III. Даосизм и дзэн-буддизм
Связь дзэн-буддизма с чаем вошла в поговорку. Мы уже отмечали, что чайная церемония стала развитием дзэн-ритуала. Имя Лао-Цзы, основателя даосизма, также тесно ассоциируется с историей чая. В китайской литературе, касающейся происхождения традиций и обычаев данной философской школы, утверждается, что церемония предложения чая гостю началась с Гуаньинь – богини милосердия и почитательницы Лао-Цзы, которая, встретив его у ворот Хань, преподнесла старому философу чашу с золотистым эликсиром. В будущем мы еще обсудим аутентичность этой легенды, которая, однако, ценна тем, что подтверждает раннее использование даосистами данного напитка. Наш интерес к даосизму и дзэн-буддизму определяется большей частью теми идеями, касающимися жизни и искусства, которые вошли в плоть и кровь чаизма.
Достойно сожаления, что до сих пор не существует адекватного описания даосских и дзэн-буддийских доктрин на любом из иностранных языков, хотя для этого и предпринимались некоторые попытки.
Перевод всегда измена. Как отмечали авторы эпохи Мин, в лучшем случае он может показать лишь изнанку парчи – вот вам все нити, все узелки, но нет даже намека на цвета и общий рисунок. Но, в конце концов, что можно с легкостью извлечь из величайших доктрин? Мудрецы древности никогда не придавали своим учениям систематической формы и говорили парадоксами, потому что боялись сказать полуправду. Начинали свои беседы как глупцы, а заканчивали тем, что делали своих слушателей мудрецами. Сам Лао-Цзы, обладавший оригинальным чувством юмора, говорил: «Если бы люди с самым заурядным умом услышали про Дао, то расхохотались бы. Это не было бы Дао, если бы они не засмеялись над ним».
Значение иероглифа «дао» – дорога[21]. Его не один раз переводили как «путь», «абсолют», «закон», «природа», «верховная причина», «обычай». Нельзя сказать, что все эти интерпретации неправильны, потому что использование данного термина даосистами отличается в зависимости от темы обсуждения. Лао-Цзы так говорил об этом: «Существует нечто, что включает в себя все. Оно родилось до того, как появились небо и земля. Такое молчаливое! Такое одинокое! Оно остается само по себе и не подвержено изменениям. Оно обращается без опасности для самого себя и является матерью Вселенной. Я не знаю его имени и поэтому назвал «дорогой». С неохотой я еще называю его бесконечностью. Бесконечность – это мимолетность, а мимолетность – это исчезновение, а исчезновение – это возвращение».
Дао скорее «переход», чем «дорога». Это душа космического чередования – вечное движение, при котором происходит возврат к началам, чтобы затем произвести новые формы. Дао отталкивается от самого себя, как дракон – любимый символ даосистов. Оно сворачивается и разворачивается, как облако. О Дао можно говорить как о великом осуществлении перехода. Субъективно говоря, это настроение Вселенной, абсолют в своей относительности.
Необходимо помнить в первую очередь, что даосизм, как и его законный наследник дзэн-буддизм, представляет индивидуалистическое направление в южно-китайской мысли в противовес коллективизму Северного Китая, который выражает себя в конфуцианстве. В Срединном государстве, огромном, как Европа, существовали групповые отличительные особенности, территориально связанные с районами двух великих рек, которые пересекают его: Янцзы и Хуанхэ. Даже до сегодняшнего дня, после многовековых попыток унификации, жители Южного Китая по образу мыслей и верований значительно отличаются от своих северных собратьев, примерно как латиняне от тевтонов. В древние времена, когда общение было намного труднее, чем сейчас, а в особенности в период феодальной раздробленности, эта разница в образе мыслей казалась особенно очевидной. Искусство и поэзия тех, кто дышал одной атмосферой, совершенно отличались от искусства и поэзии других. У Лао-Цзы и его последователей, а также у Цюй Юаня, предтечи плеяды поэтов, воспевавших красоты Янцзы, мы находим проявления идеализма, совершенно несовместимого с этическими понятиями прозы, принадлежавшей современным им писателям с Севера. Лао-Цзы жил за пять веков до начала христианской эры.
Зародыш умственных построений, характерных для даосистов, можно обнаружить задолго до прихода Лао-Цзы, недаром получившего прозвище «Длинные Уши»: древние письменные памятники Китая, в особенности «Книга перемен», предваряли его мысли. Но величайшее уважение вызывают законы и обычаи этого классического периода китайской цивилизации, кульминацией которого явилось установление династии Чжоу в XVI в. до н. э., которая поддержала подконтрольное развитие индивидуализма надолго вперед, вплоть до распада Чжоу на несколько независимых царств, что способствовало дальнейшему бурному расцвету свободомыслия. Лао-Цзы и Чжуан-Цзы оба были южанами и величайшими представителями Новой школы. С другой стороны, Конфуций с его многочисленными последователями стремился сохранить унаследованные традиции. Даосизм невозможно понять без определенных знаний о конфуцианстве и наоборот.
Мы уже говорили, что даосский абсолют является относительным. В этических проблемах даосисты руководствовались законом и общественными моральными нормами, для них «хорошее» и «плохое» были всего лишь родственными понятиями. Формулировка всегда является ограничением – термины «неподвижный» и «неизменный» обозначают остановку в развитии. Упомянутый уже Цюй Юань говорил: «Мудрецы двигают мир». Наши стандарты морали выработаны в соответствии с прошлыми нуждами общества – но всегда ли общество остается тем же самым? Соблюдение общественных традиций включает в себя постоянное принесение индивидуального в жертву государству. Образование, для того чтобы поддерживать иллюзии, поощряет определенные виды невежества. Людей учат не истинной добродетели, а всего лишь умению вести себя пристойно. Мы безнравственны, потому что страшимся осознать себя. Мы никогда не прощаем других, потому что понимаем, что сами дурны; мы баюкаем в себе совесть, потому что боимся сказать другим правду о себе; мы прячемся за гордость, потому что боимся сказать правду самим себе. Как можно всерьез относиться к миру, когда этот мир настолько смешон и нелеп! Дух меновой торговли чувствуется повсеместно. Честь и непорочность! Посмотрите, как торговец распродает в розницу Бога и истину. Кто-то может купить даже так называемую «религию», которая всего лишь является общественной моралью, благословляемой цветами и музыкой. Очистите церковь от всех ее аксессуаров, и что останется? Тем не менее вера пышно цветет за абсолютно ничтожную цену – требуется лишь молитва о пропуске на небеса, о сертификате на гражданство среди почтенных. Быстро спрячься между множеством таких же, и если твоя реальная полезность очевидна для мира, ты будешь сразу востребован на людском аукционе. Почему мужчины и женщины так любят рекламировать себя? Не является ли это остаточным инстинктом, приобретенным во времена рабства?
Зрелость идеи скорее проявляется в силе, в способности прорваться сквозь существующий на данный момент образ мыслей, чем в возможности доминировать над возникающими потом движениями. Даосизм был активной силой во времена династии Цинь, целой эпохи унификации страны, из которой мы получили название – Китай. Было бы интересно проследить, как он влиял на мыслителей того времени – математиков, законников, летописцев, мистиков и алхимиков, на более поздних поэтов, воспевавших реку Янцзы. Нам ни в коем случае нельзя забывать о тех, кто размышлял над существованием реальности, кто, например, сомневался в том, что эта белая лошадь реально существует, потому что она белая или потому что сильная, а также тех любителей бесед времен шести династий, которые, как и философы дзэн-буддизма, наслаждались дискуссиями о чистоте и об абстрактном. Но главным образом, нужно выразить почтение даосизму за то, что он так много сделал для формирования китайского характера, придав ему определенный запас прочности, чтобы сохранять и улучшать себя, сделав его «хранящим тепло, как нефрит». Китайская история полна примеров, когда приверженцы даосизма – принцы или отшельники – добивались неоднозначных и интересных результатов, осваивая учение. Такой рассказ мог содержать наставления на фоне забавной истории и что-то веселое. Он мог быть хорошо сдобрен анекдотами, аллегориями, афоризмами. Мы могли бы насладиться беседой с общительным императором, который не умер, потому что никогда не жил, или оседлать ветер вместе с Ле-Цзы[22] и обнаружить, что все стихло, потому что мы и есть сам ветер. Даже в такой гротесковой апологии даосизма, с которой мы встречаемся в Китае в наши дни, мы можем наслаждаться буйством фантазии, невозможной в других культах.
Но основной вклад, который даосизм привнес в азиатскую жизнь, был сделан в области эстетики. Китайские историки всегда напоминали, что даосизм – это «искусство присутствовать в мире», потому что имеет дело с сочетанием «настоящее – мы сами». Это в нас Бог встречается с природой, а вчера отделяется от завтра. Настоящее является перемещающейся Бесконечностью, узаконенной сферой относительного. Относительность стремится к адаптации, а адаптация – это искусство. Искусство жить заключается в постоянной адаптации к окружающему миру. Даосизм воспринимает окружающий мир таким, какой он есть, в отличие от конфуцианства и буддизма, которые пытались увидеть красоту в нашем мире, полном горя и страданий. Аллегория времен Сун о трех мудрецах, которые пробуют уксус, с восхитительной выразительностью объясняет разницу между тремя философскими доктринами. Однажды Шакья-Муни, Конфуций и Лао-Цзы остановились перед кувшином с уксусом – символом жизни, и каждый из них сунул палец в кувшин, чтобы попробовать его на вкус. Реалист Конфуций нашел его кислым, Будда – горьким, а Лао-Цзы – сладким.
Даосисты утверждают, что драматургия жизни может стать куда интереснее, если каждый будет оберегать гармонию. Поддерживать пропорциональность вещей и давать место другим, не теряя собственной позиции, – вот в чем секрет успеха земной драмы. Нам нужно знать всю пьесу целиком для того, чтобы правильно сыграть свою роль; концепцию цельности нельзя упускать из виду, когда речь заходит об индивидуальном. Лао-Цзы иллюстрирует это своей любимой метафорой о пустоте. Он утверждает, что только в пустоте заключена истинная сущность. Реальность комнаты, например, об