«Но что ты, контейнер, можешь против силы и меча? Спи вечным сном, непокорный»!
— Стой, Денница! — Звонкий голосок Лилит резанул слух. Она бросилась под занесенный меч, взмолилась. — Не трогай его, мы созданы друг для друга. Наша любовь неразлучна, мы как две половинки одного целого. Если убьешь, то только обоих. Начни с меня — он без сознания.
Денница навис над людьми, как утес над рекою. Громада гнева, злости и смятенья от мысли, что поражен человеческим вирусом. Проклятье Творца не позволяет опустить меч на эту женщину. Настоящую женщину — первую.
— Ты пойдешь со мной, или он умрет! — Тело Денницы стало меняться. Голос из бархатного стал похожим на камнепад тысяч камней.
Лилит склонила голову, убито прошептала:
— Если он останется в живых и не падет от твоей или чьей-либо еще руки и мы покинем рай, никого больше не тронув, то я уйду с тобой… навсегда. Даю слово. — Лилит склонилась над Адамом, припала губами к губам, слезы покатились по щекам и закапали на его рассеченное лицо, коснулись губ. На местах нанесенных Денницей ран водная лазурь превратилась в пар, и порезы затянулись. — Адам, я должна покинуть тебя, но род человеческий не прервется. Ты обязан полюбить другую. Слышишь, милый? Ты обязан. Ради меня, ради наших несостоявшихся детей, внуков и потомков. Ради рода человеческого. Какой бы ни была та другая, но ты должен… должен… прощай, мой любимый муж, постарайся забыть меня.
Послышался шелест множества крыльев. С неба, закрывая солнце, спустились серафимы. Три пары багровых крыльев на каждого грозно взъерошились, пылающие мечи яростно отразили свет светила. Среди небесного воинства выделялся архангел Михаил с огромным пылающим мечом, что горел и светился, словно само солнце. Новоприбывшие быстро окружили отступников, среди которых, как гора, возвышался могучий Денница.
— Как вы могли пойти против своих братьев? — Михаил стоял плечом к плечу с серафимами, замыкая круг вокруг отступников. Каждый багровокрылый был как минимум на две головы выше Михаила, но по сравнению с Денницей и его новыми солдатами они выглядели, как дети перед взрослыми.
Денница больше не атаковал, опустил огромный, покрытый по самую рукоятку священной кровью черный меч. Он добился всего, чего хотел. Она принадлежит ему. А в рай он еще вернется. Вернется и утопит это место в крови… Теперь уже насовсем.
С неба спустился Конструктор, вознес длань над Денницей, могучий голос покатился по земле, заставляя всех падать ниц. Только Денница устоял на ногах.
— За свои деяния ты будешь низвергнут. Ты и твои приспешники будете прокляты во веки веков, и не будет вам мира и покоя…
Денница поднял тяжелый взгляд, борясь со слабостью во всем теле, губы раздвинулись в ехидной усмешке:
— Как только ты совершишь изгнание, ты потеряешь половину силы. Ты будешь светлым, но тьма будет со мною. Ты знаешь баланс дуальности. Не будет единого преемника Рода.
— Убил ты светлое в себе, как только покусился на запретный плод, что не на дереве растет, а создан для другого. А покусился ты на дар любви. А он лишь для души, для человека. И ангелы любить не могут. К тому же любовь — игрушка для двоих, а не пристанище для одиночества. И будешь одинок теперь ты!
— Да будь я проклят сотню раз, но я познал любовь, а ты остался пуст! Прощай же, Волохатый.
— Отныне демон ты и… все твои друзья… и частью Лилит. Но ей дарую я возможность быть везде. Не будет перед ней дверей закрытых. А прочим быть низвергнутыми во тьму! На тьму веков! Да будет так! Отныне порожденье тьмы — ты! Пойди же прочь, деянье прошлых лет!
И подошел Велес к Деннице, вырос в размерах, схватил за горло и швырнул в землю, что пред такою силой — как кисель пред гирей. И полетел Сатана вниз, пробивая телом пласты земли, теряя крылья. Был ангелом небесным, а стал подземной тварью. И ныне его дом возле ядра земли в преисподней одиночества. И только Лилит к нему может приходить. Когда захочет. Но не будет такого никогда — она всегда будет проходить мимо.
Позже, много раз прокручивая в сознании разговор со Светлым, Денница вспомнил эпизод про яблоки…
«Запретный плод. Хм…»
Земля перед остальными демонами низверглась, поглощая отступников, все полетели не так глубоко вниз, как предводитель, но образовали девять кругов ада и поклялись отомстить небу через землю. А земля — обитель душ, что, как в контейнерах, живут в людях.
Так человек стал полем битвы двух сил дуального мира.
В саду из демонов осталась лишь Лилит.
— Зачем ты поклялась идти с ним? — был вопрос конструктора, ставшего конструктором с маленькой буквы, лишившись сил Единого и став половинным. Лилит смотрела лишь на Адама, игнорируя всех окружающих. В мире нет никого, кроме него. Ответила:
— Есть вещи, которые не понять никаким силам. В своих силах вы не допускаете никаких слабостей. Трусливы вы, чтобы любить…
И Лилит спустилась во тьму адских кругов, сдерживая слово. Слово настоящей женщины. Первой женщины из созданных.
Сад как будто потускнел с уходом женщины. Беспокойно заворочался Адам, медленно просыпаясь.
— Душа — потемки, — нарушил тишину Гавриил, наблюдая, как Единый теряет половину силы.
— Где Лилит? — был первый вопрос Адама.
— Сгорела в пламени Дара Творца, — ответил Велес.
— Где моя женщина? — Глаза Адама заблестели, кулаки сжались.
— Лилит с нами больше нет. — Велес вздохнул. — Но мы тебе найдем другую, лучше.
Адам в гневе зарычал, бросился на Создателя, но серафимы преградили путь, став плотной стеной.
— Баланс для ваших сил, а человек — душа. И не понять всем силам наше мировидение. Боритесь меж собой, а я пойду ее найду. Ошибку совершили наши души, когда оставили вас в этом мире жить. — Адам повернулся спиной и зашагал прочь к разверзнувшейся земле.
Удар по голове тяжелым предметом погрузил Адама в сон. Сзади стоял Рафаэль, двумя руками держа бревно. Басом ответил:
— Он перенервничал сильно. Может наделать глупостей, а заодно нас всех сотрет с лица земли. Тоже мне, носитель знаний.
— Ему мы новую жену найдем. А чтобы не страдал, пусть будет обликом как Лилит, — повелел Велес.
— У нас с материалами проблема, — обронил Михаил, соображая, из чего создать копию Лилит.
— А на нем разве лишних деталей нет? — саркастически заметил Рафаэль.
— Так это же будет неполноценная копия, — возразил кто-то сзади.
— Он скоро проснется, надо думать быстрее.
— Да скорей же! Он сейчас все порушит!..
— Да дай ему по ребрам! Делов-то!
— Вроде сломал одно…
— Тише ты…
Очнулся Адам, лежа рядом с копией Лилит. И из любви к настоящей Лилит заставил себя поверить, что это она. Только сердце всякий раз обливалось кровью, когда слышал имя «Лилит». И дал он копии новое имя — Ева. Но каждый раз, каждое мгновение не проходило чувство, что Ева — не та…
Эдем.
Много дней спустя.
Адам лениво перебросил сладкую тростинку с зуба на зуб, поиграл языком, тоскливо сплюнул. Как же это все надоело. Все надоело, даже трава под ногами, и та не имеет горечи, все сладкое, такое сладкое, что приторно. Каждый день как предыдущий, все они, словно близнецы, идут чередою. А рядом словно что-то витает. Что-то словно на расстоянии вытянутой руки, словно протяни и схвати…
«Но нет же, это чувство не постигаемо».
Тошно от безысходной ежедневности, и давит что-то.
Пушистый полосатый хвост прошелся по щеке. Здоровый зверь в три, а то и четыре человеческих веса, которому дал имя Тигр, ластился, словно та же овечка. Этому огромному грациозному зверю охотиться бы на тех же овечек, вонзать острые клыки в добычу, а нет же, так же безобиден, как и большой древесный червяк на соседнем дереве…
Тоска грызет изнутри, тяжелое чувство давит и разрывает, прижимает к земле, делая существование бессмысленным, долгим и не нужным. Ничто не радует Адама. Лилит ушла. В груди так щемит, что тяжело дышать. Ангелы ошиблись, считая, что копией смогут ее заменить. И даже имя дали то же самое, да только не может он звать клон из своего ребра, как и ту самую…
«Далекую… первую… настоящую».
Ветер взъерошил волосы, прошелся по щеке мягкой дланью, силясь отогнать груз воспоминаний и унести прочь вместе с кипой облаков. Но что-то внутри понимает, что воспоминания не уйдут никогда. Это чувство сильнее его. Это сильнее запретов ангелов и Создателя.
«Это даже сильнее… это чувство…»
— Ну что? Грустишь? — прервал ход мыслей чей-то окрик. Раздвоенный язык коснулся уха и щекотно прошелся по самой мочке, отрывая от недосказанных мыслей.
Адам, не поднимая головы, узрел свесившегося с ветки червяка невероятных размеров.
«Надо бы этому созданию новое имя дать, а то слишком разнится с безглазым обладателем земли».
— Чего тебе? — Адам не сразу узнал свой голос, хрипел и сипел, как будто долго пил холодную ключевую воду.
«Хотя какой червяк? Пусть будет змеем… гм, змеею».
— Змея ты!
Новонареченный змей сполз с последней ветки на землю, обвился вокруг ног Адама. Глаза пресмыкающегося вперились в глаза человека.
«Эх… Надо бы Создателю сказать, чтобы змеям веки доделал, а то зрачки какие-то гипнотические, совсем неправильные и непривычные», — подумал Адам.
— А яблоки-то горькие, — прошелестел раздвоенный язык.
Сначала ничего и не понял. Мысль приходила медленно, постепенно. Затем у Адама зажглась искра интереса к ползучему созданию. Человек тяжело приподнялся на локтях:
— Горькие? Да ну ты брось, здесь все сладкое, недаром Ева даже ранетки райскими яблочками назвала. А вкус горького я пробовал только раз, когда слеза Лилит коснулась губ… Это последнее, что я помню перед ее уходом.
Змей прополз щербатой головой до самой груди, отчего у Адама вся кожа покрылась мурашками, испытал какое-то новое ощущение — отвращение. А змей прошелестел языком почти у самых губ:
— Да уверяю тебя, горькие… Как те самые слезы.