Был всего лишь короткий миг,
И почудилось нам с тобой,
Будто можно волну ловить,
Звезды с неба достать рукой!
Не догонит волну волна,
Не удержишь звезду в горсти,
Если я тебе не нужна —
Отпусти меня, отпусти!
Вся земля пуста и темна,
И не видно конца пути…
В тишину последнего сна
Отпусти меня, отпусти!
Теперь у нее был только один друг, зато надежный, настоящий, — белый порошок в маленьких пакетиках. Сначала Марина старалась употреблять как можно реже, но постепенно втянулась. В тусовке всегда у кого-нибудь есть с собой маленькая порция счастья… Сначала все друзья и рады угостить, а потом приходится расплачиваться.
Денег у Маринки не было, зато рядом скоро появился Гарик Шпурман — ушлый и шустрый молодой человек с вечной, словно бы приклеенной, улыбочкой на тонких губах и уклончивыми глазами. Как ни старайся — взгляд поймать невозможно, и кажется, что смотрит он то в сторону, то поверх головы, словно там и есть самое интересное… Для Марины он оказался просто незаменимым: договаривался о выступлениях, рассчитывался с устроителями концертов и вечеринок, снял для Марины комнату (хотя сначала обещал отдельную квартиру!)… Но главное — бесперебойно снабжал ее очередной дозой. А еще выдавал денег «на жизнь», каждый раз вздыхая, что дела идут хуже некуда и он опять страдает через свою доброту. Марина догадывалась, что на ней он зарабатывает много больше, но не протестовала. Ей было почти безразлично.
Иногда хотелось бросить все и вернуться домой. Она и поехала… Потом сильно жалела об этом.
Родной город встретил ее холодом и безнадегой. Даже дома выглядели какими-то покосившимися и обветшалыми. Завод встал, отец, как и многие, потерял работу и теперь перебивался случайными заработками в одной-единственной надежде — дотянуть как-нибудь до пенсии. Но еще хуже было другое: за это время из крепкого и нестарого еще мужчины он успел превратиться в трясущегося алкоголика. Маринка даже узнала его с трудом.
Она, как могла, прибралась в доме, оставила отцу немного денег (больше просто не было!) и уехала, чтобы никогда не возвращаться.
«Милый, бедный папа! Что с тобой стало? И жив ли ты теперь?» Марина не видела отца уже три года и чувствовала себя виноватой. Бросила, можно сказать, на произвол судьбы… Но как помочь человеку, который упорно себя толкает в пропасть?
И сама такая же. Марина зябко поежилась, но не холод был тому причиной. Третий день без дозы, совсем скоро начнет ломать не по-детски… По всему телу бежит противный озноб, болят все суставы и мышцы, и голова просто раскалывается.
Но еще хуже было ощущение полной безнадежности и бессмысленности собственного существования. Как жить, если впереди только пустые дни и ночи и ничто больше не доставляет радости? Даже белый порошок оказался обманщиком! Теперь очередная доза уже не приносит блаженства, а лишь избавляет от страданий — и то ненадолго. И новые песни уже не рождаются, словно где-то там, наверху, закрылось маленькое окошко, через которое иногда удавалось увидеть ясный свет, поднимающий ее над собой, куда-то к небу… Больше всего Марина страдала именно из-за этого. Зачем жить, если то, ради чего она родилась, стало недоступно? Люди вокруг только раздражают. Никого не хочется видеть.
Разве что Глеб… Он особенный, не такой, как все.
Марина чуть улыбнулась, вспомнив тот холодный зимний вечер, когда познакомилась с ним. В прокуренном подвале, носившем гордое название «Арт-кафе», яблоку негде было упасть. Здесь собирались молодые дарования, обремененные большими амбициями, но не признанием и деньгами — поэты, художники, музыканты… Собственно, клуб был открыт вовсе не для них. Это заведение было еще одним коммерческим проектом вездесущего Шпурмана. Его идея показать нуворишам настоящую «трущобную богему», воссоздать дух декаданса Серебряного века в Москве разгульных девяностых оказалась довольно прибыльной. Среди новоявленных бизнесменов, разбогатевших на торговле спиртом «Рояль» и куриными окорочками, оказалось немало желающих поглазеть на «людей искусства», словно на зверей в зоопарке.
Зато и творческим личностям теперь было где собираться. Здесь не только спорили, разговаривали «за жизнь» и выпивали, но еще играли, пели… Выходило гораздо лучше, чем на проплаченных концертах. «Ведь не сытую публику потешаем, для себя поем, для друзей… Для души, словом».
В тот раз пела и Марина. «Небо в ладонях» — ее любимое… На Глеба она сразу обратила внимание. Он был совсем не похож ни на лохматых полупьяных «гениев», исполненных сознанием собственного величия, ни на случайных любопытствующих посетителей. На нее только глянул один раз, цепко и внимательно, устроился за столиком, посидел, послушал… Потом подошел и сказал:
— Здорово. Знаешь, ты очень талантливая!
— Правда? — Маринка вспыхнула, как девочка. Почему-то эта похвала тронула ее сердце. Она видела, что Глеб говорит искренне, но дело было не только в этом. Парень был симпатичный, но в его лице она увидела отражение чего-то большего… Наверное, того самого ясного света, которого была лишена с некоторых пор.
Виделись они нечасто, и в отношениях не было ничего даже отдаленно похожего на любовный роман или хотя бы легкий флирт. Зато была какая-то особенная близость. Они могли разговаривать часами обо всем на свете, читали друг другу свои стихи, и некоторые он даже дарил ей — для песен… Глеб знал о ее болезни (с некоторых пор пристрастие к белому порошку Марина стала считать именно болезнью и очень стеснялась ее), но никогда не читал мораль, не произносил правильных и бесполезных слов о том, что надо взять себя в руки и бросить. Знал, что для нее это невозможно.
А сейчас он согласился взять ее с собой в самое последнее путешествие.
Марина сунула руку в карман плаща. За оторвавшейся подкладкой пальцы нащупали маленький пакетик. Это что такое? Она вытащила нежданную находку — и чуть не вскрикнула от радости. Есть еще одна доза — последняя! Ее она берегла на самый крайний случай, даже сделала вид, что забыла о ней. А потом и вправду забыла…
Маринка даже приободрилась. О том, что произойдет через несколько часов, она думала без страха. Даже с любопытством. В самом деле, чего бояться? Она так устала!
А пока можно пойти домой, в давно опостылевшую комнату. Там, по крайней мере, тепло и сухо. Один укол — и станет легко, все тревоги и печали отступят, и несколько часов можно будет провести в приятной полудреме…
Нет, не нужно. Марина вдруг почувствовала, что это было бы неправильно. Повинуясь внезапному порыву, она выбросила пакетик в ближайшую урну и решительно пошла прочь.
На метро еще можно успеть.
Глава 2Влад
Влад Осташов пришел домой поздно, ближе к полуночи. Весь вечер он провозился в гараже, пытаясь довести до ума старенькую, еще отцовскую «шестерку». Говоря по совести, машина уже давно свое отбегала, сколько ни чини, ни латай… Но завтра — день особый. «Не подведи, старушка! — повторял он, копаясь в двигателе. — Уж ты потерпи еще чуть-чуть, очень надо!»
Квартира — двушка-распашонка хрущевской постройки — встретила его темной и гулкой пустотой. Как всегда… Конечно, давно бы пора привыкнуть, но сейчас стало как-то не по себе. Странно было думать о том, что больше он сюда уже не вернется.
Влад скинул ботинки, в одних носках прошлепал в ванную и долго, старательно мылся, смывая запах бензина и масла. Напоследок он еще постоял под обжигающе-горячим душем, подставляя лицо упругим струям. Хорошо! Даже вылезать жалко…
Он крепко растерся махровым полотенцем, переоделся во все чистое и сел у стола на кухне. Когда-то она казалась такой маленькой, тесной, и мама, помнится, еще сокрушалась, что повернуться негде… А сейчас появилось странное чувство, что для него одного эта кухня (впрочем, как и вся квартира!) стала велика и болтается, как слишком просторный ботинок на ноге.
Спать совсем не хотелось. А времени до утра еще много, и как его убить — неизвестно. Влад достал пачку сигарет, закурил и с тоской покосился на бутылку водки в кухонном шкафчике.
Вот чего ему сейчас больше всего не хватает! Но нет, нельзя… С утра голова должна быть ясной.
Влад резким движением затушил окурок. Он аккуратно вытряхнул пепельницу, сполоснул под краном и поставил на подоконник сушиться. Привычка накрепко въелась в плоть и кровь. Отец — бывший военный, а потом тренер по боксу, кумир всех окрестных мальчишек — не терпел в доме беспорядка. И сына воспитал так же… «Чисто не там, где убирают, а там, где не сорят!» — повторял он. Строг был, конечно, но сына любил по-настоящему. Даже имя ему придумал особенное — Владислав. «Славой владеть будет! — говорил он, — настоящим мужиком вырастет!»
И Влад старался изо всех сил. Отца он почти боготворил. Одного его слова, взгляда или движения бровей было достаточно, чтобы сын убирал свои игрушки, без напоминаний готовил уроки, задыхаясь, обливался холодной водой и отправлялся бегать по утрам в любую погоду… Все — для того, чтобы не подвести отца, не обмануть его доверие и, может быть, иногда услышать сдержанные слова похвалы: «Молодец, сынок!»
Мать почему-то занимала в его мире гораздо меньше места. Тихая, миловидная женщина, она любила комнатные цветы и занавески с оборочками, вела кружок мягкой игрушки в местном Доме пионеров и варила клубничное варенье, так что по всей квартире шел нежный сладкий аромат. Особой нежности между родителями Влад никогда не замечал, но отец всегда таскал картошку с рынка, прибивал полки, делал ремонт в квартире… Словом, брал на себя всю работу, требующую грубой мужской силы. «Женщине тяжелей поварешки ничего поднимать не положено!» — еще одно любимое его выражение.
Так и шло время… В день, когда ему исполнилось восемнадцать, Влад сам отправился на призывной пункт. Вопрос о том, идти или не идти в армию, в семье вообще не обсуждался. Потом можно и в институт поступать, но какой же мужик, если не служил?