– Да… Хотелось бы на все это самому взглянуть.
– Не получится. Тебе лежать и лежать. Слишком долго по звездным мирам гулял, славой наслаждался. Мы едва тебя реанимировали.
– А Валентина?
– Что Валентина?
– Почему она меня охраняет?
– Она за тобой присматривает. А охраняет она наших воспитуемых, чтобы коньки не двинули, жаловаться не побежали… Она их судьбы словно ниточки в кулаке держит. Если кто что не так, «чпок» за ниточку. Вначале вроде как предупредительный выстрел, а если кто слишком упертый, то ведь ниточку Судьбы можно и оборвать.
– И сколько рыпнулось?
– Да пока ни одного. Как только Валентина им напоминает о том, что все люди смертны, они быстренько в себя приходят. Жить-то хочется. К тому же, как мы недавно выяснили, все люди подобного типа очень трусливы. Тряхнешь хорошенько, и он как дихлофосный таракан: лапки кверху, и готов и к труду, и к обороне.
Я закрыл глаза. Все это больше походило на сон. Но самое замечательное, что я в этом сне, то бишь суете, не участвовал. Это все равно как заболеть перед контрольной, а потом узнать, что писать ее тебе уже не придется. Однако, несмотря на некое внутреннее облегчение, я почему-то чувствовал, что не все тут так уж просто. Нет, далеко не все.
И с этим странным чувством – радостью, смешанной с опасением поверить в нее, – я и уснул.
И снился мне воистину прекрасный сон о житии чиновников в шкурах простых людей, брошенных на произвол судьбы в глубинах страны. И не до высоких материй им было в новой жизни…
Следующее мое пробуждение оказалось не столь солнечным, потому как первый, кого я увидел, был Тогот. А покемон радостных чувств у меня не вызывал, причем с раннего детства. Хотя теперь рядом со мной не было ни хитроумных аппаратов, ни капельниц.
Да и его широкая улыбка не предвещала ничего хорошего. Тогот протянул мне упакованное нижнее белье и джинсовый костюм. А потом, словно из воздуха, вынул пару казаков из крокодиловой кожи. Я-то был совершенным голым, а посему предложенное демоном показалось мне заботой высшей пробы.
Я встал, но, покачнувшись, тут же ухватился за спинку кровати.
– Ты как?
– Не дождетесь.
– Идти сможешь?
– А то…
– Одевайся, нас ждут великие дела.
– Ты уверен?
– Более чем.
Далее мне ничего не оставалось, как подчиниться. К тому времени, как я закончил одеваться, Тогот исчез.
– И?
– Да здесь я, здесь. Никто тебя, сиротинушку, не бросит, не обидит, – заверил меня покемон. – Значит, так, – тут он сделал многозначительную паузу – этакий воспитательный прием, чтобы я был повнимательнее. Хотел я, конечно, рассказать ему, что я думаю относительно его приемчиков, но смолчал. Только сейчас мне на больную голову не хватало трехчасовой лекции о человеческой неблагодарности и так далее, и тому подобное. – Так вот, – продолжил демон, – ты тут лежал благодаря тому, что один из служителей Древних – заведующий отделением. Но… Не стоит нам светиться, проходя выписку по обычной схеме. В общем, так, на чердаке за лифтерной транспортная пентаграмма, если что, подкорректирую курс и прикрою… Ну что, готов?
Я кивнул.
– Тогда вперед!
Осторожно приоткрыв дверь палаты, я выглянул в коридор. Вроде бы обычный больничный коридор. Посмотрев налево, потом направо, я, не торопясь, степенно, так, как будто делаю нечто совершенно обыденное, вышел из палаты и не спеша направился к лестнице.
– Молодой человек! Молодой человек, куда это вы? – голос был женским, неприятным.
Я припустил быстрее.
– Стойте!
Помчался со всех ног. И неожиданно оказался перед тремя совершенно одинаковыми дверьми: справа, слева и прямо передо мной.
– Куда? – вслух выдохнул я, однако Тогот понял, что я обращаюсь именно к нему.
– Направо… Аршавин выходит вперед, подсечка и…
И тут я услышал, как позади кто-то массивный с разбегу шлепнулся на пол. Раздался пронзительный женский визг.
– …А тебе следует поспешить. Старшая сестра временно выведена из игры, но она не одна…
Я рванул дверь и прыжками, разом перескакивая через три ступеньки, помчался вверх по лестнице. В какой-то миг меня даже оторопь взяла. Только что я едва мог сделать первый шаг, с трудом переставляя негнущиеся ноги, а теперь мчался вверх по лестнице, словно молодой горный козел.
– Совершенно правильное сравнение. Вижу, разум твой крепчает час от часу, точно, как и тело… Правда, под моим дружеским руководством.
Только теперь до меня дошло, откуда в моем теле взялась такая прыть. Мне помогал Тогот, а это значит, что когда все закончится, я снова буду лежать пластом, извиваясь от боли. Но все это будет потом, а пока… пока я мчался со всех ног вверх по лестнице. Вот и последний этаж и лестница из металлических прутьев арматуры, ведущая на чердак и в лифтовую.
Тут я на мгновение опешил, на люке в конце лестницы видел огромный амбарный замок, а в руках у меня не было ничего подходящего, чтобы этот замок сбить.
– Опять тупого включил. Если на двери висит замок, то почему сразу надо думать, что он заперт?
Логика Тогота убивала. Вытянув руку, я рванул замок. И в самом деле тот оказался открыт. Так, висел для порядка. Мгновение, и я оказался на чердаке. Еще большее удовольствие доставила огромная щеколда на обратной стороне люка. Такую не вырвешь, скорее уж люк разломаешь по кускам.
Наконец оказавшись в относительной безопасности, я шлепнулся на пыльный пол и огляделся. Где тут лифтовая? На чердаке царил полумрак, но, несмотря на это, я почти сразу разглядел невысокую дверь в дальнем конце чердака.
А в люк уже колотили.
– Больной, откройте! Что за хулиганство?..
Но мне было все равно. На какое-то время от преследователей меня отделял люк с надежным металлическим засовом. Вздохнув, я попытался встать на ноги… и не смог. Они были словно ватные, разъезжались, как будто я ходить совершенно не умел. А Тогот, конечно, бросил меня при первой же возможности.
– А ты не ругай меня, а попытайся сам встать. Учись.
– Ты бы лучше помог мне выбраться, а потом совершенствовал свое педагогическое искусство.
– Нет, зачем же. Сейчас непосредственной опасности нет, а стимул есть. А вот когда ты окажешься дома, в безопасности, какой уж тут стимул? Нажрешься пива и будешь лежать, как бочка, рыгать и пукать.
– Что-то слишком неприглядная картина моего бытия у тебя получается, – посетовал я.
– Ну, что есть, то есть.
– Сволочь ты зеленожопая…
Я вновь попытался встать, и вновь неудачно, тогда, утвердившись на четвереньках, пополз в сторону двери. Не лучший способ передвижения, тем более в казаках и новом джинсовом костюме, который еще не растянулся, приняв форму тела. Тем не менее, минут через десять мучений и проклятий я добрался до двери. Вцепившись дрожащими пальцами в косяк, я наконец-то принял вертикальное положение.
– Ай, Артур-сан, ай, молодца…
– Послушай, ты, остряк-затейник, когда я доберусь, то обещаю, первая же терка, попавшая мне в руки, станет твоей… Нашинкую…
С трудом провернув заржавевшую ручку, я ввалился в лифтовую. Тьма там была, хоть глаз выколи. Я попытался вспомнить заклятие колдовского света, но голова была забита совсем другим, позвал Тогота, но он, гад, молчал – обиделся на терку. Как меня заставлять на четвереньках ползать – нормально, а когда я его немножко приструнил…
Ладно, не хочет помогать, и черт с ним. Я как можно шире открыл дверь и принялся вглядываться во тьму, но ничего полезного не разглядел.
– Ну, что? Сдаешься? Признаешь, что без меня ты всего лишь жалкий…
Я понял: где-то тут подвох. Инстинктивно провел рукой по стене возле двери и наткнулся пальцами на выключатель. Щелк! И «да будет свет!» – под потолком вспыхнули две тусклые лампочки. А вон и пентаграмма в дальнем углу.
– Что, мой милый: один – ноль в мою пользу?
Но Тогот снова замолчал. Я представил себе его недовольное лицо и прыснул со смеху, а потом, цепляясь за стену и с большим трудом переставляя ноги, направился к пентаграмме.
Появился я в пространственном кармане – огромной, совершенно пустой комнате, если не считать лечебной ванны-саркофага, посреди которой, крепко привязанный к стулу, сидел мой любимый очкарик – Дмитриев. С потолка на шнуре свисала одинокая электрическая лампочка. А вокруг Дмитриева, поигрывая молотом в руке, бродил Иваныч.
– И как ты себя чувствуешь? – неожиданно спросил он, наклонившись к пленнику.
– Я раскаиваюсь, – дрожащим голосом пролепетал тот.
– Не-а… Не раскаивается… – возразил из пустоты вездесущий Тогот. – Снова врет. Вместо этого он представляет себе, как хорошо было бы, если бы ему удалось осво бодиться и переломать этим молотом все кости тебе, а также твоей жене и дочурке.
– Ты и в самом деле так думаешь? – подступая к пленнику, поинтересовался Иваныч.
– Не-е-е-т! – трясь от страха, пробормотал очкарик.
– А еще он мечтает о том, как, избив тебя так, чтобы ты встать не мог, на тебя помочиться.
– Ну до чего извращенный ублюдок! – вздохнул Иваныч, говоря в пустоту, а потом со всего маху опустил молот на одно из колен очкарика. Я отлично слышал, как хрустнули кости коленной чашечки. Несчастный завопил так, что у меня в ушах зазвенело.
– Что тут происходит?
– А, Артур, – повернулся ко мне Иваныч, по-прежнему поигрывая молотом. – Заждались мы тебя. Пора весь этот цирк заканчивать.
– Я спрашиваю: что тут происходит? – кивнул я в сторону Дмитриева. – Вы чего, ополоумели?
– Не ополоумели, а поумнели, – объявил, материализуясь, Тогот. – Это такая новая воспитательная игра, называется «Прометей». Задаешь наводящие вопросы и при неправильной ментальной реакции ломаешь кости, потом кладешь человека в саркофаг. Через пару минут он как новенький. Ты снова задаешь ему те же вопросы… В общем, продолжаешь веселье до тех пор, пока подопытный не начинает думать – заметь, не говорить, а думать – правильно. Вот такая молот-терапия.