Но на этот раз превращение было неполным, и зверочеловек так и остался на задних ногах, хоть морда стала звериной и с желтых клыков закапала тягучая слюна. Зато грудь увеличилась в размерах втрое, и руки, что остались почти человеческими, стали вдвое шире. Ногти снова стали когтями. Каталка первая испытала на себе их воздействие, уничтоженная одним движением пополам.
Сема, разглядывая поднимающуюся с пола пыль от удара по каталке, переступил с ноги на ногу, покачал корпус маятником. Морг услышал последние слова:
— Остался бы человеком — похоронил бы, а если хочешь быть собакой, то и умри как собака!
Оборотень покачал головой. Противник перед глазами вдруг исчез. Мгновением позже самый мощный удар, который он когда-либо получал в жизни, оторвал от земли. Этот апперкот помог встретить головой потолок. И едва начал падать, как сзади что-то обхватило за шею, и падение перестало быть только частью гравитационного плана. Оборотень отчетливо услышал в шее хруст. Мощное тело, противовес человеческих рук у морды и плечо странного блондина сработали как рычаг. С этим переломом еще сумел бы справиться, если бы не когти, вспоровшие горло, гортань и остатки переломанных костей. Когти эти едва ли были тупее его когтей оборотня.
Сема поднялся, убирая вертикальный зрачок желтых глаз, возвращая пальцы в прежнее состояние и сжимая в руках волчью голову. Секунды тотема короля леопардов хватило, чтобы оборотень лишился головы.
Тело волкодлака вспыхнуло, словно начиненное порохом. Секунды хватило, чтобы огромная туша стала пеплом, а затем исчез и он сам. Последней сгорела в руках оскаленная голова и глаза, полные боли и страха. Страха оборотня, повстречавшего нечто более страшное, чем он сам.
Сема скинул окровавленную докторскую робу и в штанах и тапочках вышел в коридор. Морг снова погрузился в подобающую ему тишину.
Скорпион.
Пытки памяти — 5.
Солнце палило нещадно. По лицу Дедала ручьем стекал пот. Цельный медный молот то и дело взвивался в небо и с сухим стуком вонзался в места деревянных креплений, затягивая путы туже и туже.
За спиной возникла тень, в один миг закрывшая солнце. Задорный юношеский голос ликующе вопросил:
— Чем на этот раз маешься, отец? Там мать лаваш испекла, обедать зовет.
Дедал устало стряхнул пот с лица, широкая улыбка отразилась на солнце:
— Не до еды, сын. Они готовы…
Икар склонился над новым изобретением отца. Он-де всегда что-то мастерит, весь день стучит молотками, что-то пилит, непонятными чертежами завалил весь дом, вместо того чтобы пить вино в компании утонченных патрициев-философов и младых дев, занимается весьма бесполезными делами.
«Ведь далеко не плебей и не беден. Ан нет же, мается всякой бредятиной, словно и не эллин совсем. Ну что за отца мне послали боги? Одно радует — заберут безумца к себе быстрее. Так что наследство останется прежде, чем дорогостоящие опыты истратят все до последней монеты».
Новое изобретение представляло собой конструкцию из сшитой толстыми нитями телячьей кожи, веревок, деревянных рычагов, нелепых гусиных перьев. Все это странно пахло и было смазано, обожжено или даже склеено пахучей смесью.
— Кто или что готовы, отец? — спросил Икар уже более заинтересованно.
Дедал с хрустом разогнул спину и встал во весь рост, щурясь от яркого солнца. Прогремел в ответ так, что его слова понеслись вдаль над ущельем, у края которого творил свое детище:
— Крылья готовы, сын! Крылья!
— Крылья? — Икар застыл, прошептал едва слышно: — Крылья?
Дедал рассмеялся, обхватил сына за плечи и возбужденно затряс, взвихрил ему волосы, горячо заговорил, словно в бреду:
— Сбылась мечта, сбылась!
— Мечта?
— Да, мечта! Теперь и человек может… — Дедал прервался на полуслове, разглядывая небо.
— Что может? — не понял сын.
— Ты разве еще не понял? Теперь и человек может летать! Летать совсем как птица.
Икар отстранился, хмыкнул:
— Отец, я понимаю… солнце… Но не до такой же степени! Ты же разумный человек… Был по крайней мере… В детстве… Мама рассказывала.
Дедал метнул глазами молнии, обронил:
— Смотри же, невежда! Человек может все!
Он подхватил свою громоздкую конструкцию — но она оказалась совсем легкой — и, вдев руки в «крылья», в один миг стал похож на большую белую птицу. Солнечные блики на перьях только добавили этого ощущения. Ноги понесли к обрыву, отчего у Икара сердце в панике застучало гораздо быстрее.
«Ведь разобьется, старый дурень!»
Но седеющий отец лишь усмехнулся и сделал шаг.
Шаг в бездну.
Икар запоздало бросился к обрыву. Сердце кануло в пропасть вместе с отцом. Заорал, как раненый зверь:
— Отец!!! Отец!!!
Большое белое взметнулось из пропасти ничуть не медленнее коршуна, который преследует добычу. Икар отшатнулся и шлепнулся на пятую точку, нелепо раскрыв рот, как будто узрел перед собой явление Зевса в образе облака.
«А отец-то… летит! Точнее — парит над землею, как птица, взлетает под вихрями теплого воздуха, что наполняют его нелепую конструкцию и тянут ввысь, в небо. У него получилось!»
Икару и самому всегда хотелось верить в успехи безнадежных дел отца, но строгий взгляд матери, пересуды соседей, говор прохожих, жителей, посторонних, всех, всех, всех…
И где теперь эти все-все? Кто теперь посмеет сказать про его отца, что он безумец? Это они все слепые безумцы серой жизни, а его отец — ОТЕЦ! — гений!
Глаза Икара неотрывно следили за полетом крыльев, за взмахами широких дланей и за счастливейшим на всем белом свете взгляде отца.
У него получилось!
Дедал сделал еще один пируэт над ущельем, и его ноги коснулись выступа скалы. Приземлился с грациозностью птицы. Икар еле дождался, пока отец сбросит крылья, чтобы крепко обнять его и сказать эти самые слова: «Я верил в тебя, отец!»
— Ты взлетел выше неба, выше солнца, — восхищался Икар.
— Никогда не теряй надежду. Человек может почти все.
Они шли домой ужинать, неся конструкцию вместе, вдвоем. Теперь сын не станет слушать пересуды серых людей, этой нелепой массы, тех, кто плохо отзывался о его отце, ибо он сам видел полет, видел своими собственными глазами. Никакие силы не заставят его еще раз усомниться в родителе.
— Икар, я парил под облаками, но никак не выше неба и тем более солнца. Понимаешь, если подняться выше облаков, то яркое солнце растопит смесь воска и стропила ослабнут. Рычаги слишком сильно передавят кожу, и она порвется. Встречным ветром крылья разметает, и скалы поглотят дерзнувшего. Навсегда. Ни в коем случае не поднимайся выше!
Икар словно не слышал. Он витал в облаках, как минуты назад его отец.
«Подумать только, отец был совсем как птица».
На следующий день, едва взошло солнце, отец с сыном вновь стояли у обрыва скалы. Дедал проверил и перепроверил все крепления и вновь устремился в полет над бездной, этот полет захватывал его дух даже больше, чем сеча с варварами в молодости на услужении в армии.
Дедал парил над землей, забыв обо всем. Иногда возвращался вновь на скалу, чтобы еще раз проверить крепления и… еще раз узреть грустные глаза сына. Тот тоже хотел покорить небо, как отец, тоже хотел узреть землю, что развернется перед глазами как на ладони.
«Но ведь он так молод, обязательно устремится ввысь, к солнцу. Не стерпит».
Чаша весов качалась из стороны в сторону, как мерило Фемиды.
К полудню Дедал не вытерпел. Отцовское сердце дрогнуло. Протянул крылья сыну.
Радости Икара не было предела, выученными движениями мигом облачился в конструкцию, сердце застучало часто-часто. Быстрее, пока отец не передумал, поспешил к пропасти. Слова Дедала догнали уже при прыжке:
— Будь осторожен, сын. Молю тебя, помни о солнце…
Длань ветра устремилась навстречу, подхватила, позволила расправить крылья. Икар что есть мочи заработал руками, страшась упасть в бездну. Восходящие потоки приветливо подхватили, помогли стараниям, подняли в небо. Икар закричал, но не от испуга — от восторга. Отец остался где-то позади, превратившись в маленькую песчинку, в точку. Юноша увидел свое селение, близлежащие земли, дорогу к городу. Все уменьшалось и отдалялось.
— О боги! Как, право, дивно! — раздавались слова восторга из его уст.
Он поднимался все выше и выше, душа и дух слились в едином порыве, устремляясь вперед, ввысь, в бескрайнее небо. Только вперед! Только вверх!
И вот уже до солнца рукой подать, протяни руку — и солнечный Гелиос распахнет свои объятья, станешь богоподобным, узришь истину…
Разум сдался, руки заработали еще интенсивнее, вздымая в облака. Он нырнул в них, как нырял со скалы в лазурное море. Только это воздушное море невесомо, белые кучки-барашки расступаются, едва взмахнешь крылом вблизи от них.
Икар возликовал. Он покорил небо! Боги примут его за равного!
«Гелиос, распахни свои объятья! Я иду!»
Облака резко оборвались. Он вынырнул прямо под палящие лучи бога солнца. Восковая смесь отца размякла и потекла, срывая крепления. Крыло надломилось от сильного взмаха, и рука выскользнула из крепления. Он камнем полетел навстречу лазурному морю, такому синему и жесткому.
«Воистину, чем выше взлетаешь, тем сильнее падать. Прости меня, отец».
Старческое сердце не выдержало. Дедал сделал шаг в пропасть, едва увидел падение сына.
Шаг без крыльев.
Скорпион.
Воспоминания (10 лет).
Перед школой Скорпион побывал в деревне, познакомился с дедом и бабкой. Когда он вернулся, на автовокзале вместо родителей его встречал Сан Саныч. Подтянутый военный заместитель базы сиял так же, как и вычищенный до блеска трофейный джип, доставшийся после инцидента на заброшенном заводе, где ребятам сенсея пришлось принять неравный бой с отморозками. Сверкая рядами белых зубов, радостно заявил:
— Дома у тебя никого нет. Дмитрий попросил занять тебя чем-нибудь до завтрашнего утра.