из окна поезда и спросила, что это такое. Вороны думают, что это живой человек. А это просто штука, похожая на человека. Просто для того, чтобы отпугнуть ворон.
Ник снова оглядел комнату и сказал:
— Не знаю, кто ты, но ты проиграл. Нам не страшно. Мы знаем, что ты не настоящий. Так что перестань.
Синий Человек перестал. Он прошёл по каменной плите, лёг на неё, а затем исчез.
Для Скарлетт комната опять погрузилась во мрак. Но в темноте она вновь услышала шелест, который становился всё громче и громче, как будто что-то кругами извивалось по комнате.
Что-то произнесло:
— МЫ ГИБЕЛЬ.
Ник почувствовал, как волосы зашевелились у него на затылке. Голос, звучавший в его голове, был древним и ужасно сухим, будто сухая ветка скребла по окну часовни, и Нику показалось, что голосов несколько, и что они говорят хором.
— Ты слышала? — спросил он у Скарлетт.
— Я слышу только шуршание. Но у меня от него такое странное чувство… Как будто в животе что-то колется. Точно сейчас будет что-то страшное.
— Ничего страшного не будет, — сказал Ник. Затем он обратился к комнате:
— Кто здесь?
— МЫ ГИБЕЛЬ. МЫ НА СТРАЖЕ. МЫ ЗАЩИЩАЕМ.
— Что вы защищаете?
— УСЫПАЛЬНИЦУ ХОЗЯИНА. СВЯТЕЙШЕЕ ИЗ ВСЕХ СВЯЩЕННЫХ МЕСТ, ГДЕ ГИБЕЛЬ СТОИТ НА СТРАЖЕ.
— Вы нас не тронете, — сказал Ник. — Вы только и умеете, что пугать.
В шуршащих голосах послышалась обида.
— СТРАХ — ОРУЖИЕ ГИБЕЛИ.
Ник глянул вниз, на уступ.
— Это и есть сокровища вашего хозяина? Старая брошка, чашка и каменный ножик? Подумаешь, ничего особенного.
— ГИБЕЛЬ ХРАНИТ СОКРОВИЩА. БРОШЬ, КУБОК, НОЖ. МЫ ХРАНИМ ИХ ДЛЯ ХОЗЯИНА. ДО ЕГО ВОЗВРАЩЕНИЯ. ОН ВЕРНЁТСЯ. ОН ВСЕГДА ВОЗВРАЩАЕТСЯ.
— Сколько вас там?
Ответа не последовало. У Ника возникло такое чувство, будто его голова поросла изнутри паутиной. Он потряс ею, чтобы прийти в себя. Затем потянул Скарлетт за руку.
— Нам надо идти, — сказал он.
Он провёл её мимо покойника в коричневом плаще. Ник подумал, что, если бы тот не испугался и не упал, а остался жив, то был бы разочарован. То, что десять тысяч лет назад было сокровищем, теперь утратило свою ценность. Ник осторожно вёл Скарлетт вверх по ступенькам хода, в черневшую впереди кладку мавзолея Фробишеров.
Солнечные лучи пробивались сквозь трещины в камнях и через решётчатую дверь. Они казались такими яркими, что Скарлетт заморгала и прикрыла глаза, отвыкшие от света. В кустах пели птицы, жужжал пролетающий шмель, и всё вокруг было удивительно нормальным.
Ник толкнул дверь мавзолея и снова запер её, когда они вышли.
Яркая одежда Скарлетт была покрыта грязью и паутиной, а её смуглое лицо и руки были теперь белыми от пыли.
Вдали у подножия холма слышались крики. Можно было различить несколько голосов. В них слышалось отчаянье.
Кто-то звал:
— Скарлетт? Скарлетт Перкинс!
И Скарлетт ответила:
— Да! Я здесь!
И, прежде чем они с Ником успели обсудить увиденное и поговорить о Синем Человеке, появилась женщина в жёлтой светоотражающей куртке с надписью «Полиция» на спине. Она засыпала Скарлетт вопросами: всё ли с ней в порядке, где она была, не пытался ли кто-то похитить её, а затем сообщила по рации, что ребёнок найден.
Ник незаметно шёл следом за ними, пока они спускались с холма. Двери часовни были открыты, и внутри стояли родители Скарлетт. Мать была в слезах, а отец озабоченно говорил по мобильному телефону. Рядом была ещё одна женщина в полицейской форме. Никто не видел Ника, который пристроился в углу и ждал развязки.
Все спрашивали Скарлетт, что с ней произошло, а она честно отвечала: что мальчик по имени Никто отвёл её в глубину холма, где в темноте появился человек в синих татуировках, который оказался просто пугалом. Ей вручили шоколадку, вытерли лицо и спросили, был ли у человека в татуировках мотоцикл. Родители Скарлетт, успокоившись, теперь начали сердиться друг на друга и на дочь. Каждый говорил, что во всём виноват другой, что нельзя было отпускать ребёнка играть на кладбище, даже если здесь заповедник, и что в наши дни мир стал настолько опасным местом, что, если не следить за каждым шагом ребёнка, то страшно представить, что с ним может приключиться. Особенно с таким ребёнком, как Скарлетт.
Мать Скарлетт начала всхлипывать, от чего Скарлетт тоже заплакала, а отец поругался с одной из женщин-полицейских, доказывая ей, что он, как честный налогоплательщик, платит ей зарплату, а она убеждала его, что тоже платит налоги и, возможно, платит зарплату ему. Ник всё это время сидел в углу, не замеченный никем, даже Скарлетт. Он смотрел и слушал, пока не понял, что больше не вынесет.
На кладбище опустились сумерки, когда Сайлас нашёл Ника возле амфитеатра, глядящим вниз на город. Он встал рядом с мальчиком и, по своему обыкновению, ничего не сказал.
— Она не виновата, — сказал Ник. — Это всё из-за меня. А её теперь накажут.
— Куда ты с ней ходил? — спросил Сайлас.
— Вглубь холма, чтобы посмотреть самую старую могилу. Но там никого не было. Только что-то, похожее на змею, которое назвалось Гибелью. Оно пугает людей.
— Очаровательно.
Они вместе спускались по холму и наблюдали, как старую часовню вновь запирают, а полиция и Скарлетт с родителями уходят в ночь.
— Мисс Борроуз будет учить тебя прописи, — сказал Сайлас. — Ты уже прочёл «Кота в шляпе»?
— Да, — ответил Ник. — Давным-давно. Можешь принести мне ещё книжек?
— Полагаю, что да.
— Как ты думаешь, я её ещё когда-нибудь увижу?
— Девочку? Очень сомневаюсь.
Но Сайлас ошибался. Серым вечером, три недели спустя, Скарлетт пришла на кладбище вместе с родителями.
Они постоянно требовали, чтобы она оставалась на виду, хотя и так шли буквально в двух шагах от неё. Мать Скарлетт временами восклицала, какое всё вокруг ужасно мрачное, и как хорошо, что скоро всё это навсегда останется позади.
Когда родители Скарлетт стали говорить друг с другом, Ник сказал:
— Привет.
— Привет, — тихо сказала Скарлетт.
— Я думал, что больше тебя не увижу.
— Я им сказала, что никуда не поеду, пока они не приведут меня сюда в последний раз.
— А куда ты уезжаешь?
— В Шотландию. Там есть университет. Папа будет преподавать физику элементарных частиц.
Они вместе шли по дорожке — девочка в ярко-оранжевой куртке и мальчик в сером саване.
— Шотландия — это далеко?
— Да, — вздохнула Скарлетт.
— Ясно.
— Я подумала, что ты будешь здесь. Хотела прийти, попрощаться.
— Я всегда здесь.
— Но ты же не умер, правда, Никто Иничей?
— Конечно нет.
— Значит, ты не можешь оставаться здесь всю жизнь. Правда? Однажды ты вырастешь, и тебе придётся уйти и жить там, снаружи.
Он покачал головой.
— Для меня там небезопасно.
— Откуда ты знаешь?
— Сайлас так говорит. И моя семья. Все так говорят.
Она молчала.
Отец позвал её:
— Скарлетт! Идём, родная. Нам пора. Ты уже попрощалась с кладбищем, как хотела. Теперь идём домой.
Скарлетт сказала Нику:
— Ты храбрый. Ты самый храбрый из всех, кого я знаю, и ты мой друг. И мне всё равно, настоящий ты или нет.
Затем она отвернулась и побежала туда, откуда пришла — к своим родителям и всему остальному миру.
Глава 3Гончие Бога
На каждом кладбище одна могила принадлежит упырям. Погуляйте по любому кладбищу достаточное время, и вы найдёте её — подпорченную водой и вспученную, с треснутым или сломанным камнем, неухоженную, поросшую сорняками. От неё так и веет запустением, особенно, если подойти поближе. Её могильный камень может быть прохладнее, чем все окружающие, а имя на нём зачастую невозможно прочесть. Если там есть статуя, у неё обычно отбита голова, либо же она настолько покрыта плесенью и лишайником, что кажется, будто её вылепили из плесени. Если одна могила на кладбище выглядит мишенью для малолетних вандалов, это упырь-врата. Если могила пробуждает в вас сильное желание очутиться где-нибудь в другом месте, это упырь-врата.
На кладбище Ника была одна такая могила.
Одна такая могила есть на любом кладбище.
Сайлас собирался в дорогу.
Когда Ник впервые узнал, что наставник покидает его, он был расстроен. Теперь он уже не был расстроен. Он был в ярости.
— Зачем? — говорил Ник.
— Я же объяснял тебе. Мне нужно раздобыть определённые сведения. Для этого приходится путешествовать. А чтобы путешествовать, я должен покинуть кладбище. Мы всё это уже обсуждали.
— Что там такого важного, что ты не можешь остаться? — шестилетний Ник пытался представить, что могло заставить Сайласа оставить его, но не мог. — Это нечестно.
Его наставник был невозмутим.
— Это не может быть честным или нечестным, Никто Иничей. Это просто обстоятельство, ничего более.
Нику не понравился такой ответ.
— Ты ведь должен заботиться обо мне. Ты сам так говорил.
— Да. Как твой наставник, я несу за тебя ответственность. Но, к счастью, мне есть с кем её разделить.
— Хотя бы куда ты едешь?
— Далеко. Есть вещи, которые мне нужно выяснить и которые я не могу выяснить, находясь здесь.
Ник фыркнул и пошёл прочь, пиная воображаемые камешки на своём пути.
Северо-западная часть кладбища была самой запущенной. Она была покрыта густыми зарослями, и даже садовнику и сообществу добровольцев «Друзья кладбища» не удавалось обуздать здесь буйную растительность. Ник пришёл сюда и разбудил семейство детей викторианской эпохи, которые все умерли прежде, чем им исполнилось десять лет. В этих джунглях, опутанных плющом, они стали играть в лунные прятки, и Ник представлял себе, что всё по-прежнему, что Сайлас никуда не уезжает. Но, когда игра закончилась, и он прибежал назад в старую часовню, он увидел две вещи, которые вернули его в действительность.
Первым, что он увидел, был саквояж. Ник сразу же понял, что это саквояж Сайласа. Ему было по меньшей мере сто пятьдесят лет: красивый, чёрной кожи с медными уголками и чёрной ручкой, он мог бы принадлежать доктору или владельцу похоронного бюро викторианской эпохи. В таких носили кучу инструментов на все случаи жизни. Ник никогда раньше не видел саквояжа Сайласа, он даже не знал, что у Сайласа был саквояж, но эта вещь, определённо, могла принадлежать только ему. Ник попытался заглянуть внутрь, но саквояж был закрыт на большой медный висячий замок и был таким т