков, а синтезаторы создали препараты, повысившие у старика обмен и превратившие его в статного мужчину, пышущего здоровьем и энергией.
«Теперь, — говорил себе Me Фи, — настает время, когда он захочет выслушать меня».
— Ваш мир плох, иллюстриссиме, — говорил он. — Император, и короли, и князья жестоко угнетают вас, обращаются с вами, как с рабочим скотом. Люди трудятся до упаду, а плоды их труда идут на войны. Вы сгораете на огне собственного неведения, а вам остаются только дым и пепел.
— Так велит бог, — отвечал доктор и поправлял бородку, он красовался в щегольской шляпе, на красном шарфе у него висел длинный блестящий меч. — Добрый христианин заботится не о земной жизни, а о вечном спасении.
— Мне кажется, — медленно произнес Me Фи, — что я ошибся, когда отдалил его от тебя. — И указал на шприц.
Правая рука Фауста отскочила от бородки и начертила в воздухе крестное знамение. Голос был смиренный:
— Я грешен. Но я хочу проникнуть глубоко в корень загадок, потому и пре ил вернуть мне молодость.
Me Фи улыбнулся.
— Пока что ты проникаешь глубоко в женские сердца. Это нехорошо. Ты говорил, что брату Маргариты не слишком нравятся подарки, которыми ты добился ее благосклонности. Мудрый избегает опасности, а ты ее ищешь.
— Я не боюсь, — доктор положил руку на рукоять меча. — Вот что меня защищает.
— А наука? Почему ты не отдаешь силы устранению того, что гнетет ее?
Фауст пожал плечами.
— Потом…
Когда дверь за ним закрылась. Me Фи заиграл на клавиатуре своего широкого пояса. Путь тоннелем нулевого пространства был мгновенным — материя, стены, расстояния таяли перед мощным электромагнитным полем, которым снабдили его на Коре для полной безопасности.
В неприступной пещере, в глубине густых лесов, где раздавались только крики орлов и волчий вой, Ме Фи устроил себе временное жилище и лабораторию. Тут он собирал сведения от телеавтоматов, невидимые глаза которых носились над городами и селами, светясь рядами экранов и жужжа записывающими кристаллами. Куда приведет его пребывание на этой странной планете?..
Старт, короткая тьма в глазах у Ме Фи, потом сумрак… Красноватый жар очага, разбросанные книги, а посреди них доктор.
Некоторое время оба молчали.
— Послушай, — произнес Me Фи, — ты сделаешь для меня кое-что.
Me Фи знал, чего он хочет. В городе была чума.
Ее несли закутанные люди на носилках, с которых торчали желтые, костлявые ноги, изъеденные болезнью. Ее несли тучи воронов над грудами непогребенных трупов. Заупокойный колокол отбивал такт этому страшному призраку. Забытые двери были покрыты белыми крестами, отовсюду поднимался запах разложения. Ужас смотрел с исхудалых лиц, и священники в полупустых церквах служили реквием в тишине господнего отсутствия.
Двое прохожих прошли покинутыми воротами под угасшими взглядами стражников, неподвижные руки которых не выпустили оружия даже после смерти.
Тот, что был повыше ростом, задрожал от внутренней возмущения.
— Я не пойду дальше, — сказал он. — Ты знаешь, что нужно делать, знаешь, как найти меня.
Фауст кивнул: зрелище смерти не волновало его. Он шел дальше по тихим улицам, огибал лужи, отскакивал от голодных собак. Он постучался в ворота дворца. Долгое врем ему отвечало только эхо, потом засов отодвинулся, и ворота приоткрылись.
— Я врач, — быстро произнес Фауст.
— Тут исцеляет только смерть, — быстрым шепотом ответил слуга. — У князя заболела дочь, он никого не принимает. Уходи.
Доктор сунул ногу между створками двери.
— У меня есть средство против чумы, скажи это своем господину.
Дверь приоткрылась больше, выглянула растрепанная го лова с острым носом. В глазах было недоверие.
— Ты дурак или… — В руке сверкнула пика.
Доктор отскочил, но не сдался.
— Я думаю, князь не захочет, чтобы его дочь умерла, — сказал он и повернулся, словно уходя.
Слуга нерешительно глядел ему вслед, потом окликнул.
— Погоди, я скажу о тебе.
Князь был утомленным стариком в длинной парчовой одежде, расшитой золотом. На тяжелом столе стояла чаша в которой дымилось вино. На лбу у князя лежал компресс, пахнущий уксусом.
— Если ты говоришь правду, — медленно произнес он, — то получишь все, чего пожелаешь, если нет, тебя буду клевать вороны на Виселичной горе. Итак?
Доктор улыбнулся.
— Я не боюсь.
Князь смотрел не него, медленно гладя бороду, иногда нюхая губку, смоченную в уксусе.
— Дочь заболела перед полуднем, она горит, как огонь и бредит… Отец Ангелик дал ей последнее помазание. Ты хочешь попытаться?
— Веди меня к ней, — ответил Фауст.
Тонкая игла шприца слегка прикоснулась к восковой коже. По мере того как по ней струилась серебристая жидкость под кожей вырастало овальное вздутие. Доктор разгладил его и обернулся к князю.
— Теперь она уснет, — сказал он. — Через час жар у нее прекратится, но до вечера она должна спать. Она выздоровеет.