Никита ответил предельно кратко: «Сплю». Увидев выражение Катиного лица, он пояснил:
— Ну, как медведь в берлоге спит.
— Все сорок дней отпуска ты спал? — спросила Катя.
— Угу. Красотища! — На лице начальника отдела убийств при этом сияла такая детская, такая счастливая улыбка, что Катя вопросов больше не задавала.
На этот раз при встрече на зеленой ковровой дорожке Катя решила проявить снисходительность и про отпуск Никиту не спрашивать. Просто обрадовалась:
— Ой, Никит, это ты, привет!
— Это я, здравствуй, Катя, — ответил Колосов.
И у нее сразу же появилось ощущение, что месяцев разлуки просто не было.
— По делам или в гости на огонек? — спросил Колосов.
— По делам. К транспортникам вашим.
Катя старалась отвечать ему предельно лаконичным языком, который был всеобщим языком в милиции. На том, который не привлекал постороннего внимания — иду, мол, по делам служебным за информацией для прессы не к тебе, милый мой, в отдел по раскрытию убийств, а в автотранспортный отдел розыска, чтобы прояснить ситуацию по делу о нападении на сотрудника авиафирмы «Трансконтинент». Но этот длинный комментарий так и остался за кадром. Колосов улыбнулся, пожал плечами: ну, раз ты к транспортникам идешь, так и путешествуй себе, но…
Мимо сновали сотрудники, хлопали двери кабинетов, трезвонили телефоны — сотовые, городские, внутренние.
— Ты что, волосы покрасила? — неожиданно спросил Никита.
— Нет, — ответила Катя.
— Значит, это просто так… Солнце из окна. Блики…
— Где ты видишь солнце, Никита? Здесь просто такой свет дурацкий, лампы горят…
Колосов повернулся, открыл ключом дверь своего кабинета:
— Заходи.
И Катя вошла.
— Садись, рассказывай.
Катя подумала: одни глаголы — и все в повелительном наклонении. Как же они все любят командовать. Даже когда вот так по-мальчишески вспыхивают румянцем. Даже когда бормочут что-то там о солнце и каких-то бликах на ваших волосах.
Она скромненько присела и как ни в чем не бывало завела вполне деловую светскую беседу. На языке мужа, Вадима Кравченко, это называлось обычно по-разному: «трещать», «молоть языком», «выдумывать». А на языке закадычного друга детства, Сергея Мещерского: «фантазировать и восхищаться». Но Колосов слушал терпеливо.
— Вот ты в отпуске когда была, к нам тут тоже газетчики приезжали, — заметил он, когда Катино красноречие иссякло. — Мы с ребятами час целый на их вопросы отвечали. Шеф распорядился, никуда не денешься. Ну, то дело, это, как этого взяли, как на того вышли… Л в конце один пацан с диктофоном — бух прямо в лоб нам: и чего, мол, вы, братцы, тут сидите? Зачем вам все это надо? Что, неужели некуда уйти?
Катя махнула рукой — а, брось. И поднялась с деловитым видом.
— Значит, к транспортникам торопишься? — Колосов подвинул к себе телефон. — Дела, значит, там круче некуда, надо же… Подожди. Так они тебе все равно ничего не скажут. Умрут там над своей секреткой. — Он набрал номер и включил громкую связь, подмигнув Кате:
— Сладков? Привет, Колосов. Как жизнь, дышите еще? — В переговорнике кто-то нехотя буркнул, как филин из дупла. — Что за дело там у вас с нападением на водителя «Волги»? Подвижки есть?
Катя вся обратилась в слух, жадно ловя ответы из селектора. Начальник автотранспортного отдела Сладков слыл в главке человеком тяжелым и несговорчивым. Прессу и телевидение на дух не переносил. И даже к сотрудникам пресс-центра относился с плохо скрываемой неприязнью. В душе Катя была благодарна Никите за то, что с присущей ему грубоватой чуткостью он угадал ее трудности и постарался помочь. Она слушала пересказ Сладковым событий на Горьковском шоссе, о которых и так уже знала.
— И машину взяли, и деньги? — уточнил Никита. — А сумма какая?
— Сто семьдесят пять тысяч долларов, — ответил Сладков. — Следователь в офис авиакомпании ездил, изъял часть финансовой документации. Они там говорят: эти деньги в банк везли — процент по кредиту проплачивать.
— А почему только один охранник деньги вез, без сопровождения?
— Ну, они там в компании мутят что-то. Что-то крутят. Пока ответ такой: всегда так деньги возили. Этот Бортников, потерпевший, у них вроде на очень хорошем счету, доверенное лицо управляющего, начальник службы безопасности. Но мне лично сдается — химия у них там какая-то с этими деньгами. Хоть по документам это кредитная платежка, но вполне может быть, что все это и липа. Может, просто послали этого Бортникова передать из рук в руки кому-то наличку.
— А он, зная, что его от самого Шереметьева вели…
— Никита, — Сладков кашлянул, — там, кажется мне, кое-что другое. Он нам ведь что сразу сказал, этот Бортников? Он сказал: напали на него на выезде с аэропортовского шоссе. Обогнали, к обочине прижали… Так вот, это все вранье. Мы сводки из ГИБДД получили за сутки. В то самое время, когда он говорит, что на него напали, там мертвая пробка стояла. Видимость была плохая из-за снегопада, там сразу три машины столкнулись, в зад друг другу въехали. Пока с ДТП наши разобрались, пока пробка рассосалась. Если бы на него напали на выезде, они бы все там намертво застряли на два часа и стояли бы, а не мотали его по всей Окружной.
— Ты хочешь сказать, это все инсценировка?
— Я выводов пока никаких не делаю. Я фактами оперирую. А Бортникова этого мы со следователем хотим повторно допросить. — Ну и? — Колосов кивнул притихшей Кате: слыхала, нет?
— Ну и ждем пока. Ищем. Сегодня утром звонили ему домой — глухо. Повестку мои сотрудники ему отвезли, соседям отдали. А ты, Никита Михайлович, что вдруг этим вопросом так заинтересовался? Какая-то информация прошла по Бортникову?
— Да нет, ничего конкретного. Вышел вот из отпуска, на оперативке слышу — транспортники какое-то дело сложное раскручивают.
— Да несложное, я думаю. Если все инсценировка, а я на семьдесят процентов уверен, что так оно и есть, считай — главный подозреваемый уже налицо. Вообще, если честно, замучили нас эти инсценировки с разбоем на дороге! И какой ведь народ пошел — вор на воре.
— Ладно, понял, удачи. — Колосов дал отбой и обратился к Кате:
— Ты сейчас к Сладкову лучше не ходи. Выжди до понедельника. Отыщется хмырь этот. Он ведь не судимый ранее, значит, в бегах долго не протянет. Слышала? Сто семьдесят пять кусков к нему в руки попало. За такие деньги не только разбой на дороге инсценируешь, сказку о похищении инопланетянами сочинишь, честное слово.
— Спасибо, Никита, — Катя вздохнула: жареный репортаж о разбое явно откладывался, а дело о подлом мошенничестве и краже пока было покрыто густым туманом. — Ой, а я сказать тебе совсем забыла: у Мещерского Сережи день рождения в субботу. Он, правда, специально никого не приглашает, но…
— Ты с мужем, конечно, придешь?
— Нет, Вадим уехал. Работодатель его в деловой вояж по Сибири отправился. И в Китай потом. Бизнес расширяет. А мой при нем — и за охранника, и за няньку. Ну, это у нас правилом уже стало. Работодатель его, Чугунов, старый уже…
— Не пыльная у твоего мужа работенка. И зачем этому старику личный телохранитель?
— Для важности, они все сейчас так, — Катя усмехнулась грустно. — А если честно, Чугунов Вадима просто… Ну, не любит, а привык он к нему за все эти годы. И Вадька к старику привык. Сказал, что работать у него не бросит до тех пор, пока… Ну, я раньше тоже этого не понимала, он же часто смеялся над Чугуновым, и вообще, а теперь… Чугунов без Вадима никуда, он ему как сын, что ли, даже не знаю. Вот поехали в командировку недели на три, в Китай потом полетят. А я одна. Дома… Ладно, если не забудешь, поздравь Мещерского. Он рад будет тебя услышать. Сколько раз у меня о тебе справлялся.
— У тебя обо мне? А что ты ему сказала?
— Что не видела тебя сто лет, — Катя поставила последнюю точку в разговоре. — Ты ведь когда в отпуск уходишь, прямо исчезаешь, словно под шапкой-невидимкой.
Глава 4ВЕЧЕР, КОТОРЫЙ ТАК НЕ ЛЮБИЛ ВСПОМИНАТЬ ГРАЖДАНИН МУХОБОЕВ
Василий Васильевич Мухобоев прибыл в Москву по служебным делам. В родном городе Мухобоева Солигорске, удаленном от столицы на две тысячи километров, затерянном среди сопок и тайги Уссурийского края, набирала обороты кампания по выборам мэра. Василий Мухобоев считался в Солигорске третьим реальным кандидатом на этот пост и имел шансы выиграть гонку, если бы случилось чудо и двум первым кандидатам отказали в регистрации.
В столицу Мухобоев отправился за поддержкой. Ехал с двумя вечными секретаршами — надеждой и верой, с пухлым портфелем проектов, программ и предложений. Еще в Солигорске его предвыборный штаб пытался наладить контакты с руководителями неких частных корпораций, кои вполне могли заинтересоваться личностью и программой Мухобоева и оказать ему в будущих предвыборных битвах поддержку.
Мухобоев прибыл в столицу в среду и три дня ездил от порога к порогу, из кабинета в кабинет, поднимался по сверкающим мраморным лестницам, блуждал по просторным тихим коридорам учреждений, банков и министерств, топтал алые ковровые дорожки, курил, ждал по два-три часа в приемных, звонил по мобильному, снова курил, объяснял, излагал, докладывал, информировал, обещал, интриговал, угрожал, просил, умолял.
Вечером в пятницу (самолетов родной Солигорск вылетал рано утром в воскресенье) Мухобоев почувствовал себя усталым, разбитым, постаревшим на двадцать лет, опустошенным морально и физически и совершенно, совершенно лишним в этом огромном, никогда не спящем, залитом разноцветными огнями, чужом сумасшедшем городе. Он сделал все, что мог, для себя лично, своей команды и предвыборного штаба. Остальное же теперь зависело от… Ну, по крайней мере, от него, Мухобоева, уже не зависело ничего, и он это знал и переживал жестоко и горько, как переживает всякий крепкий еще, здоровый пятидесятилетний мужчина первые признаки надвигающейся старости и немощи.
Чтобы развеять мрачные мысли, взбодрить себя и утешить, снова по-орлиному расправить крылья и взмыть в мечтах высоко-высоко над родной тайгой, Мухобоев решил тряхнуть всем, чем еще можно позволить себе тряхнуть в пятьдесят, и сделать этот последний столичный вечер по-настоящему памятным и ярким.