Клэр заходит в прибой. По колени, по бедра, по грудь. Отталкивается, разводит руки в стороны, чтобы плыть вперед, пока не оказывается среди купальщиков с их надувными мячами, аквапалками и досками для плавания – все они смотрят в дальний конец бассейна, с нетерпением ждут сирену и следующую волну. Клэр плывет дальше, нацелившись прямо в темное пространство под искусственной скалой, в пещеру, откуда приходит волна.
Она достигает ярко-желтого троса с поплавками – знака, запрещающего купальщикам заплывать дальше. Клэр останавливается тут, подпрыгивая и разводя руками. Оглядывается, видит, что за ней наблюдает спасатель. Если она поплывет дальше, он засвистит и прикажет вернуться. Не стоит привлекать к себе столько внимания. Она остается на месте.
Вода на глубине раскачивает ее и тянет в сторону, сбивая с ног. Она чувствует желание сдаться, позволить стихии, которая гораздо сильнее, нести ее, куда та пожелает. В конце концов, они ведь с ней почти одно. Человек – это же по сути вода, снабженная ощущением осмысленности.
Сирена ревет, отдаваясь в ее костях. Спустя мгновение зыбкая поверхность вздымается, поднимается, скользит вперед, катится к ней, растет по пути, превращается в скат, в холм, в гору, белая пена кипит на гребне, а внизу открывается студенисто-зеленая бездна. Дети вопят позади нее, мальчишки-подростки ревут, как берсерки перед битвой. Волна смыкается над ней, отбрасывает назад и влечет вниз, на молчаливую глубину. Поспешно барахтаясь, она обретает контроль, выталкивает себя на поверхность, отплевываясь и задыхаясь, не понимая поначалу, куда она смотрит и откуда придет следующая волна. Она обнаруживает, что ее отнесло туда, где прыгают, извиваются, мечутся и ныряют в разные стороны остальные. Слишком много людей слишком близко.
Довольно. Клэр позволила себе расслабиться, и вода упрекнула ее за то, что она забыла, зачем она здесь. Она плывет назад, прочь от троса, в безопасную зону к другим купальщикам, оглядываясь на скалу.
Выходит из бассейна, ноги шлепают по розовому бетону. Все, что ей сейчас хочется, – убраться отсюда.
В спешке она ныряет не в ту дверь и оказывается в незнакомом месте: узкий коридор и лестничный пролет, который ведет к другому бассейну, с низким потолком и без окон, вода освещена снизу голубыми подводными лампами. Воздух влажен от пара.
Некоторые мужчины и женщины голые. Детей нет. Никто не прыгает и не плещется в голубой воде, такой тихой и неподвижной, будто это иная, экзотическая стихия. Люди греются на влажных камнях у кромки бассейна, молодые и старые. Ее взгляд замечает асимметрии: горбатые спины, искаженные лица, обрубки конечностей.
Она присматривается и видит, что одни ухаживают за другими. Поглаживают им руки, подбадривают. Поддерживают в воде.
Она медленно отступает, чувствуя себя незваной гостьей, настоящей туристкой, но продолжает смотреть. Ее взгляд наконец находит пожилую женщину с длинными седыми волосами и безмятежными серыми глазами: руки опираются на край бассейна, челюсть висит.
Сердце Клэр начинает бешено биться.
Женщина видит Клэр и улыбается. Автоматическая универсальная улыбка просто на случай, если незнакомка – та, кого она должна знать. Затем она отталкивается от края в воду, которая ей по талию. Поворачивается и идет вперед, вода поднимается выше по спине и рукам к плечам и шее, ее длинные седые волосы веером ложатся на поверхность, словно фата невесты, а потом она полностью скрывается под водой.
Они сидели вдвоем в комнате отдыха в доме престарелых. Это был конец пандемии, и Клэр позволили навестить мать впервые за долгие месяцы. Она и сама так долго сидела на карантине в своей крохотной квартирке, что уже сходила с ума, наблюдая, как испаряется сумма на банковском счету.
Она вспоминает, как утренний свет проникал сквозь открытые жалюзи большого эркерного окна. Впервые мать, увидев ее, не расплакалась. Она просто сидела с выражением нерешительности, словно в театре, гадая, окажется ли она на сцене или в зрительном зале, когда поднимется занавес. Клэр держала мать за костлявую руку, чувствовала ее мерный пульс и просто наблюдала. Старик в углу ронял в аквариум кубики сахара – один за другим, оглядываясь всякий раз после плюха, проверяя, не заметили ли это сиделки.
Мать что-то пробормотала.
– Прости, мам, что?
Мать нежно положила свободную руку на живот Клэр.
– Какой у тебя срок, милая?
Она произнесла это тоном медсестры, доброжелательным, но четко профессиональным. Клэр не слышала этот голос долгие годы, и он никогда прежде не был обращен к ней самой, насколько она могла вспомнить. Не было никакого смысла в том, чтобы отвечать на вопрос, но она не могла удержаться.
– Я не беременна, – сказала она.
– Хм, – проговорила мать.
За месяц до этого, устав от заточения из-за нескончаемого локдауна, Клэр в нарушение всех запретов ускользнула в ночной клуб. Там она встретила мужчину и провела с ним в туалете несколько безумных, отчаянных минут. Невероятное нарушение собственных правил выживания.
Слов ее матери хватило, чтобы купить тест по дороге домой. Несколько мгновений холодного ужаса ожидания, но результат был отрицательным.
С тех пор она путешествовала вот уже полгода. Она не возвращалась в дом престарелых все это время, убеждая себя, что так лучше. Мать только расстраивается при виде нее или, точнее, когда вспоминает, кто же такая Клэр. Все ошибки, все ссоры, все неприятные переживания тут же возвращаются. К ним обеим.
В лифте, поднимаясь в свой номер, Клэр наконец-то остается одна. Она прислоняется к стенке, следит, как цифры ползут вверх, напоминает себе о том, чем занимается все эти годы и почему у нее нет выбора. Это стало ее историей, сценарием, который она разыгрывает в своей голове, чтобы собраться в редкие минуты сомнений или когда все грозит рухнуть. Это история о том, как все начиналось, что с ней сделали и к чему все пришло. Мать изменяла отцу с тем жутким Рэем, владельцем строительного бизнеса в городе, – у него находилось для нее время, в отличие от отца Клэр. Отец узнал об этом, уехал и больше не вернулся. Родители перестали заботиться о ней, когда она была еще ребенком, погрузились в собственные жизни.
Мать пыталась загладить вину или хотя бы отвлечь Клэр, подарив ей щенка. Ясноглазого лохматого дворнягу – Клэр назвала его Шустриком. Она прекрасно понимала, что это подкуп, эмоциональная уловка, но, боже, как она полюбила этого пса. Он спал в ее постели. Они всюду ходили вместе. Их любимой игрой было, когда Клэр бросала резиновый мяч на крышу дома так, чтобы он отскакивал, и Шустрик пытался поймать его, когда мяч скатывался с края. Глупый пес никогда не знал точно, откуда покатится мяч, и весь дрожал и скулил, пока желанный предмет наконец не возникал в поле зрения, и тогда пес стремглав бросался за наградой, словно от нее зависела его жизнь. Однажды Клэр специально забросила мяч подальше, чтобы тот перелетел через крышу на лужайку перед домом. Шустрик каким-то образом понял, что мяч не вернется, и бросился на ту сторону дома. Мгновение спустя Клэр услышала визг и скрежет тормозов. Медленно обошла дом, выйдя к лужайке. Она уже знала, что там, и не хотела этого видеть, но ей пришлось. Почтовый грузовик был припаркован неправильно, наполовину заехал на тротуар. Почтальон шел по дорожке перед домом и плакал, держа на руках ее пса, словно посылку, которую ей отправили, не предупредив.
Дети должны понять, что жизнь несправедлива, – услышала она, как Рэй говорил ночью ее матери.
Очень скоро после этого он начал клеиться к ней, пока мать работала в вечерние смены в больнице.
Ну, она хорошо усвоила урок. Все, кто тебе дорог, рано или поздно тебя бросают. Так что и она сбежит. Из этого дерьмового городишки с его рябью, плохим воздухом и чванливыми мужиками, помешанными на своих тачках, квадроциклах и яхтах.
Первым пунктом ее плана было скопить достаточно налички. Работа няней или официанткой не помогла бы ей быстро получить нужную сумму, так что Клэр начала воровать у Рэя, зная, что тот не осмелится обвинить ее. Она брала деньги из его бумажника, сначала по паре мелких купюр. Потом целыми пачками. Затем она вскрыла его машину и вынула дорогое стерео. После он бросал на нее гневные взгляды, догадываясь, что это ее рук дело, но молчал. Она продала стереосистему парню по соседству, который заплатил всю назначенную ею цену, затем попытался уговорить ее покататься с ним ночью и проверить колонки. И не мечтай, приятель.
После она перешла к продаже наркотиков старшеклассникам, и это в итоге свело ее с человеком, который браконьерил в местном лесу и торговал медвежьей желчью, – он нанял ее курьером. Это оказалось гораздо прибыльнее и менее рискованно, чем сбывать десятидолларовые дозы на школьной парковке.
Природа жестока, – как-то объявил ей контрабандист. – Выживают сильнейшие, верно?
Выживают быстрейшие, как ни крути. Ей сошло с рук и это, все это, и она открыла в себе талант попадать в сложные ситуации и ускользать из них незамеченной, сосредотачиваться на цели и отключать все остальные мысли и чувства, пока не выполнит задачу.
Скопив достаточно налички, она исчезла и больше не возвращалась. Мать переехала в Эдмонтон после катастрофы в «Нортфайр» и эвакуации. Рэй был дерьмом, но насчет одного оказался прав: жизнь несправедлива. Нужно силой брать у нее желаемое, причем безжалостно. Когда мать умрет, у Клэр не останется связей с другими людьми – лишь те узы, которые она сама допустит, и их будет немного.
Когда у нее заканчиваются средства, она путешествует в далекие страны, как эта, и добывает предметы, которыми никто не должен обладать: животных и части животных, – и привозит их людям, которые платят за это огромные деньги. Взамен она получает единственную ценность – свободу делать то, что ей нравится. Ездить туда, куда хочется. Не принадлежать никому.
Единственное но? Свобода стоит дорого.