СБОРНИК ФАНТАСТИКИ
Из журнала «ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ»
2022
Владимир МАРЫШЕВ
След монстра
Техника — молодёжи // № 1’2022 (1080)
Рис. Геннадия ТИЩЕНКО
Пока я безуспешно пытался пробудить в себе зверя, настоящий зверь стоял напротив и отчаянно кривлялся.
— Долго будешь мяться… герой? — мерзко ржал он. — Тебе же вон какую пукалку выдали — слона завалить можно. Давай шарахни! Ну?
Я стиснул рукоятку «пукалки» — компактного, но увесистого армейского бластера. Всего-то и дел — вскинуть его и расщепить ненавистную рожу на атомы. Эх, если бы это было так просто.
— Нет. — борясь с накатывающим чувством дурноты, пробормотал я. — Нет.
— Что, рад бы, да кишка тонка? — ощерился мой противник. — Конечно, ты же один — никто. Ничтожество, тряпка, амёба! Ну ладно, если не можешь меня замочить, то я тебя точно смогу. И никакая пукалка мне не понадобится — просто удавлю вот этими самыми пальчиками. Слюнтяев нужно уничто…
Вот тут-то всё и произошло — словно наконец-то сработала сжатая до отказа пружина. Моя рука взметнулась вверх, и указательный палец инстинктивно дёрнулся, вдавив тугую спусковую кнопку в рукоятку. Так, будто принял решение самостоятельно, не дожидаясь приказа от мозга.
Мой визави растворился в алой вспышке. Несколько секунд после этого я стоял не шевелясь, как глиняный болван. Потом, содрогнувшись, разжал пальцы, и бластер с глухим стуком упал под ноги. Дальше было ещё хуже. Меня пробила крупная дрожь, ни с того ни с сего повело в одну сторону, затем — в другую. Наконец ноги подломились, я успел увидеть вздыбившийся пол — и отключился.
В палату пружинистым шагом вошёл доктор. Широкоплечий, бородатый, пышущий здоровьем, он вдруг напомнил мне геолога, зачем-то надевшего медицинский халат.
— Отлично! — бросив взгляд на приборы, пророкотал бородач. — Вот видите, смогли же. И начали новую жизнь!
«Да уж», — подумал я и с содроганием вспомнил предыдущую жизнь — страшную, позорную.
Кто бы сейчас поверил, что считанные дни назад я был чудовищем, мозг которого распирал целый клубок психозов! Довольно долго мне удавалось себя сдерживать, но потом как прорвало. Я творил такое, что от воспоминаний волосы вставали дыбом, и лишь по счастливой случайности до сих пор никого не убил и не покалечил.
В конце концов меня признали опасным для общества, повязали и предложили два варианта: провести остаток жизни в палате для буйных или согласиться на небывалый, но исцеляющий эксперимент. Надо ли пояснять, что я выбрал второй!
Как выяснилось, в моей голове угнездились сразу две сущности — неизлечимо больной психопат и мягкий, безвредный, добропорядочный гражданин. Врачи объяснили, что разделят их, после чего «хорошая» личность должна виртуально убить «плохую». Только так, другого пути нет.
И вот всё позади.
Врач высмотрел табуретку, лихо сцапал её, поставил рядом с кроватью и сел.
— Осталось решить небольшую проблему.
— Какую? — насторожился я.
— Но это же очевидно. Мы помогли вам выдавить из себя и прикончить монстра, оставив альтернативную сущность — белую и пушистую. Вас ничего не смущает?
— Вы хотите сказать…
— Да! Если вы всё же заставили себя убить агрессора — значит, сами хотя бы чуточку являетесь агрессором. На одну десятую, одну двадцатую, одну пятидесятую — не суть важно. Вы не полностью избавились от монстра — где-то в глубине сознания он оставил свой след. Но можно довести дело до конца.
— Как?
— Доверьтесь нам. Это гораздо проще, чем то, что вы уже пережили. С самим монстром покончено, реальной опасности вы больше не представляете, так что больше никаких виртуальных поединков! Более того — на сей раз процедура добровольная. Дав согласие.
— Я стану идеальным?
— Без единого пятнышка. Белее снега, пушистее ангорской козочки!
«…И безобиднее, чем желе на тарелке, — подумал я. — Превращусь в блаженного, подставляющего щёки направо и налево. Тьфу!»
Решение пришло быстро.
— Нет, доктор. Монстр уже не возродится, а этот след. Если и его затереть, у меня начнут прорезаться крылышки. А я, знаете ли, с детства боюсь щекотки.
В глазах бородача заплясали смешинки.
— Понятно, — сказал он и вдруг, подавшись вперёд, крепко, как хорошему знакомому, пожал мне руку.
Инна ДЕВЯТЬЯРОВА
Трава у дома
Техника — молодёжи // № 1’2022 (1080)
Рис. Геннадия ТИЩЕНКО
Я просыпаюсь от грохота ливня. Гулко, как в перевёрнутое жестяное ведро — бам-бам-бам! — капли бьют барабанными палочками в навес над верандой, с журчащим шумом скатываются вниз. В доме темно и уютно — ватные волны одеяла, захлёстывающие под самый подбородок, белесоватые струи света из-под трепещущих штор, наперегонки ползущие по половицам, чёткое, печатное тиканье часов за спиною. Пора вставать.
Мои резиновые сапоги — точно юркие индейские пироги, скользящие по рекам луж, меж топких грязевых берегов. К счастью, идти до работы недолго — минут десять, прикрыв плечи дождевиком, а голову — опасно раскачивающимся по ветру парашютом зонта, и ты на месте. Киваю на проходной седенькому Борис Борисычу, полтора десятка шагов — мокро шлёпаю до лаборатории. Переобуваюсь на входе. Девять — начало рабочего дня, я никогда не опаздываю, не опоздал и сегодня.
— О, Левченко пришёл! Прямиком из-под душа, гы! А мочалка, мочалку не забыл? — Вержицкий гыкает, трясёт из-за стола нестриженной головой. За его спиною — бешеная светоперекличка цифр и диаграмм, его участок работы, я туда нос не сую. За год так и не привык к его шуткам. Порой они раздражают, порой — бодрят, как холодные капли за шиворот, бесцеремонно льющийся ушат мёрзлых дождевых капель. Молча показываю ему кулак, иду к своему рабочему месту, включаю экран.
Чёрная, матовая поверхность перед моим лицом вмиг оживает, вспыхивает звездопадом серебристо сияющих цифр. Бледным жестяным полумесяцем загорается лампа над головой. Я зависаю над столом, сосредоточенно щёлкая клавишами, и время вокруг меня проваливается в чёрную дыру, минуты, часы — сплетаются созвездьями графиков в ночном квадрате экрана, холодными иглами лучей втекают в расширенные зрачки. Я пью его большими глотками, впитываю в просыпающийся мозг, до зыбкой ряби в глазах, до мелкого покалывания в кончиках пальцев — млечный поток данных нашего лабораторного проекта, цифры, диаграммы и чертежи. Клавиши под моими пальцами мягко уходят вниз, и, свободные от давления — взмывают обратно с тихим, деликатным щелчком. Щёлк. щёлк. Часы прощелкивают полдень, время обеда.
— Опять в столовую? Борщ с гречкой? Гы! Левченко, да ты гурман! — Вержицкий извлекает из ящика стола пакет с бутербродами, разворачивает целлофан, с чавканьем впивается в сизый бок колбасы. Поморщившись, я выхожу в коридор. Обогнув задремавшего Борис Борисыча, на лифте поднимаюсь в столовую.
Народу сегодня немного. Алексенко из соседнего отдела, Клавчукова, как всегда, улыбнувшаяся мне накрашенным ртом, Петров — важный, серьёзный, никого не замечающий — в самом хвосте очереди. Встаю за ним, ноздрями впитывая сочные мясные запахи, от которых желудок начинает громко урчать. Сдержанно кивнув буфетчице, заказываю бифштексы с рисовым гарниром и клюквенный морс. Иду к свободному столику.
В красно-клюквенном море плавают отблески света, искрятся, преломляясь сквозь стеклянные грани. По свежевыбеленному потолку разбегаются ломкие трещины, чёткие, будто прорисованные шариковой ручкой. Давя зубами котлету, я вчитываюсь в хрупкотрещинный узор над моею макушкой, по привычке разбивая диаграмму на части. Как и вчера, как и неделю назад, трещино-диаграмма на белом экране потолка, с мушиными кляксами точек по углам её — строга и неизменна, и радует глаз своей простотой. Я мысленно строю диагональ — от левого верхнего угла её к нижнему правому, и в этот момент — отчего-то накатывает тошнота, будто в старом, трясущемся автобусе по ухабистой, дождями размытой дороге. Белый потолок исчезает, проваливается в ободки трещины, словно в разверзшуюся пропасть, на смену ему — приходит серая стальная обшивка в полутора метрах над моей головой, прошитая ровным рядом заклёпок. Я опускаю голову — стола под моими руками нет, как нет тарелки с бифштексом и красным истекающего морса в стакане. Блеклая, серая пустота — и пол, такой же ровнозаклёпочный и стальной, как и потолочная обшивка. Мерный гул голосов, звон посуды, басовитое мушиное «вз-з» под ухом — сменяет вязкая тишина, словно бы в комнате, этой невозможно тесной, угнетающе маленькой и полутёмной комнате — я один, зародыш в коконе стального яйца, пленник её сверхтолстой скорлупы…
— Гм. хм. да что это?.. Люди! — мой крик врезается в скорлупу отточенным ударом ножа, и скорлупа трескается, осыпается в пол рвано-серыми, стальными кусками, а за нею — опять потолок с чернильными каньонами трещин, и кафельно-коричневые плиты под ногами, и Алексенко, в панике привставший из-за соседнего столика, и невозмутимо жующий Петров.
Кажется, я заработался. Отпуск? Лежать на веранде в матерчатом пёстром шезлонге, потягивая яблочный сок? Гулять по лесу, собирая припозднившиеся опята? До одури смотреть телевизор? Скучно. А большего развлечения в нашей глуши мне и не найти. Ну что поделать, сам подписался. Сверхсекретные разработки, серьёзный контракт на десять лет, без права выезда куда-либо за пределы района. Эх. И всё-таки перерыв на сегодня я сделаю.
Я выхожу на лестницу, спускаюсь пешком, отсчитывая каблуками каждую ступень. Пятнадцать ступеней — один пролёт, пятнадцать — другой. Чётко, как пластиковые удары клавиш. Борис Борисыч кивает мне из-за стойки, и грязно-белые пряди волос его мелко дрожат у виска.