Так узнавала она, о чем шептались в городе, проникала в думы и чувства, надежды и страхи своего народа – ничто не укрывалось от царицы.
Сейчас Нин знала, что беспокойство растет. Сама она перестала надеяться на чудо.
А может, никогда и не надеялась.
Однако в эту ночь и необычная тяжесть ее шагов, и неподвижность птичьего лика, запрокинутого к лунному свету, свидетельствовали: с ней что-то случилось.
Чудо отбросило свою тень, столь длинную, что она добралась до подножия башни. Толки дошли до нее, неправдоподобные, невероятные.
– Глупости, – сказала она сама себе. – И все же…
В конце концов она села на золотой трон и собралась с мыслями. Итак, что ей уже известно и о чем еще предстоит догадаться?
Осколки воспоминаний, слухи, взаимосвязи. Нити были такие тонкими, что рвались, стоило за них ухватиться.
И все же…
Она должна вернуться в глубь времени, на переполненный людьми двор, в город ее детства. Большой род, много детей, братьев и сестер.
Как много мертвых ей предстоит встретить сегодня ночью: братьев и сестер, друзей детских игр, старших родственников. Трудно было вновь вдохнуть в них жизнь; иногда она видела только лицо, слышала голос. Больше всего она знала об их смерти: братьев, мертвыми привезенных с войны; отца, голову которого прислали им в ларце после поражения У Нишгура; маленькой сестры, жизнь которой унесла грудная хворь; матери, убитой горем.
«Но не так, как убило меня», – подумала Нин. Перед смертью мать благословила брак Нин с одним из своих сыновей – считалось, что брак между родственниками удваивает силу божественной крови. Она могла умереть спокойно.
Нин покачала головой: опять толкование, ее собственные забытые мысли о случившемся. В эту ночь ей надо было увидеть их образы. Она должна вдохнуть жизнь в события, происшедшие в башне давным-давно, в ее детстве. Главным действующим лицом их была ее старшая сестра.
И вдруг образ появился: молодая женщина, красивее которой нет на свете. Нин увидела раскосые миндалевидные глаза под крутыми дугами соболиных бровей, птичий нос – знак рода, прекрасный рот, скрывающий мучительные знания – какие? – тоска в уголках губ, печать одиночества на челе.
Нин походила на нее и все же была иная, да, так говорили окружающие. Теперь Нин вспомнила.
И еще появился образ жреца-шамана, очень молодого, одного из многих, но обладающего особой силой. Говорили, что он мог вызывать дождь, когда засуха изводила страну и народ.
Маленькие дети боялись его, она сама старалась уйти при его появлении. Словно сила его была невыносима.
Но что же случилось?
Старую царицу покинули образы, и она не сразу поняла, почему в ее памяти остались лишь обрывки воспоминаний. Потом догадалась: детей не посвящали в происходившее.
Говорили, будто жрец провинился перед богами – теми, которые управляют ходом звезд на великих путях по небосклону.
Он – теперь она вспомнила – утверждал, что существует лишь один Бог.
А кто слышал это?
Никакого ответа.
Но юная сестра постоянно принимала его сторону. И однажды ночью жрец-шаман пропал, а вместе с ним она.
Почему?
Нин не знала.
Она вспомнила брата. Он пытался расспрашивать их, почему они уходят, ради чего покидают башню. Получил ли он ответы на свои вопросы? Вероятно, нет. Все погрузилось в молчание.
Вдруг на ее лице появилась кислая улыбка, она все поняла. Вряд ли уход их преследовал особую цель, скорее всего, причиной была сомнительная любовная история. Она не повредила блеску царского рода земли Нод, не заставила усомниться в его божественности. Сама она должна поступить так же, как тогда поступили взрослые: заставить болтунов умолкнуть.
О красавице царевне никогда больше не упоминали при дворе. Как и о жреце-шамане с его редким даром. Они не должны были существовать.
И они не существовали вот уже с полвека. До сегодняшнего дня. А ныне в город пришел пастушонок из южных степей, вероятно бежавший оттуда, когда его обвинили в воровстве скота. И на одном из постоялых дворов по эту сторону городской стены он поведал удивительную историю о царевне из Нода, которая вместе с шаманом положила начало новому народу высоко в горах.
Это племя земледельцев обладает удивительными знаниями и умениями, оно лечит больных, видится с мертвыми и способно испросить дождя у неба, когда свирепствует засуха.
«Они чтят лишь одного Бога», – сказал он. И среди них есть ребенок, сын с птичьим носом – наследственной чертой царского рода земли Нод – и необычной силой в глазах.
Нин почувствовала, как ее сердце забилось.
«Болтовня все это», – отмахнулась она.
Но когда шла через залы пустого дворца в спальню, чтобы отдохнуть, то приняла решение.
Дело нужно расследовать.
И перед тем как возлечь на ложе, она отдала распоряжения. Старший жрец должен явиться к ней, после того как она зажжет свет нового дня на башне завтра рано утром.
Тогда же вызвать и Бек Нети. Он был главным ее военачальником и, кроме того, человеком, которому она доверяла.
Успокоившись на этом решении, она наконец уснула.
Глава восьмая
Ее, как обычно, разбудили на рассвете. И, как обычно, перед ней стояла Белет, ее старая кормилица, с чашей горячего, обжигающего вина.
Нин выпила и почувствовала, как чаще забилось сердце, как тепло распространилось по всему телу вплоть до ног, холодных как лед. Она улыбнулась Белет, привычно подумав, что кормилица – единственный человек при дворе старше нее самой. В это утро к ней пришла новая мысль. Белет могла помнить. Да, Белет должна помнить, ее глаза помутнели, но память чиста как родниковая вода.
– Мне надо поговорить с тобой позже, но обязательно сегодня.
Придворные, как всегда, попытались накормить ее – свежий хлеб, фрукты, горячая каша, – но, как всегда, она съела самую малость, клевала как птичка, глотала с трудом. Одна из ближних женщин набралась храбрости сказать:
– Ты накликиваешь на себя смерть, царица.
Нин опять улыбнулась, на сей раз со злостью. И, надевая венец в золотых листьях и танцующих цветах из топазов, подумала: «Они боятся за собственную жизнь».
Среди законов Алу Лима был один, который никогда не упоминался. Он предписывал: если последний представитель царского рода умрет, не оставив наследника, всех приближенных надлежит похоронить вместе с ним.
«Впрочем, им не стоит особенно бояться, – думала Нин, зажегши факел и начав восхождение по длинной лестнице. – Ведь отдать приказ будет некому».
Об этом придворным нашептывал ублюдок, строя козни лишь несколько лун тому назад. Его усилия оказались тщетны, и все благодаря Бек Нети и его неусыпной бдительности. Ублюдок был сыном ее мужа, которого тот прижил с одной из дворцовых замарашек – имя ее Нин никогда не могла вспомнить.
Возможно, тут не обошлось без какой-то давней горести. Детей наложниц казнили при рождении, а этот избежал страшной участи, как и его мать. Сейчас он вновь объявился, взрослый и безумный.
«Я могла бы признать его, если бы блуждающий взгляд его не таил злобы и безумия», – подумала Нин. Происки его раскрыты, а сам он осужден на смерть и теперь ждет решения своей участи в земляной яме под башней, считая оставшиеся старой царице дни и торопя ее смерть.
Нин вздохнула. Его следовало бы казнить, как постановил суд. Но сделать это должна была она сама. Божественного может казнить лишь божественный, как-никак в жилах ублюдка текла царская кровь. Почему ее одолевали сомнения? Неужели она уже не в силах вонзить священный нож в его сердце? И, как прежде в утренние часы, она подумала: «Только не сегодня».
Путь наверх в сорок четыре ступеньки показался ей в это утро длиннее и круче обычного. Но она не останавливалась, чтобы перевести дыхание, зная, что тем самым усилит беспокойство.
Сохраняя царственную осанку, вышла она на крышу башни, поклонилась старшему жрецу, как обычно. И когда первые лучи Шамаша заиграли на ее золотой короне, она, как всегда по утрам, зажгла огонь наверху.
Потом воздела руки к восходящему солнцу и попросила его благословить ее страну. Она знала: люди видят ее, глаза всего народа, еще затуманенные сном, обращены сейчас к ней и огню, загоревшемуся на верхушке башни на восходе.
Новый день начался.
Новые силы подарила она им.
В это утро она задержалась на вершине башни дольше обычного, посмотрела на юг, за горы. Неужели это возможно?
– Ступай! – повелела она жрецу Луны.
Оставшись одна, царица по-детски искренне обратилась к вершителю судеб земли Нод.
– Ан, – попросила она, – пусть это будет правдой!
Мужчины ждали ее перед золотым троном в колонном зале, но она, покачав головой, пошла дальше, к тайной комнате, где велись все разговоры, не предназначенные для чужих ушей.
Она предложила им сесть, долго смотрела на каждого. Они были так несхожи между собой.
Жрец Луны, маленький, иссохший и согбенный годами, был опутан страхом. Он винил себя за беды страны и то, что богиня Инанна оставалась глуха к уговорам храмовой жрицы. Он предпочел Инанне Сина, бога Луны, и выбросил богиню из храма у подножия башни.
«Нельзя было мне этого позволять», – подумала царица. Вообще-то, она не любила жреца, никогда не любила. Ей казалось, что и сегодня она не избыла отвращение от тех ночей, когда пыталась взрастить в себе его семя.
Бек Нети был совсем другой. Как и всегда, ее взгляд просиял, встретившись с его взглядом. Он был высок, широк в груди и плечах, на голову выше ее. Короткая бородка опрятно расчесана, губы готовы улыбнуться, а карие глаза полны тепла.
Как и много раз прежде, она подумала, что именно его должна была избрать в те давно минувшие ночи, когда еще была плодовитой. Его объятия рождали желания, его семя проросло бы.
Но она знала: дитя, родившееся после этих объятий, не имело бы прав на трон нодов. Царское дитя могло родиться лишь в родственном браке или от связи царской дочери со жрецом Луны.