— Это значит, что мы можем застрять здесь на целый день.
Мне пришла в голову одна мысль.
— Антуан, у вас случайно нет с собой ключей от квартиры мадам Тезак?
— Случайно есть, Джулия, — ответил он и просиял. Антуан всегда говорил по-английски в моем присутствии, хотя я обращалась к нему по-французски. Полагаю, таким образом он хотел выказать мне дружеское расположение, но в глубине души я испытывала раздражение. У меня возникало ощущение, что, несмотря на то что я прожила здесь столько лет, мой французский все еще недостаточно хорош.
С важным видом Антуан извлек на свет ключ. Мы решили подняться в квартиру, все втроем. Зоя ловко набрала нужную комбинацию на digicode.[2] Пройдя через тенистый, прохладный внутренний дворик, мы подошли к лифту.
— Ненавижу лифт, — заявила Зоя. — Папа должен что-нибудь с ним сделать.
— Милая, он перестраивает только квартиру твоей прабабушки, — заметила я. — А не все здание.
— Может быть, ему стоит подумать об этом, — парировала дочь.
Пока мы стояли в ожидании лифта, мой мобильный телефон зачирикал, выводя мелодию Дарта Вейдера.[3] Я бросила взгляд на экран, на котором высветился номер. Звонил Джошуа, мой босс.
Я ответила:
— Да?
Джошуа был немногословен. Как всегда.
— Ты нужна здесь к трем часам. Закрываем июльский выпуск. Окончательно и бесповоротно.
— Блин, вот это да! — дерзко и нахально отреагировала я. С другого конца линии до меня донесся короткий смешок, после чего Джошуа повесил трубку. Похоже, ему нравилось, когда я говорила «Блин!». Может, это напоминало ему о молодости. Антуан, кажется, пришел в изумление от моих старомодных американизмов. Я представила, как он коллекционирует их, а потом пытается воспроизвести со своим французским акцентом.
Лифт представлял собой одну из этих неподражаемых хитроумных парижских штуковин с крошечной кабиной, опускаемой вручную железной шторкой и двойными деревянными дверями, которые так и норовили стукнуть вас по носу. Зажатая между Зоей и Антуаном, который, на мой взгляд, несколько перестарался с одеколоном «Vetriver», я мельком взглянула на свое отражение в зеркале, пока мы медленно поднимались вверх. Я выглядела такой же старой и ржавой, как и жалобно скрипящий лифт. Куда подевалась цветущая и свежая красавица из города Бостона, штат Массачусетс? Женщина, которая смотрела на меня из зеркала, пребывала в том кошмарном возрасте, где-то между сорока и сорока пятью, и на ее бесцветном лице явственно видна была обвисшая кожа, намечающиеся морщины и подкрадывающийся климактерический период.
— Я тоже ненавижу этот лифт, — мрачно заявила я.
Зоя засмеялась и ущипнула меня за щеку.
— Мама, в этом зеркале даже Гвинет Пэлтроу была бы похожа на ведьму.
Я не смогла сдержать улыбку. Замечание как раз в духе Зои.
___
Мать начала всхлипывать, сначала тихонько, а потом все громче и громче. Пораженная, девочка глядела на нее во все глаза. За все прожитые десять лет своей жизни ей еще ни разу не приходилось видеть, чтобы мать плакала. Она с ужасом смотрела, как по белому, словно бумага, и такому же сморщенному лицу матери текли слезы. Ей хотелось крикнуть матери, чтобы та перестала плакать, ей было невыносимо стыдно оттого, что мать распустила сопли в присутствии этих чужих и незнакомых мужчин. Но те не обратили на слезы матери никакого внимания. Они просто приказали ей пошевеливаться. Времени на разговоры у них не было.
В спальне продолжал крепко спать маленький мальчик.
— Но куда вы собираетесь нас отвезти? — взмолилась мать девочки. — Моя дочь француженка, она родилась в Париже, почему вы забираете и ее? Куда вы нас везете?
Мужчины не проронили ни слова. Они возвышались над нею, огромные и угрожающие. Глаза у матери побелели от страха. Она прошла к себе в комнату и обессиленно опустилась на кровать. Но через несколько секунд выпрямилась и повернулась к девочке. Лицо ее напоминало страшную клоунскую маску, а голос походил на шипение змеи.
— Разбуди своего брата. Одевайтесь, оба. Возьми какую-нибудь одежду, для себя и для него. Быстрее! Быстрее, ну же!
Ее братик от ужаса потерял дар речи, когда выглянул в коридор из-за приоткрытой двери и увидел мужчин. Он смотрел на мать, растрепанную, всхлипывающую, пытающуюся впопыхах увязать в узел хоть какие-то вещи. Малыш собрал все силенки, которые нашлись в его четырехлетнем теле. Он отказывался двинуться с места, как ни упрашивала его сестра. Он просто не слушал ее и стоял неподвижно, скрестив руки на груди.
Девочка сбросила ночную рубашку, схватила хлопчатобумажную блузку, юбку. Сунула ноги в туфли. Брат молча наблюдал за ней. Из соседней комнаты до них доносился плач матери.
— Я пойду в наше секретное убежище, — прошептал он.
— Нет! — взмолилась она. — Ты идешь с нами.
Она схватила его, но он вырвался и скользнул в высокий, глубокий шкаф, встроенный в стену их спальни. Тот самый, в котором они любили играть в прятки. Они постоянно отсиживались в нем, закрыв за собой дверцы, и им казалось, что они сидят в собственном маленьком домике. Мама и папа, конечно, знали об этом тайнике, но делали вид, что ни о чем не догадываются. Они окликали их по именам, громко переговариваясь между собой: «Но куда же подевались эти непослушные дети? Ведь они были здесь буквально минуту назад!» А они с братом только тихонько хихикали от удовольствия.
В стенном шкафу у них был фонарик, несколько подушек, игрушки, книги и даже фляжка с водой, которую мама меняла каждый день. Братик еще не знал буквы, поэтому девочка читала ему вслух «Маленького чертенка». Ему очень нравилась история о сироте Шарле и ужасной мадам Макмиш и о том, как Шарль поквитался с ней за жестокость и грубость. Девочка читала и вновь перечитывала ему эту книжку.
Она видела личико брата, когда он смотрел на нее из темноты. Он прижал к груди любимого плюшевого мишку, и ему больше не было страшно. Быть может, там он действительно будет в безопасности. У него есть вода и фонарик. И он может разглядывать картинки в книжке графини де Сегур, особенно одну из них, свою любимую, на которой изображена великолепная месть Шарля. Быть может, ей и в самом деле лучше оставить его там, хотя бы ненадолго. Эти мужчины никогда не найдут его. А она придет за ним позже, сегодня днем, когда им разрешат вернуться домой. И отец, по-прежнему прячущийся в погребе, будет знать, где искать его, если поднимется наверх.
— Тебе там не страшно? — негромко спросила она, когда вновь раздались голоса мужчин, приказывающих им пошевеливаться.
— Нет, — ответил он. — Мне нисколечко не страшно. А ты запри дверь. Тогда они меня не найдут.
Она закрыла дверцу перед его маленьким побледневшим личиком и повернула ключ в замке. Потом сунула его в карман. Замок был скрыт накладным поворотным устройством, выполненным в виде фальшивого старомодного выключателя. Невооруженным взглядом заметить очертания шкафа на фоне обивки было невозможно. Да, здесь он будет в безопасности. Она уверена в этом.
Девочка пробормотала его имя и прижала ладошку к деревянной панели.
— Позже я вернусь за тобой. Обещаю.
___
Мы вошли в квартиру, повозились с выключателями. Никакого толку. Антуан раздвинул на окнах жалюзи. Снаружи хлынул солнечный свет. Комнаты выглядели голыми и пыльными. Лишенная мебели гостиная казалась огромной. Золотистые лучи косо падали сквозь покрытые слоем копоти высокие оконные панели, покрывая рыжими пятнами темно-коричневые доски пола.
Я обвела взглядом пустые полки, более темные пятна на стенах, оставшиеся там, где раньше висели чудесные картины, облицованный изразцовой плиткой камин, в котором на моей памяти долгими зимними вечерами гудел огонь, а Mamé протягивала к пламени хрупкие, тонкие руки.
Я подошла к одному из окон и остановилась, глядя вниз на тихий, зеленый дворик. Я была рада, что Mamé уехала, не успев увидеть, как опустела ее квартира. Подобное зрелище наверняка бы ее расстроило. Как расстроило меня.
— Здесь по-прежнему пахнет бабушкой, — заявила Зоя. — Ее любимые духи «Шалимар».
— И до сих пор воняет этой ужасной Минеттой, — поддакнула я, наморщив нос. Минетта была последней любимицей бабушки. Сиамская кошка, страдающая недержанием мочи.
Антуан бросил на меня удивленный взгляд.
— Кошка, — пояснила я. На этот раз я говорила по-английски. Разумеется, я знала, что a chatte — это французский аналог английского существительного «кошка», причем в женском роде, но это слово могло означать и «влагалище». А мне совсем не хотелось, чтобы Антуан потешался над сомнительного качества игрой слов.
Антуан обвел квартиру профессиональным взором.
— Электропроводка совсем древняя, — заметил он, указывая на старомодные фарфоровые пробки. — И отопление ей под стать.
Гигантские радиаторы были черными от пыли и грязи и покрыты чешуйками, подобно рептилиям.
— Подождите, пока не увидите кухню и ванные комнаты, — предостерегла его я.
— У ванны есть настоящие когти, — заявила Зоя. — Мне будет их не хватать.
Тем временем Антуан осматривал стены, постукивая по ним с видом знатока.
— Полагаю, вы с Бертраном хотите сделать здесь капитальный ремонт? — поинтересовался он, глядя на меня.
Я лишь пожала плечами.
— Собственно говоря, я даже не знаю, каковы его намерения. Это была целиком и полностью его идея — переселиться сюда. Я вовсе не горела желанием переезжать, я предпочла бы что-нибудь… более практичное. И желательно новое.
Антуан ухмыльнулся.
— Но эти апартаменты будут выглядеть как новенькие, когда мы закончим здесь ремонт.
— Может быть. Но для меня они навсегда останутся квартирой Mamé.
На всем по-прежнему лежал отпечаток характера и вкуса