Единственного сына было жалко, внуков тоже хотелось, и Пекас согласился на брак.
Жену сын увёл жить в избушку в лесу, что было вообще не по правилам. По обычаю молодые несколько лет, а часто всю жизнь, жили с родителями жениха. Или, когда позволяли средства, и большая семья просто не помещалась в одном доме, молодых отделяли. Если, допустим, сыновей было несколько.
Мой отец был единственным сыном, и надежды на самостоятельность не было никакой. Он и ушёл сразу в лесную избу. Такой поворот событий категорически не понравился Фене. Она ждала невестку, хотела увеличить поголовье птицы и площадь огорода, а что тут увеличишь, если женские руки как были в количестве одной пары, так и остались.
Феня потребовала, чтобы молодые вернулись жить в отчий дом. Сын Пекаса готов был к переезду, но здесь привычная программа снова дала сбой — невестка не захотела покидать домик в лесу.
— То есть её мнение учитывалось? — обрадовалась я.
— Ещё чего! Когда баба важные дела решала? Но твой отец её послушал, и они остались. Тебе год был, когда он поехал в город, торговать заячьими шкурами, смолой, берёзовым дёгтем. Зайцев господин всем разрешает бить — плодятся немерено, на поля набеги делают. В пути напали лихие люди. Ладно бы только добро забрали, но сын мой, видимо, отбиваться стал. Они его и не пожалели.
Я зябко поёжилась. Страшно жить в мире, где тебя могу убить за смолу и дёготь. Не думаю, что разбойники польстились на шкуры, раз добывать их мог любой.
Но даже тогда моя мать не вернулась в деревню. Собирала грибы и ягоды, выращивала овощи на небольшом огородике, сушила целебные травы.
— К ней много кто за травками ходил. Мази умела делать: от ожогов, от болей разных, от синяков.
Похоже, мазь от синяков, учитывая местные нравы, пользовалась особенным спросом.
— Пожар случился, когда тебе три зимы было, — вздохнул Пекас.
Столб дыма увидели с проезжающей по тракту телеги. Все знали, что в лесу живёт травница, и сразу поняли, что горит её дом.
Дом полыхал, как факел. В стороне нашли маленькую меня, в грязной рубашонке, зарёванную и перепуганную.
— Тогда много чего говорили, но как загорелось — никто не знает. Одни считали, что мать твоя сама дом подпалила, специально, чтобы с дороги увидели и тебя забрали. Другие говорили, что пожар был случайностью. Скорее всего дверь заклинило, мать сама не смогла выбраться в узкое окно, а тебя выкинула подальше от дома. Ещё думали, что ты во дворе гуляла, когда дом загорелся. Много чего тогда люди набрехали.
— Она погибла в огне? — всхлипнула я.
Стало очень жалко бедную молодую женщину, которая не успела пожить на свете. Не порадовалась семейному счастью, своему домашнему очагу, не успела вырастить дочь. Наверное, это жутко страшно — понимать, что оставляешь своего маленького беззащитного ребёнка.
Какое счастье, что у меня нет детей. Я бы сейчас точно с ума сошла от всего, что со мной случилось.
— Нет, не нашли на пепелище ничего. Человек не полено, в прах не сгорает, — сказал Пекас. — Потому и болтают, мол, малую бросила, а сама вместе с дымом на ведьмаковские игрища улетела.
— Не правда. Не могла она меня бросить. Не верю.
— Дык я раньше тоже не верил, а теперь смотрю, как ты переменилась — и не знаю, чему верить-то, — устало вздохнул Пекас.
В избу, тяжело отдуваясь, ввалилась Феня. Скинула с ног плетёные тапки, похожие на лапти, сняла платок, развязала грязный фартук.
Я опасливо продвинулась к выходу — сейчас, когда Феня узнает, что я ещё ничего не сделала, есть все шансы таки огрести хворостиной по спине. И Пекас не заступится.
— Плохо тебе? — участливо спросила Феня своего мужа.
Пекас встал, почесал бороду, задумался. Посмотрел в окно, где ярко светили оба солнца, и, вероятно, решил, что чувствует себя достаточно хорошо.
— За дровами сейчас поеду. Кто со мной в помощь?
— Ульку бери. Старая я стала лесины таскать, — быстро определилась в ситуации Феня.
Какие дрова, если мне надо к господину? Но при Фене я лучше промолчу, а то опять начнёт сокрушаться, какая я стала глупая и убогая. Уверена, что договориться с Пекасом выйдет значительно легче.
Собралась я быстро. Надела висящую за печкой грубую хламиду, подпоясалась такого же качества узким поясом и завязала голову платком. Выходить без платка я, девка, имела право, но в лес без платка идти не стоит. Кто знает, какие в этом мире есть летающие насекомые, да и голову может напечь — солнца грели по-летнему жарко.
Пекас запряг в телегу смирную флегматичную кобылку, Феня сунула мне в руки узелок с едой, и мы отправились.
Уговаривать Пекаса я начала сразу, как только выехали из деревни.
— Пожалуйста, отвези меня к господину, — попросила я, умоляюще сложив руки. — Пекас, я твоя единственная внучка, кровиночка, неужели тебе не жалко отдавать меня Савве? Ты же видел, как он будет со мной обращаться.
— С мужем не спорь — и он тебя не обидит.
— Обидит! Он злой, и мать его злая, она будет специально меня гонять, понятно же. Да ладно бы работой нагрузила. Она издеваться надо мной будет.
Я старалась подбирать слова, которыми пользуется местное население. Надо убедить деда сегодня, пока в дело не вмешалась Феня. Она только делала вид, что боится мужа, на самом деле имела на него огромное влияние.
Глава 12
Феня, хоть и жалеет меня иногда, всё равно хочет выдать замуж. Считает, что нет для меня лучшей судьбы, чем покорная мужняя жена и бесплатная рабочая сила. Ведь не приживалкой же, в самом деле? Чего сопротивляюсь?
— Савва меня и раньше обижал, но я рассказать боялась. Он меня на речке зажал и так нащипал, что синяки остались.
Пекас повернулся ко мне:
— Когда? — строго спросил он. — До свадебного договора руки распускал, охальник?
— Да, — подтвердила я.
— Не врёшь? Если обманываешь деда — великие боги накажут.
— Не вру!
Пекас некоторое время молча управлял лошадью, потом решился:
— Поклянись.
— Как? Деда, я не помню.
— Скажи, что клянёшься силой великих богов и милостью их.
Я не Улька, но ведь сейчас я за неё? Точнее, за себя в её теле, и, судя по всему, в нём и останусь. Улькина душа улетела, а моя заняла её место. Прости, девочка, пусть тебе будет хорошо.
— Клянусь великими богами и милостью их.
Гром не грянул, молния не ударила меня в голову и вообще ничего не произошло.
— Поехали к господину, — решился Пекас и дёрнул за поводья.
Я тихо выдохнула. Рано расслабляться, всё только начинается.
Замок увидела издалека. Примерно так я его и представляла. Каменные стены, башенки с бойницами, стрельчатые окна и обязательные выступающие балкончики на некоторых башнях. В средние века эти милые детали фасада использовались как туалеты. Нечистоты падали в окружающий замок ров. Представляю, как там пахло, наверное, ров отлично защищал замок от посторонних — мало найдётся желающих его переплыть. Я принюхалась. Нет, здесь балконы на башнях явно служат для чего-то другого, потому что пахло хорошо. Травами, немного печным дымом и поздними летними цветами. Ворота, которыми меня пугал Пекас, оказались чисто символическими. То есть ворота были, а забора — нет.
— Где крепостная стена, или хоть забор из камня, что ли?
— Зачем господину стена? От кого ему прятаться? Вокруг его подданные, они не могут причинить вреда.
— Вдруг враги нападут?
— Типун тебе на язык! — рассердился Пекас. — Что я делаю? Что? Везу глупую девку свадьбу отменять! Нет, Улька, не ты одна головой повредилась, я, видимо, тоже нынче не в своём уме.
Пекас дёрнул за вожжи, разворачивая кобылу в обратную сторону.
— Пекас, миленький, но ты же обещал! — взмолилась я.
Он тяжело сполз с телеги и бухнулся на колени прямо в дорожную пыль. Задрал бороду вверх, прижал ладони к груди.
— Великие боги! Подайте мне знак!
Я посмотрела на небо. Синее, бездонное, чистое. Чего Пекас ждёт? Должен пойти снег, потухнуть одно солнце, или боги могут словами ответить?
— Великие боги! Угодно ли вам моё деяние? — простонал Пекас.
Самой, что ли, рядом упасть? Может тогда ответят. Боги на мольбы деда не обратили никакого внимания, чем я тут же воспользовалась:
— Видишь? Молчат, значит, всё правильно мы делаем.
Пекас, качая головой, забрался на телегу и дёрнул вожжи.
Во дворе замка суетился народ. Кто-то вёл за узду коней, кто-то громко ругался, несколько женщин трясли разноцветные пледы и одеяла. Я неуверенно пошла к высокому крыльцу.
— Куда! — дёрнул меня за руку дед. — К чёрному входу нам.
Внутрь замка нас не пустили — слуга у чёрного, предназначенного для слуг и остального персонала, входа, встретил нас у дверей. Очень пожилой, седой, с сеточкой глубоких морщин на лице, он сидел на деревянном табурете и сканировал взглядом всех проходящих. Однако, экономит господин на охране.
— За какой надобностью? — спросил слуга, безошибочно определив в нас посторонних.
Пекас объяснил, в чём суть дела. Старик внимательно присмотрелся ко мне, даже немного привстал.
— Где видано такое чудо? Неужто и впрямь думаешь, что с тебя ленту снимут? — спросил он.
— Снимут, — уверенно ответила я.
А если не снимут, то я всё равно рано или поздно её сниму. Сгрызу, раздербаню по ниточкам, растворю в кислоте — но сниму.
Старик покачал головой, совсем как недавно Пекас:
— По-хорошему бы не пускать вас, но больно интересно посмотреть, что будет. Подождать придётся, очередь тута.
Как он смотреть собирается? К управляющему с нами пойдёт? Управляющий ленту не снимет, но я должна его убедить допустить меня до господина. Ждать пришлось недолго, но меня это не обрадовало. Перед нами было трое просителей, все они зашли и вышли довольно быстро. Или управляющий ничего не решает сам, а только принимает просьбы, или, как предупреждала Феня, делает это исключительно формально.
— Идите за мной, — кивнул Пекасу старик, когда подошла наша очередь.