Ретта хотела бросить их. Она хотела бросить все: свою комнату, дом, улицу, город. Девушка даже хотела, несмотря на двенадцать лет дружбы, бросить Лотти, которая в понедельник во время обеда села напротив нее за столик и сказала без какого-либо приветствия:
– Ну, ты и дрянь.
Ретта отвлеклась от клубничного йогурта и подняла на нее глаза:
– О чем ты говоришь?
– Я видела тебя, – прошептала Лотти грубым голосом. Она наклонилась к столу и сказала: – Я видела, как ты ехала домой с тем вампиром в прошлую пятницу. Ты не вернулась в класс. Ты точно ушла с ним.
– Ты что, маньячка? – спросила Ретта. Размешивая в пластиковом стаканчике ложкой йогурт, она старалась не смотреть на Лотти.
– Маньячка? Серьезно? Вот, значит, как? Я маньячка, а не парень, который говорит, что он вампир. – Лотти заправила волосы за уши и покачала головой.
– Ты так драматизируешь, Лотти.
– Как его зовут?
– Тревор, – ответила Ретта, которая не смогла сдержать легкую улыбку, когда говорила это, как будто она рассказала только половину секрета, а остальное оставляла себе.
– Мерзость, – сказала Лотти. – У него даже имя как у неудачника. И что же ты собираешься делать? Выйти за него замуж и нарожать маленьких вампиров-неудачников?
– Повзрослей, Лотти, – ответила Ретта. – Ты ничего о нем не знаешь.
– Держу пари, ты тоже! – воскликнула Лотти. Она сложила руки на груди и откинулась назад, сидя прямо. – Бьюсь об заклад, ты даже не знаешь, где он живет.
– Да, – согласилась Ретта. – Ты права. Я не знаю.
– Но он знает, где ты живешь, – ухмыльнулась Лотти, наклонив голову в сторону, как будто она только что выиграла партию в шахматы.
– Все в порядке, – ответила Ретта и встала, чтобы выбросить стаканчик от йогурта.
– Эй! – воскликнула Лотти. – Куда ты? Что с тобой происходит? Ретта?
– Я опаздываю на хоровое пение, – ответила Ретта и продолжила идти.
Лотти крикнула ей в след:
– Ретта! Я серьезно! Ты должна быть осторожнее!
– Да, – ответила Ретта. – Я осторожна. Я сама осторожность.
На самом деле Ретте не о чем было беспокоиться: когда закончился последний урок, она пошла на парковку, но Тревора там не было. И на следующий день тоже. Так же как и через день. Сначала прошла среда, а затем и четверг, и хотя все еще говорили о вампирах, казалось, что они их больше никогда не увидят. Появилось несколько человек, которые говорили, что они вампиры: Джейсон Снеллинг, постоянно ковырявшийся в носу, так что никто не был особо удивлен; Тэмми Гэйлор, в прошлом черлидерша, ушедшая из группы поддержки, потому что упала во время номера с верхушки пирамиды и была вынуждена носить гипс до самого паха – пришлось провести несколько операций, чтобы зафиксировать ногу. Именно по этой причине она боялась возвращаться в группу поддержки. По-видимому, она тоже была вампиром, но никогда не рассказывала, к какому типу относится. Большинство людей считало, что она лжет, чтобы привлечь к себе внимание.
Были и другие: тихая библиотекарша, носившая очки «кошачий глаз», белую блузку с перламутровыми пуговицами, обтягивающую темно-синюю юбку; сантехник, живший всего в трех улицах от Ретты, был в ее доме, чтобы починить туалет, но так как ему за это заплатили, то, скорее всего, он не сможет входить, когда ему будет угодно, хоть его и пригласили однажды – по крайней мере, так считал отец Ретты; старик, который ночью играл на саксофоне в центре города по пятницам и субботам и носил солнцезащитные очки, как будто на улице было еще светло. Ретта всегда думала, что он слепой. Поди, разберись.
Это была неделя оживленных дискуссий, вызванных появлением Тревора и его друзей-вампиров. В тот вечер четверга даже родительский комитет провел собрание, чтобы решить, следует ли наказать мистера Мастерса за то, что он вообще позволил вампирам выступать.
– Конечно, нужно, – возмутилась мать Ретты после того как вернулась домой с собрания. – Его нужно уволить. Мы должны подать на него в суд за угрозу для жизни наших детей.
– У нас только один ребенок, – сказал отец Ретты в прихожей, повесив ветровку в шкаф.
– Это фигура речи, Клайд, – ответила ему мать. – Это фигура речи.
Они продолжили спорить на кухне, а Ретта поднялась наверх, чтобы сидеть на кровати и рассматривать свою комнату, как будто в ней вот-вот произойдет что-то особенное. Но все, что она видела, это расческа, щипцы для завивки волос, помада на комоде, смятое покрывало и одежда, которую она не носила долгое время, лежавшая на полу так, что ее можно было принять за жертву убийц, обведенную мелом. Затем зазвонил телефон, и она с особым рвением потянулась за ним, радуясь, что высшие силы, наконец, откликнулись на ее просьбу и прекратили бездействие. Она посмотрела на экран мобильника. Это была Лотти.
– Привет? – сказала Ретта.
– Хэй, ты слышала о родительском собрании?
– Да, мама с папой только что вернулись с него, – ответила Ретта. – Накажут или нет? Бедный мистер Мастерс.
– Похоже, на этот раз они его простят, – сказала Лотти. – Но если он облажается еще раз…
– Лотти, – спросила Ретта, – почему нас вообще это интересует? Мы выпускники. Мы уйдем отсюда. Если я хочу поговорить с вампиром, я могу это сделать. Ведь мы уже взрослые?
На другом конце телефона на секунду повисла тишина. Затем Лотти сказала:
– Ты так горячишься из-за этого мальчишки вампира! Не могу поверить!
– Заткнись! – закричала Ретта. – Ты даже не слушаешь меня.
– Ты даже к себе прислушаться не можешь! – сказала Лотти.
– Неважно, – ответила Ретта. – Что ты собираешься делать этим летом? Или следующей осенью, если что-то пойдет не так?
– Я думаю найти себе занятие, как те люди, которые проводят эксперименты со сном, – ответила Лотти. – Их постоянно рекламируют. Похоже на постоянную работу.
– Хмм, – сказала Ретта. – Звучит так же хорошо, как и мой вариант.
– Колледж? – спросила Лотти.
– О, да. На днях мама принесла заявление в местный колледж и сказала, что я могу остаться здесь, если не захочу учиться в другом месте. Я даже не знаю. Разве у детей в Британии нет академического отпуска после выпуска из школы? Когда они едут на год в какую-нибудь бедную страну в Восточной Европе или остров в Средиземном море, чтобы помочь людям. Это то, что я бы хотела. Возможно.
– Ретта, ты живешь не в Великобритании.
– Я знаю, – ответила Ретта. – Это всего лишь фигура речи.
– Нет, это не так, – возразила Лотти.
Ретта собиралась спросить, не хочет ли Лотти забрать ее завтра по дороге в школу, тогда они бы могли сходить в торговый центр и попялиться на одежду и людей. Но когда она открыла рот, чтобы сказать это, кто-то начал кидать камешки в окно ее спальни.
– Повиси секунду, – попросила Ретта, забыв о торговом центре, и встала с кровати, чтобы выглянуть наружу.
На улице была ночь, но в свете ртутных ламп под большим дубом она могла видеть его – его лицо, покрытое тенью листьев. Руки, бросившие камни прямо в ее окно, как будто он явился из фильма 1950-х годов, теперь лезли в передний карман джинсов. Он вытащил еще один камень, когда Ретта появилась в окне, и замахнулся.
Она сказала Лотти, что ее позвала мама, и выключила телефон прежде, чем подруга начала с ней спорить. Затем подняла окно, высунула голову и прошептала:
– Мне нельзя выйти наружу. Мои родители могут тебя увидеть.
– Могу ли я войти? – прошептал он в ответ.
– Как? – спросила Ретта. – У тебя есть лестница?
В следующее мгновение он уже взбирался по шпалере для роз матери Ретты, подтягиваясь на руках и нащупывая точку опоры носками. Через минуту он был в трех футах от ее окна.
– Можешь меня втащить? – спросил он, потянувшись одной рукой, а другой держась за шпалеру.
– Ты серьезно? – ответила Ретта. – Я не смогу.
– Я легче, чем выгляжу.
Она вздохнула, высунулась из окна и потянула его. Он говорил правду.
Он был легким, настолько легким, что ей показалось, что она втащила на подоконник тряпичную куклу.
– Что с тобой? – спросила она. – Голодовка или что-то вроде того?
– Нет, – ответил он. – Я просто хочу есть.
Они сели на пол, и Тревор сложил ноги, как индийский гуру.
– Так что ты здесь делаешь? – спросила Ретта, стараясь придать своему голосу официальность.
– Я скучал по тебе, – ответил он.
– Ты даже не знаешь меня.
– Я тебя точно знаю, – сказал он. – Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь, помнишь? – Вампир постучал по виску так же, как и в тот день, когда подвез ее.
– Итак, ты читаешь мысли?
– Немного, – ответил он. – Достаточно, чтобы узнать, что тебя интересовал вопрос, где я был всю неделю.
– Всех интересовал вопрос, куда ты со своими друзьями исчез на прошлой неделе, – сказала Ретта. – Не льсти себе.
– Но ты думала об этом больше, чем все остальные, – уточнил он.
Ретта скорчила такую гримасу, как будто хотела сказать «ты такой глупый».
– Ты должна признать это.
– Хорошо, – согласилась она. – Может быть.
– Лоретта, Лоретта, Лоретта, Лоретта, – повторял он, будто ее имя было музыкой.
– Что?
– Я думал о твоем имени. У тебя есть прозвище?
– Нет, – ответила она.
– И совсем никто не называет тебя Ло?
Она отрицательно покачала головой.
– Тогда я буду тебя так называть. Ло.
– Лоретта звучит вполне нормально.
– Но Ло намного лучше. Ты разве это не чувствуешь?
– Чувствую что?
– Ло – это печаль. Страдание.
– Не чувствую, – ответила Ретта. – Нет.
– Тебе просто не нравится чувствовать, – сказал он. Потом встал и подошел к зеркалу, прихорашивая свой ирокез, который на самом деле был не так уж неуместен.
– Тебе не нравится испытывать эмоции, потому что они причиняют тебе боль, – сказал он. – Ты притупляешь свои чувства. Но ты чувствуешь больше, чем когда-либо могла позволить себе это узнать.
– Ладно, Тревор, – сказала Ретта. – Что я чувствую прямо сейчас?