креплениях.
— Собирай сапёров, — приказал Бейза. — Мы идём на разведку.
После артиллерийских ударов кивиргинская оборонительная полоса выглядела не лучшим образом: сплошные проплешины, в которых торчали обугленные пеньки цеплял, или серый пепел, оставшийся от сгоревшей липучки. Несмотря на это, она по-прежнему являла собой труднопроходимый, полный смертельных ловушек участок, пересекать который пришлось так же, как до этого делали сами кивиргинцы, — по выращенному сапёрами мостку. Это был не самый быстрый способ, но иного выхода не было. Оборонительные произрастания плохо поддавались разрушающим жидкостям. Так что обычными боевыми растворами их пронять было невозможно. Приходилось растить обходной путь.
Пока сапёры наводили переправу, Бейза каждую секунду ожидал, что их вот-вот подстрелят, но со стороны кивиргинцев так не прозвучало ни единого выстрела. Загадочное оружие, похоже, и впрямь уничтожило всех поголовно, однако Бейза никак не ожидал увидеть то, что открылось ему за оборонительной полосой. Он был готов ко всему: к истерзанной, сожженной или изувеченной каким-то иным образом, плоти, только у этого оружия принцип поражения был совсем иной. Там где серые облака накрыли вражеских солдат, теперь высились небольшие, странного вида произрастания, очень смахивающие на кивиргинцев. Подойдя поближе, Бейза понял, что это и есть кивиргинцы. Замершие истуканами, обросшие ветвями и листьями, пустившие в грунт многочисленные корни. Солдаты, обращённые в деревья. Живые, и в то же время мёртвые.
Сбившиеся в кучку сапёры с открытыми ртами глазели на это жуткое, фантастическое зрелище, зато Таэб при виде его пришёл в восторг:
— С ума сойти! — бормотал он, бродя среди проросших кивиргинских солдат и заглядывая в их, ничего не выражающие, пустые глаза. — Вот это штука! Да с таким оружием мы их всех, разом…
Он не договорил. Наверху что-то прошелестело, и на землю с глухим стуком упал большой округлый предмет. Лопнув сразу в нескольких местах, он выпустил из себя багровые клубы не то спор, не то пара. Порыв ветра бросил это ядовито-красное облако на сапёров, и те, точно по мановению волшебной палочки, замерли, тут же начав опушаться молоденькой листвой. Неподалёку упало ещё несколько шарообразных бомб, другие, просвистев высоко в небе, обрушились на фергинские окопы.
Окружённый плотными облаками неведомого вещества, Бейза несколько бесконечно долгих мгновений оторопело глядел, как его боевые товарищи превращаются в деревья, а потом, сообразив, что к чему, попытался было броситься наутёк, но даже не смог сдвинуться с места. Взглянув на свои ноги, он увидел толстые пучки корней, намертво приковавших их к грунту. Следом из туловища и рук полезли ветви.
Скорее инстинктивно, нежели осознанно, Бейза дёрнулся, ещё один раз, затем сознание его помутилось, и в последних его проблесках, он подумал, что вражеские оружейники тоже не сидели сложа руки.
Превосходства они не добились.
Война будет продолжаться.
Павел ПОДЗОРОВ
Жар иссушающий
Техника — молодёжи // № 3’2022 (1082)
Рис. Геннадия ТИЩЕНКО
Беда пришла неожиданно.
Сверху подул ветер. Сперва он был чуть теплый. И то, что он дул не вдоль поверхности, а почти перпендикулярно ей не мешало получать нам — обитателями этого мира — определённое удовольствие. Влажный климат был привычен для нас. Множество поколений предков с древних времён жило в этих холмистых долинах, сплошь покрытх озёрами, болотами и ручьями. Мы привыкли к влаге и сырости, Это была наша привычная среда. Но, с приходом тёплого ветра климат улучшился. Появилось больше суши, водоёмы стали теплее, благодаря чему пища созревала быстрее. Население стало интенсивно увеличиваться.
Длилось это довольно долго.
Сменилось несколько поколений пока в один момент ученые (а были среди нас и такие) не заметили, что при той же интенсивности ветер постепенно становится жарче. Пока это было не страшно, но прогнозы на будущее были неутешительными.
Прошло время. И для нас наступили тяжкие времена. Жаркий ветер почти иссушил почву. Часть водоёмов просто высохло, ручьи перестали струиться, реки иссякли. Наступил голод.
Черное время нашего мира. Население сократилось до небольших колоний, разбросанных у прудов и луж, бывших ранее полноводными озерами.
И вот настал момент, когда жаркий ветер высушил все водоемы.
И, по прошествии некоторого времени, внезапно стих.
Однако увидеть это было уже некому. Вокруг была безжизненная сухая пустыня. Мы исчезли.
Николай Петрович высушил руки под мощным потоком теплого воздуха сушителя, поправил галстук и, весело насвистывая, вышел из кабинки с надписью: «Туалет».
Инна ДЕВЯТЬЯРОВА
Попытка номер…
Техника — молодёжи // № 5’2022 (1084)
Рис. Валентины СНЕГИРЁВОЙ
Труп лежал на песке. Труп был тёмно-синий и склизкий. Он пах тухлой рыбой. Пронзительно-белые чайки кружили над ним, беспокойно и жадно кричали. У трупа был вспорот живот. Бледно-сизые рыбьи кишки обречённо торчали наружу. В них ползали крабы и млечно плескалась вода.
— Он тут с ночи лежит, комиссар, — Рик откашлялся. — Час назад был звонок от дедка, дед тут каждое утро рыбачит. Мол, опять синекожего грохнули, что за оказия…
Мелкий смешок.
Комиссар сдвинул брови:
— Дедка допросили? Следы, отпечатки, свидетели?
— Глухо, — Рик сплюнул в песок. — Дедок говорит, синекожего в море убили. Труп бросили в воду, а тут, понимаешь, течение. Вот нам и работы приплыло. Сюрприз, мать его, Нептуна.
У него были красные жабры. Зубастый распяленный рот был наполнен водой. Белым, мёртвым, невидящим глазом синекожий смотрел в небеса.
Комиссар закурил. Терпкий дым забивал аромат тухлой рыбы.
— Убийство на расовой почве. Пиши. — он всмотрелся в отверстую рану. — Ножевое ранение, наискось через живот. Расцарапана шея. Пытались душить. Под ногтями у трупа. Рик, это зацепка. кусок плотной ткани. Возьмём на анализ. Заметная ткань. Тёмно-серая с золотом. Куртка? Пиджак?
Рик сощурился.
— С шиком оделся. Видать, не рыбак. Вряд ли кто-то из местных. скорей, городской. Лодку взял напрокат и. тогось. Порыбачил, — он снова хихикнул. Глаза его сделались странными. — Всё, записал. Допрошу деревенских, кто лодку в аренду сдавал. комиссар, мать твою! Что ж им крышу-то рвёт! Третий труп за неделю, и все в разных посёлках. И ладно бы только у нас. Что им синекожие сделали? Ну ладно, уроды. Воняют. Живут под водой. Эта. как его. значит. мутация. Но они ж безобиднее мухи! И прячутся, точно пугливые рыбки. Их выловить — тот ещё квест. А кто-то, смотрю, жить спокойно не может.
Кровь, ракушки и чайки. Труп вжался в песок. Волны с шипом катились над ним. Небо было светло и безоблачно.
— Да, ненавидят — за то, что их много, — вздохнул комиссар. — Все больше и больше. Они вытесняют нас, ты не находишь? — он смял сигарету. — Вот что. Когда-нибудь нас не останется.
— Чушь!
— …и вокруг будут плавать по морю одни синекожие, — невозмутимо сказал комиссар. — Да, отсюда и трупы. Я так понимаю мотивы преступников. Хотя, несомненно — не разделяю их чувств, — он сощурился. — Глупо бороться с мутацией. этаким методом. Ч-чёрт, как тянет тухлятиной!
Бледное солнце цвело высоко.
Освальд был суетлив. Встретил с кофе, рассеянно бросил: «Сейчас!» и умчался на кухню. Раскалённая чашка, ленивый клубящийся пар. Комиссар сделал пару глотков.
— Ну так вот, я об общей тенденции, — Освальд вернулся. Взъерошенный, в синем халате, в кофейного цвета очках. — Ты видишь, как всё изменилось в последние годы? Когда речь идёт о мутантах? Не «жертвы генетики», «надо исследовать», «жизнь, гуманизм, толерантность», а.
Он хитро замолчал.
Комиссар улыбнулся.
— Я понял, к чему ты ведёшь. СМИ развели истерию. «Их больше и больше!» «Они нас захватят!» «Планета в опасности!» «В каждой семье неожиданно может родиться такое!» И прочий отборнейший бред. Я наслышан, спасибо. Освальд, зачем им всё это? Зачем нагнетать? Зачем множить убийства. на расовой почве? Уже третье за эту неделю на нашем участке. Помешанных много. Вчера вот скатался на выезд. — он тяжко вздохнул. — Чёрт возьми, если дальше пойдёт в том же духе.
Освальд поправил очки.
— Они сами растеряны, вот что скажу. И не знают, что делать. А всё потому что. — он сунулся глазом в планшет, — десять целых и двадцать пять сотых процента рождённых детей в прошлом месяце — это, простите, мутанты. По данным статистики. Общедоступным. А год назад было — четыре и тридцать. Два года — один и четыре. Ну что? До тебя не доходит?
Коричневый кофе остыл. Его бесподобные запахи съёжились, стали малы и неважны.
— Ну и? — комиссар раздражённо откашлялся. — И что они там, наверху, предлагают? Каким будет выход? Что, кроме истерик в сети? Ничего? Освальд, чёрт бы побрал тебя! Что ты мне можешь сказать, как генетик, по этому поводу? Что за зараза? Как с этим бороться?
Кофейная пенка на дне. Шоколадная гуща. Бери и гадай.
Освальд хмыкнул.
— Никак. Это всё не порок, не болезнь. Они все абсолютно здоровы. Здоровее нас с вами, скажу. даже более. Их активности мозга Эйнштейн бы позавидовал. Знаешь, как они с нами общаются? — он замолчал. — Если вдруг захотят? Телепатия. Мыслевнушение. Мда… Ты можешь представить, насколько они круче нас?
Комиссар подавился смешком.
— Представляю. Намного. И поэтому местные психи их ловят и мелко шинкуют, как рыбу. Может, таки охрану? Загончик какой-то. — он тотчас осёкся.
Освальд хохотал. Снял очки, близоруко моргая, смотрел на него и смеялся. Округлые щёки дрожали.
— Всех — в гетто? — спросил он. — Шутник. А когда будет двадцать процентов рождённых с мутацией? А когда будет сорок? А сто? Под охрану в загончик?