Змей почти коснулся губ раздвоенным язычком. Адам не позволял такого даже Еве. Губы все еще помнили последний поцелуй той единственной. Человек вскочил, стряхивая многометровую, тяжелую змеюку, как лепесток с деревца. Силой Создатель одарил под завязку, пообещав, однако, что каждое новое поколение будет все слабее и слабее, но взамен будет приобретать нечто большее. Но что — как всегда не сказал. Он вообще много не говорил, виделись редко, в основном через посредников — ангелов. А Адам не понимал, как ему предстоит заселять землю обетованную с той, которую не любит. Но его бог других создавать отказывался, мотивируя тем, что создал их в лучшее время творения и вряд ли повторит подобное.
Змей после пинка могучей ноги улетел в кусты. Адам вдогонку прокричал:
— Мне все равно тех яблок не отведать! Поди же прочь!
А про себя добавил, что обязательно спросит незримого, почему он наложил запрет на плоды вовек никому не нужных яблочек? Кому нужна эта мелочь, когда вокруг растут такие дивные по красоте и вкусу плоды, что есть можно часами кряду? Спина вновь прижалась к мягкой древесной коре. Шум листвы в момент навеял образ Лилит, погрузив в думы. О змее и думать забыл.
А змей улетел сквозь кусты прямиком на запрещенное дерево с не менее запрещенными плодами. Змей только и поразился непробиваемой «далекости» Адама.
«И этим двуногим все ангелы должны были поклониться, признав их верховенство над собой. Да никогда! Денница был прав в своем неподчинении прихотям старца. — Шпион печально вздохнул, лизнув раздвоенным языком одну из недозрелых ранеток, оставив на плоде капельку слюны. — Пусть хоть прозреют, что они не первые и далеко не лучшие. Пусть поймут весь обман да бегут из этой резервации, названной раем. Бегут к другой жизни, к другим богам. Зря Велес приписал все деяния сотворений себе. На земле богов не меньше, чем плодов этого дерева. Всего лишь капли Единого, и все творят, создают, клепают тысячи первых людей из любых подручных материалов: дерева, камня, глины, песка, воды, лавы, облаков… А эти двое сидят и ничего не видят… Наивные слепцы… Эволюция никого не создает в единственном числе. Когда-нибудь первосотворенные и перворожденные смешаются, давая новое человечество. Но Велес наверняка что-нибудь придумает, не желая смешивать своих и всех прочих до последнего. Народу Волохатого придется по жизни тяжко с таким богом. Но он наверняка не позволит усомниться в своих словах и под его знамением — шестигранной звездой — пройдет его народ через кровь и отчаянье. Сплотятся или погибнут — кто знает?»
Вибрации языка уловили присутствие подруги Адама. Пусть змею не дали ушей, но язык ловит колебания температур гораздо лучше, так что Люцифер уловил приближение Евы раньше, чем ее увидели бы глаза за густой листвой. Надо постараться вручить ей именно этот плод.
Змей приподнял голову и треснул ею по ветке, да так, что все незрелые плоды посыпались на землю, лишь смоченное его слюной осталось висеть, как и прежде, увеличившись в размерах и засияв, как драгоценный камень, бликами света.
— Ева! — позвал змей.
Ева повернула голову, россыпь пшеничных локонов последовала за ней с опозданием, прикрывая нагое тело до самых бедер. Это у Лилит волосы были черные, как смоль, от жажды отомстить за несправедливую разлуку с любимым. А у Евы от отсутствия какой бы то ни было ненависти — волосы словно чистый прозрачный свет солнца. Она еще не знает ни бед, ни печали…
Все впереди.
— Червяк? Чего тебе? — Ева подошла поближе.
Змей свесился с ветки, поймал глаза Евы в прицел гипнотических зрачков и медленно заговорил:
— Я не червяк, я змей. Муж твой назвал. Но дело не в том, — тут он приблизился вплотную, — ты хочешь помочь Адаму ее забыть?
Ева прислушалась, бегло осмотрелась по сторонам, как будто кого-то опасалась. Медленно, величественно кивнула.
А змей про себя подумал: «Да, у тебя большая миссия, ну если и не зародить весь мир, то двух сыновей ты породить должна. Чтобы сгинул один, а второго прокляли, и Лилит в аду было не так одиноко». Вслух же сказал:
— Сорви последнее яблоко с древа, надкуси и положи этот кусок ему в рот, когда он будет спать. Сам он никогда не согласится его отведать лишь потому, что не может позволить себе ее забыть. Ты должна ему помочь. Ты меня поняла?
Ева снова зачарованно кивнула.
Полчаса белокурая дева, сидя в засаде, теребила в руках яблочко, почти полностью содрав с него все знания, которые змей хотел подарить людям. Осталось только совсем чуть-чуть — потенциал. Но теперь он станет доступным не всем. И придется немало покопаться в себе, прежде чем извлечь его.
Наконец Адам уснул. Дыхание послышалось спокойное, размеренное. Ева осторожно приблизилась, сердце останавливалось всякий раз, когда веки возлюбленного подрагивали, словно он вот-вот проснется. Нежные пальцы аккуратно коснулись губ — чего Адам никогда не позволял! — и чуть подернули челюсть вниз. Затем Ева откусила небольшой кусок горькой ранетки и положила в рот Адама, прикрыв челюсть…
Он понял, что задыхается. Незнакомое прежде чувство близости смерти заставило проснуться, вскочить на ноги. Он с расширенными глазами смотрел на растерянную Еву, руками хватался за горло, лицо начало синеть, легкие пытались вдохнуть хоть немного воздуха, но не получали ничего.
— Ева… д… у… р… а, — просипел он из последних сил и пал на колени, продолжая хвататься за горло.
Змей все это время выжидал, пока всей массой своего тела не рухнул на спину Адама, отчего тот тут же задышал. Странный ком остался в горле навеки, зато каждого поперхнувшегося человека с тех пор бьют чуть выше лопаток, куда упал змей, спасая сотворенного.
Адам не проглотил кусок яблока. С тех пор знания человек добывает в поте лица, пока не становится сыт ими по горло, как впрочем, порой и Евой… Да вдобавок адамово яблоко в память об этом дне навсегда поселяется в горле у всего мужского населения в день взросления-прозрения.
Воздух вспыхнул в нескольких метрах от троицы Адама, Евы и змея. Сияющий огонь вещал:
— Да как вы посмели?!
Змей спрятался за ближайшую ветку, Ева метнулась за спину Адама, а Адам смотрел на пылающий огонь, не отводя взгляд. Неожиданно какая-то догадка проскользнула в сознании, обронил:
— Слушай, а почему бы тебе не явиться в своем истинном виде?
Огонь вспыхнул еще ярче, но словно задумался, метнул искры:
— Ты меня не выдержишь. Я слишком велик для тебя.
Адам поймал за хвост новую мысль:
— Но ты же создавал нас по образу и подобию своему. Почему дети не могут смотреть на отца?
Из-за ветки вылезла голова змея, ехидно добавил:
— Потому что врет он все. Первый ушел, а этот всего лишь половинчатая подделка… Собрал из тех деталей, что были, и…
Огонь полыхнул ярче прежнего, дерево, на котором была змея, опалилось в один миг, рассыпалось прахом. Перед змеем разверзлась бездна, как некогда перед Денницей. Он полетел вниз. Так, впрочем, и собирался вернуться домой. На лету прокричал Адаму:
— Не верь ему, тебя создал не он… Он лишь собрал! Душа твоя — создатель твой!
С той поры в сознании человека всегда воюют две противоположности, ибо человек познал правду и ложь, но различить и понять, что есть что, не смог…
Адама и Еву изгнали. Перед ними открылась вся полнота жизни с ее трудностями и успехами, болью и радостью… Они повзрослели, как взрослеют все дети…
Их Бог больше к ним не обращался. Знал, что Адам его речей слушать не станет. Но появились новые дети…
Змей шлепнулся о землю, принял свой естественный облик человека с черными обгоревшими крыльями и прокричал в темноту подземелья:
— Дэн, я что-то не пойму. У Адама и Евы будет всего два ребенка, причем оба мужского рода, тем более один другого убьет, а убийцу проклянут на вечные скитания, изгнав его из ранга людей. Он станет демоном в понятьях пернатых, как и Лилит. Так?
Подземелье вспыхнуло сотней факелов. Голос с высокого черного трона прорезал тишину, прошелся по стенам исполинской мощью познания.
— Ты грезишь будущее. Так зачем спрашиваешь?
Люцифер стряхнул пыль с крыльев, подошел поближе к трону. Перед ним тут же создался широкий стол, полный яств, и удобное кресло. Люци плюхнулся в кресло, плеснул в чашу в форме черепа ангела красного, как кровь, вина. Залпом осушил и выдал новую мысль:
— Так на этом план старца и закончился. Его создания, едва возникнув, сгинули. Откуда же пойдут остальные люди? Им ведь велено плодиться, а он других больше не создаст, чай не Творец, силенки не те. Я чего-то не понимаю?
Взгляд Сатаны устремился куда-то вдаль. Слова раздались, как раскаты грома:
— Если бы это был единственный создатель, мир был бы мертвым. Но есть и другие боги. Есть люди, созданные богами, есть люди, рожденные от богов. У них там такие войны за сферы влияния, куда нам, подземельным… Ну, а если какой конец света, Рагнарок или Апокалипсис, богам придется создавать всех заново. В короткий срок. А сам знаешь, что получается, когда срок короткий… Там не доделал, тут недодал… — немного подумав, добавил. — Но есть мы. Не обремененные собственной паствой. Можем вмешиваться, когда захотим.
Люци откинулся на спинку кресла, сложил крылья так, чтобы не мешали. Невольно заметил, что все-таки у них в преисподней крылья лучше, чем у пернатых. Те даже сидеть не могут, а они придумали себе такие, что обворачиваются вокруг плеч, словно плащ, да и мощнее на порядок. Такие не подожжешь в полете.
Люцифер поднял печальные глаза цвета ночи и вопрошающе прошептал:
— Эволюция?
Денница кивнул:
— Эволюция…
«Рай».
Конец мира, которого не было в нашем мире.
Потрепанный плащ трепетал по ветру, как знамя, как зримая ясная цель для сотен тысяч воинов, для всего человечества…
Или античеловечества…
Люцифер вдохнул полной грудью запах свежего воздуха, что принес ветер, невольно поморщился. За тысячелетия отвык от этого привкуса кислорода, как и от солнечного света, что даже на закате пробивается сквозь плотные слои кучевых облаков, которых нагнало в преддверии последнего дня величайшей битвы. Отвык… и не смог привыкнуть за все дни битвы. Сколько их за плечами?