– Ты слишком язвительна для своих лет, Мальва, – сказал Юстес, несколько смущенный едкостью ее замечания. – Однако в глубине своего капризного сердечка и ты должна согласиться, что я заново отполировал старое золото Мидаса и заставил его блестеть, как никогда прежде. Возьми, например,
Хризантему. Разве ты не замечаешь, с каким тонким мастерством создан ее образ?
А как искусно подчеркнул я вытекающее из рассказа нравоучение? Ну, а вы, Папоротник, Одуванчик, Клевер и Барвинок, что скажете? Неужели и после этой истории кто-нибудь из вас будет настолько глуп, чтобы желать себе дара золотого прикосновения?
– Я бы хотел правым указательным пальцем превращать вещи в золото, а левым – возвращать их в прежнее состояние, если превращение мне не понравилось, – отозвался десятилетний Барвинок. – И я знаю, что бы сделал сегодня!
– И что же, скажи? – заинтересовался Юстес.
– Я прикоснулся бы левым пальцем к каждому желтому листку на деревьях, – отвечал Барвинок, – и превратил бы их все в зеленые. И тогда у нас опять настало бы лето, и не было бы этой гадкой зимы.
– О, Барвинок! – воскликнул Юстес Брайт. – Ты неправ и наделал бы много зла. Если бы я был Мидасом, я бы ни о чем другом не заботился, как только о том, чтобы эти золотые дни продолжались круглый год. К сожалению, лучшие мысли приходят ко мне слишком поздно. Почему, например, я не рассказал вам, как старый царь Мидас прибыл в Америку и превратил такую же унылую, как и в других странах, осень в блещущее красотой время года? Здесь он позолотил листы великой книги Природы.
– Кузен Юстес, а какого роста была Хризантема и сколько она весила после своего превращения? – спросил Папоротник, хорошенький маленький мальчик, любивший собирать точные сведения о высоте гигантов и миниатюрности фей.
– Она была приблизительно одного с тобой роста, – ответил Юстес. – А так как золото очень тяжело, то вес ее должен был равняться по меньшей мере двум тысячам фунтов. Из нее можно было бы вычеканить тридцать или сорок тысяч золотых долларов. Хотел бы я, чтобы Мальва стоила хотя бы половину этой суммы. Однако, малыши, нам пора подняться наверх и осмотреться.
Они так и сделали. Было около двух часов пополудни. Лучи солнца заливали всю долину и казалось, что она была до краев наполнена нежным и мягким светом, который играл на склонах холмов, подобно тому, как золотистое вино играет в бокале.
Стоял один из тех дней, о которых невольно говоришь, что никогда не было ничего подобного, хотя совершенно такой же день был вчера и будет завтра. Жаль только, что их в году очень немного! Любопытно, но эти октябрьские дни кажутся необыкновенно длинными, хотя в это время года солнце встает довольно поздно и уходит на покой, как подобает маленьким детям, часов в шесть и даже раньше. Да, длинными эти дни не назовешь. А краткость свою они восполняют, если можно так выразиться, шириной: когда наступает прохладная ночь, невольно начинаешь понимать, что с самого утра наслаждался всей полнотой жизни.
– Ну, дети, вперед! – воскликнул Юстес Брайт. – Побольше орехов, побольше! Наполните ими все ваши корзиночки! Я буду их щелкать вам на Рождество и рассказывать сказки!
Дети пребывали в самом веселом расположении духа, кроме, пожалуй, маленького Одуванчика. Он уселся на каштановую шелуху, которая исколола его, словно подушечку для булавок. Боже мой, как отвратительно он себя чувствовал!
Детский рай
Детская Тэнглвуда. Предисловие к «Детскому раю»
О как быстро пролетели золотые октябрьские дни! Кончился угрюмый ноябрь и большая часть морозного декабря.
Наконец настало веселое Рождество, а вместе с ним пожаловал и Юстес Брайт, который весьма оживил праздник своим присутствием. На другой день после его приезда из колледжа разразилась страшная метель. В этом году зима запоздала и одарила нас не одним теплым и ласковым днем, напоминавшим улыбку на старом морщинистом лице. Кое-где в защищенных от ветра местах на южных склонах холмов и вдоль каменных оград даже сохранилась травка, а пару недель назад, еще в начале месяца, дети нашли на берегу Тенистого ручья цветущий одуванчик.
Сейчас уже не встретишь ни зеленой травы, ни одуванчиков. Метель была просто ужасной!
Кружащиеся снежные хлопья заполонили собой все пространство между небом и землей, насколько хватал глаз, все двадцать миль между Тэнглвудом и Такоником.
Казалось, будто холмы, словно разыгравшиеся сказочные гиганты, бросали друг в друга целыми сугробами. Снег шел такой густой массой, что из-за него совершенно нельзя было рассмотреть даже ближайшие деревья в долине. Время от времени маленьким пленникам Тэнглвуда удавалось различить неясные контуры Моньюмент Маунтин и ослепительно белую поверхность застывшего озера у его подошвы, а также черные и серые пятна ближайших лесов. Только это и позволяла разглядеть метель.
Дети были очень рады метели, так как они могли вволю кувыркаться в сугробах и играть в снежки. Они только что вернулись с прогулки в просторную детскую, загроможденную всевозможными игрушками. Самой крупной из них была лошадь-качалка, которая выглядела, как настоящий пони, кроме того, тут была целая семья деревянных, восковых, гипсовых, фарфоровых и просто тряпичных кукол и столько кубиков, что из них можно было сложить настоящую гору. Не было недостатка и в кеглях, мячах, волчках, воланах, палочках для игры в серсо[3], скакалках и тому подобных вещах, одно перечисление которых заняло бы целую страницу. Но больше всего дети радовались метели, сулившей им столько веселья и удовольствий на завтра и всю оставшуюся зиму: езда на санях, катанье с горы, снежные бабы, постройка крепости и, наконец, снежки – вот что ждало их впереди!
Поэтому малыши от всего сердца благословляли метель и с восторгом следили за тем, как она набирала силу, по мере чего большой снежный сугроб, выросший вдоль аллеи, все увеличивался и уже почти достиг человеческого роста.
– Мы будем завалены снегом до весны! – радостно кричали они. – Как жаль, что наш дом слишком высок, чтобы его полностью занесло! А маленький красный домик внизу, наверное, завалит до самой крыши.
– Глупенькие, ну зачем вам столько снега? – спросил расхаживающий по комнате Юстес, которому уже надоело читать. – Он и так испортил единственный каток, на который я рассчитывал в эту зиму. Теперь мы не увидим озера до самого апреля, а я думал сегодня покататься в первый раз. Тебе не жаль меня, Мальва?
– О, конечно! – смеясь, отвечала Мальва. – Чтоб вас утешить, мы послушаем одну из ваших прежних сказок, которые вы нам, бывало, рассказывали на террасе или в долине Тенистого ручья. Может быть, теперь, когда нечего делать, они понравятся мне больше, чем раньше, когда мы собирали орехи и наслаждались прекрасной погодой.
Услыхав это, Барвинок, Клевер, Папоротник и остальные малыши, гостившие в Тэнглвуде, немедленно окружили Юстеса и принялись настойчиво упрашивать его рассказать сказочку. Студент зевнул, потянулся и вдруг, к неописуемому восторгу детей, три раза перескочил через стул, чтобы, как он объяснил им потом, привести мысли в движение.
– Ну хорошо, дети, – произнес он наконец. – Раз уж вы все, и даже Мальва, так хотите услышать мои сказки, я подумаю, что можно для вас сделать. А чтобы вы знали, какие счастливые дни были раньше, когда и не слыхивали о метелях, я расскажу вам про древнейшее из древних времен, когда мир был такой же новенький, как волчок у Папоротника. Тогда было только одно время года – лето, и только один возраст – детство.
– Я никогда не слыхала об этом, – удивилась Мальва.
– Несомненно, – ответил Юстес, – потому что историю о «Детском рае» не знает никто, кроме меня.
Речь пойдет о том, как из-за шалости одной маленькой девочки, вроде Мальвы, все это благополучие прекратилось навсегда.
Юстес Брайт уселся на стул, через который он только что перескочил, посадил Маргаритку к себе на колени, подождал, пока все утихнут, и принялся рассказывать об одной проказливой девочке по имени Пандора и о товарище ее игр Эпиметее. Эту сказку вы сможете от слова до слова прочесть на следующих страницах.
Детский рай
Давным-давно, когда наш мир переживал еще годы своего детства, жил мальчик по имени Эпиметей, у которого не была ни отца, ни матери. Чтобы он не чувствовал себя совсем одиноким, ему была ниспослана в подруги девочка из далекой страны, у которой также не осталось никого из близких: звали ее Пандорой.
Первое, что увидела Пандора, войдя в скромное жилище Эпиметея, был большой сундук. Едва переступив порог, она поинтересовалась:
– Что у тебя в этом сундуке?
– Милая Пандора, пожалуйста, не спрашивай меня об этом, – отвечал Эпиметей. – Это тайна. Сундук оставлен мне на хранение, и я сам не знаю, что в нем находится.
– Но кто же оставил его у тебя? – спросила Пандора. – И откуда он взялся?
– Это тоже тайна, – отвечал Эпиметей.
– Как это скучно! – надув губки, воскликнула Пандора. – Надо спрятать этот гадкий сундук!
– Пожалуйста, не думай о нем больше! – попросил Эпиметей. – Лучше пойдем играть с другими детьми.
Тысячи лет отделяют нас от Эпиметея и Пандоры. Наш мир совершенно изменился с того счастливого времени, когда все были детьми, о которых незачем было беспокоиться отцам и матерям, так как в ту пору никаких забот и опасностей не существовало. Незачем было чинить одежду или хлопотать о пище и питье. Если детям хотелось есть, они срывали еду прямо с деревьев, причем утром можно было видеть распускающиеся лепестки ужина, а вечером – набухающую почку завтрака. Да, славная жизнь была в то время. Не нужно было ни работать, ни учить уроков. В этом счастливом мире ничего не было, кроме игр, танцев и звонких голосов детей, которые целыми днями то щебетали, словно птицы, то заливались веселым смехом.
Но удивительнее всего было то, что дети никогда не ссорились и не плакали. А еще никто из них ни разу не дулся в углу. О, какое славное было время, пока эти гадкие крылатые создания, называемые заботами, которых теперь почти столько же, сколько комаров, не появились не земле! Вероятно, самым большим огорчением, которое в ту пору кто-либо испытывал, была досада Пандоры на то, что ей никак не удается раскрыть тайну удивительного сундука.