В радости или печали цветы остаются нашими верными друзьями. Мы едим, пьем, поем, танцуем и флиртуем с их участием. С цветами проходят свадьбы и крестины. Мы не смеем умереть без них. Благоговеем перед лилиями, медитируем с лотосом, погружаемся в сражение между боевыми порядками роз и хризантем. Даже предпринимаем попытки говорить на языке цветов. Как можно прожить без них? Картина мира, в котором нет цветов, пугает. Без цветов у постели больному не будет утешения, без цветов усталым душам не увидеть проблеска счастья в темноте. Их невозмутимая нежность восстанавливает в нас веру в мироздание, даже когда тревожный взгляд ребенка напоминает нам об утраченных надеждах.
Грустно сознавать, что невозможно забыть о том, как, несмотря на наше дружеское общение с цветами, нам не удалось далеко уйти от повсеместной грубости. Стоит скинуть овечью шкуру, и волк внутри нас очень скоро покажет зубы. Не зря же кем-то было замечено: в десять лет человек – животное, в двадцать – безумец, в тридцать – неудачник, в сорок – мошенник, в пятьдесят – преступник. Возможно, преступниками становятся те, кто так и не переставал быть животным, для кого нет ничего истинного, кроме голода, нет ничего святого, кроме собственных желаний. Святыня за святыней проплывает перед нашими глазами, но только один алтарь навсегда запечатлевается в памяти – тот, на котором мы воскуряем благовония нашему верховному идолу: самим себе. Наш бог – это величие и деньги, пророк его! Мы истощаем природу, принося ее в жертву ему, хвастаемся, что одолели материю, и забываем, что это материя поработила нас. Каких только злодеяний мы не совершали от имени культуры и усовершенствования!
Скажите мне, нежные цветы, звездные слезы, тянущиеся ввысь в саду, поворачивающие головки к пчелам, когда они поют о росе и солнечных лучах: вы догадываетесь, какая ужасная судьба ожидает вас? Мечтайте, раскачивайтесь, проказничайте под дуновением летнего ветерка, пока можете. Завтра безжалостная рука возьмет вас за горло. Вас выдернут, разорвут на части и унесут неизвестно куда. Мерзавка, она может казаться такой прекрасной! Она может говорить, что вы – само очарование, в то время как пальцы ее будут липкими от вашей крови. Скажите, это и есть доброта? Может, такова ваша судьба – быть лишенными свободы, оказавшись в волосах той, у которой – вы это знаете – нет сердца, или очутиться в петлице того, кто никогда бы не осмелился заглянуть вам в лицо, будь вы людьми. Может, ваш удел заключается в том, чтобы вас вставили в узкогорлый сосуд с застоявшейся водой и дали утолить безумную жажду, которая предвещает конец жизни.
Цветы, если бы вы вдруг оказались на землях микадо, то через какое-то время повстречали бы наводящего ужас человека, вооруженного ножницами и маленькой пилкой. Он мог бы назвать себя цветочных дел мастером, мог бы потребовать для себя прав доктора, и вы инстинктивно возненавидели бы его, потому что вам известно, что доктор всегда старается продлить мучения своей жертвы. Он стал бы обрезать, сгибать, скручивать вас, заставляя принимать немыслимые позы, которые, как ему могло показаться, подходят вам больше; деформировал бы ваши мышцы и сместил костяк, как какой-нибудь остеопат; прижег бы горящими углями, чтобы остановить кровотечение, и вставил бы в вас проволоку, чтобы помочь циркуляции жидкости, посадил бы вас на диету из соли, уксуса, квасцов, а иногда добавлял бы купорос; наливал бы к вашим ногам кипяченой воды, чтобы не упали в обморок, и хвастал бы, что сумел продлить вашу жизнь на две-три недели. Разве вы не предпочли бы погибнуть сразу после того, как вами завладели? Какие преступления вы должны были совершить в прошлой жизни, чтобы подвергнуться такому наказанию в этой?
Расточительное отношение к цветам в западном обществе даже более ужасно, чем обращение с ними на Востоке. Количество цветов, которое ежедневно срезают для украшения бальных залов и банкетных столов в Европе и Америке, чтобы выбросить на следующее утро, должно быть, просто чудовищно: если связать их в гирлянду, то она протянется через весь континент. По сравнению с таким бездумным отношением к жизни вина цветочного мастера кажется незначительной. Он, по крайней мере, бережно относится к природе, тщательно отбирает своих жертв, а после их смерти оказывает уважение останкам. На Западе выставлять цветы на обозрение кажется частью демонстрации богатства – фантазией момента. Куда они все исчезают, эти цветы, когда шумное веселье закончилось? Нет ничего более жалостного, чем наблюдать, как увядшие цветы сваливают в кучу вместе с отбросами.
Почему цветы рождаются такими прекрасными и в то же время несчастными? Насекомые защищают себя жалом, даже самое кроткое животное будет сражаться, когда его загонят в угол, птица, за чьими перьями охотятся, чтобы украсить дамскую шляпку, может улететь от преследователя, пушной зверек, шкурка которого вам нужна, даст деру или спрячется при вашем приближении. И только цветы, увы, совершенно беспомощны перед захватчиком. Даже если бы они бились в смертельной агонии, их рыдания никогда не дошли бы до наших бесчувственных ушей. Мы жестоки к тем, кто любит нас и служит нам, не оповещая об этом, но может ведь наступить время, когда из-за нашей черствости даже лучшие друзья от нас отвернуться. Вы не замечали, что цветов в природе с каждым годом становится все меньше? Может, это потому, что их мудрецы посоветовали им уйти и не появляться до тех пор, пока люди не станут более человечными? Возможно, они отправились на небеса.
Можно бесконечно петь дифирамбы растениеводам и цветоводам: тот, кто возится с питомцами в цветочных горшках, куда гуманнее того, кто ходит с ножницами. Глаз радует его забота о поливе, освещении, борьба с вредителями и заморозками. Его тревожит, если почки долго не распускаются, и, напротив, вызывает бурный восторг и умиление каждый распустившийся бутон, появление блестящих глянцем листочков. На Востоке искусство флористики одно из древнейших: любовь к цветам и растениям воспевают легенды и песни. В Тан и Сун, с развитием керамического производства, появились прекрасные сосуды, в которых держали растения, и это были не горшки, а настоящие произведения искусства. Специальные служители тщательно ухаживали за каждым цветком, промывали листочки мягкой кистью из кроличьего волоса. Существовало даже зафиксированное на письме руководство, что определенному растению требуется свой «слуга»: так, например, пион может мыть только красивая девушка, а поливать зимнюю сливу – стройный монах с бледным лицом. В Японии одна из самых популярных пьес театра Но[34] «Хатиноки», появившаяся в период правления сёгунов Асикага, основывается на истории обедневшего воина, который однажды, в морозную ночь, не имея дров для очага, срубил свое любимое растение, чтобы обогреть странствующего монаха. Этот монах оказался не кем иным, как Ходзё Токиёри, японским Гарун аль-Рашидом[35], и жертвенность воина была вознаграждена. И в наши дни эта пьеса вызывает слезы у токийской публики.
Для защиты нежных цветов предпринимались самые серьезные меры. Например, император династии Тан Сюань-Цзун развешивал маленькие золотые колокольчики на ветках в своем саду, чтобы отпугивать птиц, а весной выводил в сад еще и придворных музыкантов, чтобы повеселить цветы. Оригинальная табличка, авторство которой традиция приписывает Ёсицунэ, герою японского эпоса наподобие легенд о короле Артуре, до сих пор выставлена в монастыре Сумадэра близ Кобе. В ней содержится призыв беречь какое-то определенное сливовое дерево и обращение к нам с нотками мрачного юмора, характерного для тех воинственных времен. За описанием красоты цветущей сливы следует предупреждение: «Тот, кто срежет хоть маленькую веточку с этого дерева, расплатится в обмен за нее своим пальцем». Вот бы ввести сейчас такие законы против тех, кто безрассудно уничтожает цветы и калечит произведения искусства!
Но даже если говорить о цветах, которые растут в горшках, мы все равно склонны подозревать человека в эгоизме. Зачем забирать растение из его привычного окружения и просить, чтобы оно цвело в незнакомом месте? Разве это не то же самое, что уговаривать птичку петь в клетке? Кто знает: может орхидеи задыхаются от искусственного тепла в ваших оранжереях и безнадежно пытаются увидеть клочок привычного для них южного неба?
Истинный любитель цветов тот, кто сам приходит к ним, в их естественные места обитания, как китайский поэт Тао Юаньмин, который садился перед проломом в бамбуковом заборе, чтобы поговорить с дикой хризантемой, или как Линь Усин, который забывал обо всем и наслаждался волшебным ароматом цветущих слив, прогуливаясь по берегу озера Сиху в наступающих сумерках. Говорят, что художник Чжоу Муши ложился спать в лодке, чтобы его сны могли смешиваться со снами цветов лотоса. Именно этот дух двигал императрицей Комио, одной из наших самых знаменитых монархинь, когда она пела: «Когда я срываю тебя, моя рука оскорбляет тебя, о, Цветок! Стоя, как ты, на лугу, я приношу тебя Будде в прошлом, настоящем и будущем».
Как бы то ни было, давайте не становиться слишком сентиментальными. Давайте будем менее роскошными, но более внушительными. Как говорил Лао-Цзы, «небеса и земля безжалостны». А вот что писал Кобо-дайси[36]: «Течет, течет, течет, течет – течение жизни стремится все дальше. Умирает, умирает, умирает, умирает – смерть приходит ко всем». Разрушение сопровождает нас везде, куда бы мы ни посмотрели: внизу и вверху, сзади и спереди, – и лишь изменение вечно. Почему не приветствовать смерть, как мы приветствуем жизнь? Они двойники, дополняющие друг друга, как ночь и день у Брахмы[37]. Через разрушение старого становится возможным воссоздание. Под разными именами мы почитаем смерть, непреклонную богиню милосердия. Ее, как тень всепоглощения, приветствовали сжигаемые на огне. Это ледяной пуризм души меча, перед которой падает ниц японский синтоист даже в наши дни. Мистический огонь уничтожает нашу слабость, священный меч отсекает рабскую зависимость от желаний. Из нашего праха возрождается птица феникс небесной надежды, а со свободой приходит высшая реализация мужественности.