— Она бешенная! Мама, говорил же, что дурочку вы мне в жёны засватали, теперь сама полюбуйся! У, злыдня волосатая! Ничё, придёт время, я тебе косу вместе с ушами выдеру!
От таких обещания я, выползла из-под стола и, бочком-бочком, отошла подальше от Саввы, поближе к Пекасу и Фене.
— Мамочка, мамочка, она нашего Саввушку кипятком обварила! Потом ещё и миску в лицо кинула, как глазоньки-то целы остались! — громко верещали девчонки.
— Тихо! — рявкнул с крыльца отец Саввы. — Что тут было?
— Ничего не было, батенька, — всхлипнул жених. — Улька сестру обзывать начала, ну я и сказал, мол, нехорошо это, не по-семейному. Уважать надо друг друга. Только Улька меня не стала слушать, сразу кружкой по голове огрела.
— Неправда! Он меня за бок ущипнул! Сильно, синяк останется, — закричала я и показала пальцем на больное место.
Феня тихо вскрикнула и, глядя мне в глаза, зажала себе ладонью рот. Это что, знак, чтобы я молчала? Пусть и дальше оговаривают?
Отец Саввы посмотрел на меня так, словно перед ним заговорила деревянная лавка.
— Улька, тебя не спрашивают, — смиренно вздохнул Пекас.
Он сегодня вообще был на удивление сдержан. Наверное, потому, что договор — последний рывок для того, чтобы сбыть меня с рук. Всё же сначала гладко шло.
— Не трогал он её, всё врёт, — хором заявили девчонки.
Мать Саввы укоризненно покачала головой.
— Иди умойся, сынок, — вздохнула она. — Перепугали всех. И впредь руки не распускай.
Я ободрилась — хоть кто-то в этой семейке на моей стороне.
— Вот как будет женой — тогда и поучишь, — закончила мать моего ненаглядного жениха.
Я открыла было рот, чтобы высказать, что я думаю по поводу нашего бракосочетания, но Феня меня опередила.
В два шага она оказалась рядом со мной, больно дёрнула за косу, требуя молчания.
— Ах, сватьюшка, чего по молодости-то не бывает, — медовым голосом заговорила она. — Ульна у нас девица спокойная, расторопная, видно — очень переволновалась сегодня. Сама понимаешь — такой день у девки раз в жизни бывает, загодя думу думала, боялась, стеснялась. Кружку, поди, от неловкости своей уронила.
— И то правда, сватья, — подхватила мамаша Саввы. — Милые бранятся — только тешатся. Пойдём в дом, что-то свежо сегодня, надо бы нам всем согреться.
Савва предложению ещё раз поесть обрадовался и, кажется, даже забыл, что я его обидела. Девчонки, под строгим взглядом матери, прыснули в пристройку. Мужчины степенно вернулись к столу.
— Я, сватьюшка, невесту нашу домой провожу, — всё так же ласково сообщила Феня. — Устала она и напугалась.
Мать Саввы согласно кивнула и окинула меня таким злобным взглядом, что стало понятно — пугаться мне ещё рано. Вот стану законной женой — тогда можно начинать.
По деревне шли торопливо и молча. Я хотела было спросить про своё будущее, но Феня тихо прошептала.
— Молчи! Здесь за каждым плетнём тебя слышат. Дома поговорим. Да глаза-то опусти, полохало!
Дома я первым делом спросила:
— Феня, что такое полохало?
— Так ты и есть, — сердито ответила Феня, стаскивая с ног новенькие ботинки. — На той неделе, помнишь, деревенский дурачок приходил попрошайничать? То плакал, то песни пел, чуть в колодец не провалился, полохало бездомное. И ты не лучше!
Феня протёрла ботинки от грязи и убрала в сундук. Вероятно, до следующего выдающегося события.
— Вы ему подавали? — спросила я.
— Как не подать? Убогий же, работать на себя не может — хилый, больной. В каждом доме и накормят, и напоят.
Не понимаю я местное население. Убогого они жалеют, а меня почему никому не жалко? Ульне — так, оказывается, звучит моё новое полное имя, всего семнадцать лет. Зачем отдавать её замуж за драчливого борова?
— Вот я тебе, строптивой, задам! — вдруг разозлилась Феня и схватила хворостину.
Ну уж нет! Так не пойдёт! Что это за жизнь такая, когда тебя пытаются побить все, кому не лень?
Феня подскочила ко мне. Я увернулась, схватила хворостину и потянула на себя. Физически Феня была намного сильнее, зато я изворотливее и хитрее. Сначала мы бегали вокруг стола, потом — ползали под столом, где я пыталась спрятаться.
После я решила пробраться к выходу и пригрозила Фене:
— Ударишь — буду орать как резаная!
Для полной достоверности — кого здесь напугаешь криками, заголосила:
— Пожар! Горим! Убивают! Люди добрые, ко дну идём!
Феня бросила хворостину, села на лавку и устало опустила руки. Мне её даже жалко стало — всё-таки Феня не молоденькая, так скакать по всей избе.
— Он тебя правда ущипнул? — спросила Феня.
Я с готовностью задрала рубаху — на боку растекался синим и фиолетовым большой синяк.
Феня покачала головой:
— Возьми мазь в погребе, там в углу — намажь. Эх, Улька, долог век тебе покажется с таким мужем.
То есть как это — век? После всего, что произошло сегодня?
— Феня, разве нельзя отменить помолвку? То есть договор, я хотела сказать. Он же меня прибьёт, если женится.
— До смерти не прибьёт, великие боги не допустят. Ты молись им почаще, дары приноси. Терпи, Улька. Когда ребёночек в животе появится — легче будет. Пальцем не тронет тебя Савва.
— Ты думаешь? — засомневалась я.
— Знаю. Ударишь беременную — рука вскорости и отсохнет. Великие боги женщин берегут.
Заманчивая у меня перспектива. Или постоянно ходить в синяках, или — с животом. Одного родила — тут же делай другого, пока муж бока не отбил.
— Но почему? Почему нельзя отменить? — я не хотела верить в такую вопиющую несправедливость. — Что мне стоит сказать «нет» и сорвать с руки ленту.
— Ленту? — Феня высоко подняла брови. — Ну давай, сорви.
Я изо всех сил дёрнула ненавистное украшение.
Глава 9
Ткань ленты оказалась удивительно прочной, но я не сдавалась. Когда зубы не помогли, я взяла нож, попыталась разрезать — никакого эффекта. С таким же успехом можно резать металлический лист.
Не может быть, чтобы не нашлось способа её снять! Я намочила ленту, попробовала растянуть и стащить через кисть. Лента не тянулась.
Тогда я её высушила и поднесла к горящей свече — даже если немного обожгусь, это того стоит.
Лента не горела.
— Феня, как так? — выдохнула я.
— Ой, лихо-лишное, всяко боги могут наказать, а уж не помнить ничего — вовсе тяжёлое наказание, — сообщила Фаня. — Лента-то свадебная, понимаешь? Свадебная, а не та, которую девки в косы вплетают и сарафаны украшают.
Свадебная лента оказалась уникальным даром богов. Купить её можно только в большом храме, потому что в маленьких таких дефицитов не производили. В определённое время, которое знали только главные жрецы, над обычной лентой проводился большой многодневный обряд. Лишь после этого она приобретала свои удивительные свойства.
— Как они её на кусочки делят? — спросила я.
— Этого не знаю, не скажу. Может, сразу нарезают, а может секрет какой есть или молитва.
Точно! Значит, способ её снять всё-таки есть!
— Я могу пойти к жрецу, объяснить ситуацию, и он снимет с меня алую ленту.
Феня отрицательно покачала головой:
— Нет. Жрецы могут только соединить брак. Разъединить не могут.
— Но ты же сама говорила, что разводы бывают! Значит, возможность всё равно есть!
Феня встала, налила себе большую кружку остывшего взвара, сделала несколько больших глотков.
Мой живот обиженно заурчал. Ещё бы, я сегодня почти не ела, если не считать скромный завтрак из отварных овощей и хлеба.
Феня посмотрела на меня, достала миску, чугунок с похлёбкой, кивнула:
— Ешь. Скоро Пекас придёт, не знаю, что он нам сделает. Накажет, думаю.
Ещё и Пекас с хворостиной накинется? Не слишком ли много на меня одну?
— Почему — нам?
— Дык кому? Я тоже виновата, что ты непослушной выросла. Только не знаю я, как так получилось. Ты же до падения тихая была, молчаливая, тупенькая, конечно, но получше, чем сейчас. Про таких говорят — воды не замутишь. Вопросов глупых не задавала, с женихом не дралась. Правда, пугливая была, всего боялась, так это для семейной жизни не помеха.
Да уж, с Улькой всем было комфортно. Безмолвная и испуганная, она никому не доставляла хлопот. Одно непонятно — зачем Улька Савве понадобилась? Или ему просто нравилось мучить беззащитную девушку?
— Вдруг Савва захочет расторгнуть договор? Он может? Кстати, почему моего согласия никто не спросил?
— Зачем? Раз пришла — значит согласна, — пояснила Феня.
Что же ты, дорогая, раньше-то молчала? Да я бы вцепилась мёртвой хваткой в забор и с места бы не сдвинулась. Я бы, как Жихарка из сказки, так ручки-ножки растопырила, что из избы меня живою не вынесешь.
— Савва мужчина, он договор разорвать может, но не будет. Приданое даём хорошее, а то, что ты без меры болтлива стала, так это пока в его доме не оказалась.
Ни-ко-гда. Никогда и ни за что я не выйду замуж за Савву. Пусть меня хоть силой тащат к жрецу — я буду отбиваться, визжать и кусать каждого, кто попробует меня принудить. И не пугайте меня больше ничем — жизнь с Саввой и его семейством — вот где самое страшное.
— Феня, я не выйду за него замуж.
— Выйдешь. Куда ты денешься.
— Сбегу!
— Да?
Феня тяжело встала, распахнула входную дверь:
— Беги.
Так просто? Она уверена, что я останусь?
Ужасно, но Феня права. Куда мне бежать? Я не знаю этого мира, не знаю законов и порядков. Не умею пользоваться деньгами, да что там — я не умею их зарабатывать. Мне негде жить и никто, кроме Фени, не будет возиться с моим просвещением.
— Но как-то живут у вас одинокие женщины? Неужели все поголовно замуж выходят?
Оказывается, замуж выходят почти все, не считая совсем уж убогих калек. Плохоньких по местным меркам невест, разбирают вдовцы и такие же плохонькие женихи. Это те, кто страшно беден или с физическими недостатками. Про психическое нездоровье Феня ничего не знала, вероятно, душевных болезней в этом мире не было.