— Ладно, — согласился я, — не будем ничего отменять. Если уж вам так дорог мой свитер.
— Отлично, — кивнула девица.
Собрала мелки в коробку, поднялась с четверенек, отошла немного в сторону; пудель тут же поднялся и последовал за ней.
— Сейчас мы уйдем, а вы, пожалуйста, наступите на мой рисунок, — сказала она. — Просто наступите ногой, а еще лучше — двумя. Ничего больше делать не нужно.
— И что случится?
— Тогда ничего не отменится, — снисходительно, как неразумному отроку, объяснила радужная. — Ну как, наступите?
— Обещаю.
— Большое вам спасибо. Ну, мы пошли. Пора. Меня уже будят.
— Будят? — растерянно переспросил я.
— Ну да, да, — нетерпеливо кивнула она. — До встречи!
Будущая хозяйка моего свитера развернулась и побежала, пес рванул следом. Я поглядел, как эта парочка свернула во двор, хотел было отправиться за ними, поглядеть, что там, за воротами, но решил, что сперва все-таки надо наступить на рисунок, а то вдруг потом не найду. Никогда в жизни я не давал таких идиотских обещаний, да еще и при столь дурацких обстоятельствах, — уже хотя бы поэтому следовало сдержать слово.
Я посмотрел на картинку. Сперва мне показалось, на тротуаре нарисовано солнце с разноцветными протуберанцами; приглядевшись, я понял, что все не так просто. Круг, пустой внутри, но тщательно разрисованный снаружи. На его поверхности стояли разноцветные домики, росли деревья, ездили автомобили и бегали крошечные человечки. Так могла бы выглядеть работа ребенка, впечатленного известием, что Земля, оказывается, круглая, однако даже моих дилетантских познаний хватило, чтобы за кажущейся простотой рисунка распознать руку профессионала. Это была великолепная графика; я, помню, пожалел, что у меня нет ни фотоаппарата, ни даже камеры в телефоне — затопчут ведь, через пару часов ничего не останется. Однако все, что я мог сделать, — исполнить просьбу художницы, аккуратно поставить в центр пестрого круга левую ногу, а следом за ней — правую, и…
— С вами все в порядке? Бессонная ночь? — сочувственно спросил Рыцарь. — А почему кофе не пьете? Вам его уже принесли. Вы не против, если я сяду рядом?
Я сперва утвердительно кивнул, а уже потом его узнал. Сейчас он, конечно, был без бутафорских лат и картонных ножен, однако красная куртка та же, что я видел на нем в баре. И чудовищное произношение, и сердечная улыбка, и восхитительная невозмутимость самодостаточного человека. Когда не понимаешь, кто ты такой, где находишься и что, черт побери, происходит, такой собеседник — просто подарок судьбы. Не факт, что объяснит, зато успокоит одним своим присутствием.
Я сделал глоток крепкого, но не горького, почти идеального эспрессо и почувствовал, что начинаю просыпаться. Огляделся по сторонам, обнаружил, что сижу в кафе с белыми стенами и оранжевым потолком, передо мной деревянный стол, весь в кляксах сияющего солнечного киселя, а створки распахнутого настежь окна поскрипывают на теплом апрельском ветру. Такая обстановка меня совершенно устраивала, а значит, можно было не особо ломать голову над вопросом, как я здесь оказался. Оказался — вот и молодец.
— Вы меня узнали, — не спросил, а утвердительно сказал Рыцарь.
— Еще бы, — согласился я. — Вы Хани Йохансен. В смысле, человек, который рассказывал про Хани Йохансен. Или Йохансена. Неважно. Если в один прекрасный день я брошу все и примусь учить датский язык, это произойдет исключительно по вашей вине.
— Я был так убедителен? — улыбнулся он. — Это очень хорошо. А вы молодец, только приехали и уже нашли лучшую кофейню в Праге. Случайно или вам подсказали?
— Настолько случайно, что сам не понимаю как. Почти не спал ночью, вскочил на рассвете, пошел гулять и, судя по всему, задремал на ходу. И каким-то образом пришел сюда. Даже не знаю, на каком это берегу Влтавы. В смысле, не помню, был ли на пути мост. И вообще ничего не помню, только как вышел из отеля и отправился к собору Святого Вита.
— Ну, теперь-то вы определенно на другом берегу, — сказал Рыцарь. — Мы с вами буквально в двух шагах от Староместской площади. Видите проход между домами? Через него можно выйти прямо к Тынскому храму.
— Ничего себе, — вздохнул я. — Это же сколько я отшагал не просыпаясь.
— Бывает, — улыбнулся он. — В этом городе еще и не такое бывает. Поначалу почти со всеми. А дальше — кому как повезет. Мне пока вроде везет.
В этом я почему-то совершенно не сомневался.
— Кстати, именно сегодня утром думал, что было бы неплохо случайно встретить кого-нибудь из вас, — вспомнил я. — Мне же Король книгу подарил.
— Рассказы Бориса Цаплина, — кивнул Рыцарь. — Уже прочитали?
— Еще не все. Таскаю с собой, иногда открываю наугад. Можно сказать, растягиваю удовольствие. Передайте Королю, что я ему бесконечно благодарен.
— Я скажу, — пообещал Рыцарь. — Он будет очень рад.
Мы помолчали. Я допил эспрессо и, поразмыслив, заказал еще один, а моему визави принесли стеклянный чайник, наполненный прозрачной жидкостью цвета незрелой земляники.
— Здесь вполне пристойная чайная карта, — заметил он. — В прочих кафе тем, кто не любит кофе, приходится довольствоваться пивом. А это не всегда то, что требуется.
— И не говорите, — меланхолично согласился я.
Снова воцарилось молчание. Оно не было ни тягостным, ни напряженным. И все-таки чувствовалось, что мы непременно должны что-то сказать друг другу прежде, чем расстанемся. Но у меня никаких судьбоносных сообщений пока не было, даже для себя самого.
Наконец Рыцарь допил чай и, немного поколебавшись, сказал:
— Теперь я пойду, если вы не возражаете.
Он выложил на чайное блюдце пригоршню монет, взял салфетку, достал из кармана ручку, размашистым почерком записал телефонный номер.
— Если вам вдруг понадобится искушенный гид или просто собеседник со смешным произношением, звоните в любое время. Вы, конечно, не обязаны это делать. Из вежливости звонить не нужно. Просто мне важно знать, что вы сможете меня найти, если захотите.
— Спасибо, — сказал я, принимая салфетку. За цифрами следовала приписка: «Кьялар».
— Ого, — присвистнул я. — Да это же одно из имен Одина.
— Совершенно верно. Удивительно, что вы знаете. Так звали Одина, когда он таскал сани,[17] — без тени улыбки сказал обладатель божественного имени. — Моя мать — чокнутый профессор литературы, а отец когда-то был ее лучшим студентом, так что я понимаю, почему они подобрали мне имя из «Старшей Эдды». Но зачем именно это? На кой черт мне сани?
С этими словами Кьялар вышел, а я заказал третий эспрессо. А то сижу с пустой чашкой как дурак.
— А если все-таки догонит? — снова спросила Черепаха.
Зенон схватился за голову.
— Тысяча триста восемнадцатый раз повторяю… — начал он.
— Не преувеличивай, тренер. Всего сто пятьдесят девятый. — Черепаха поджала губы. — И ты меня пока не убедил.
— Не догонит! — простонал Зенон. — Мамой клянусь, не догонит!
— Не убедил, — повторила Черепаха. — Тебе хорошо рассуждать, ты философ. А мне каково? Что будет с моей спортивной репутацией, если он меня все-таки догонит?
— Чего ты от меня хочешь? — вздохнул Зенон.
— Мне было бы спокойнее, если бы в день состязаний он слегка прихрамывал, — осторожно сказала Черепаха. — Совсем чуть-чуть. Ничего серьезного. С тем, кто носит сандалии на босу ногу, всякое может случиться. Например, в сандалию может попасть острый камень. Или, скажем, стрела…
— Что?! — Зенон не верил своим ушам.
— Стрела, — невозмутимо повторила Черепаха. — Вражеская, разумеется. В последнее время вокруг так много вражеских стрел! Летают и летают… Когда человек идет на войну, надев сандалии на босу ногу, он подвергает себя большой опасности. И если ему в пятку попадет стрела, никто не удивится… Ну что ты так на меня смотришь? Я же не предлагаю стрелять ему в сердце. От ранения в пятку еще никто не умирал. А мне будет спокойнее.
— Ладно, — сказал Зенон, — не ной. Я поговорю с Парисом.
Я улыбнулся, захлопнул книгу и снова уставился в окно. Раздираемый противоречивыми желаниями: прийти на вечеринку пораньше, чтобы ничего не пропустить, и явиться туда с изрядным опозданием, чтобы не выдать своего нетерпения, — я нашел прекрасный компромисс. Заблаговременно занял место у окна в ресторане «Золотой лев», расположенном напротив абрикосового дома, и теперь вовсю пялился на прибывающих гостей. Несколько шикарных автомобилей с грехом пополам приткнулись у тротуара — процесс парковки всякий раз представлял собой душераздирающее зрелище. Изредка у подъезда останавливались такси. Но по большей части гости все-таки прибывали пешком, так что я мог разглядывать снующую по Нерудовой толпу и заключать с собой бесконечные пари: спорим, что этот тип в желтых штанах «наш»? Ага, точно, зашел! И вот эта стриженая… оп-па, промазал. Старички в зимних пальто, конечно, идут мимо… что, остановились? заходят?! Ну ничего себе.
Я угадывал примерно в половине случаев, очень уж разношерстную публику созвал к себе Лев. Тем лучше, думал я, тем интереснее. Но с места не поднимался: ни кофе, ни счет мне пока не принесли, а значит, еще как минимум одну сигарету придется…
— Я тоже люблю это делать, — сказал Лев, усаживаясь рядом. — В смысле, наблюдать, как они идут по улице и заходят в дом. Правда, обычно я довольствуюсь монитором камеры слежения. Можно довольно много понять о человеке, глядя, как он ведет себя в ожидании, пока откроется дверь. Некоторые хмурятся, другие натягивают любезную улыбку, с явственным усилием, как тугую перчатку. Иные прихорашиваются или просто проверяют, нет ли в усах застрявших крошек, — разумная предусмотрительность. А встречаются бедняги, которые беззвучно шепчут себе под нос: «как поживаете», «как приятно снова вас видеть», «прекрасно», «невообразимо» — репетируют предстоящую им светскую болтовню. Этих иногда становится даже жалко.