Арт<икул> 152. Ежели кто другого, не одумавшись с сердца или не опамятовясь, бранными словами выбранит, оный пред судом у обиженного христианское прощение имеет чинить и просить о прощении; и ежели гораздо жестоко бранил, то, сверх того, наказанием денежным и сносным заключением наказан будет.
Толк<ование>. Ежели оный, который имеет просить о прощении, в том поупрямится, то можно оного чрез потребные способы к тому принудить.
Арт<икул> 153. А ежели кто против бранных слов боем или иным своевольством отмщать будет, оный право свое тем потерял и, сверх того, с соперником своим в равном наказании будет; тако ж и оный право свое потерял, кто противно бранит, когда он от другого бранен будет» [147, с. 319–382].
Это дуэльное законодательство практически не применялось. В момент его появления дуэли в России случались только между иностранцами. Петр запрещал не столько существующие, сколько долженствующие существовать поединки, неизбежно сопутствующие насаждаемой им модели государства и армии. Когда же в России вызрела дуэль, петровские тоталитарные идеи перестали соответствовать сложившимся в обществе отношениям.
Дуэльное законодательство отразило принципиальные особенности российского законодательства в целом: оно не было рассчитано на исполнение. Государственная правовая система была утопической, она должна была соответствовать идеальной модели государства, следовательно и осуществление ее откладывалось до достижения идеала. Законы и судебная практика развивались самостоятельно, не пересекаясь и почти не влияя друг на друга. Характерно, что Екатерина II, подтвердившая петровское дуэльное законодательство, сама же не скрывала его неприменимости: «Она, между прочим, говорила, что поединок, хотя и преступление, не может быть судим обыкновенными уголовными законами. Тут нужно не одно правосудие, но и правота (la justice ne suffit pas, il faut de l’équité[4]), что во Франции поединки судятся трибуналом фельдмаршалов, но что у нас и фельдмаршалов мало, и этот трибунал был бы неудобен, а можно бы поручить Георгиевской думе, то есть выбранным из нее членам, рассмотрение и суждение поединков. Она поручала Потемкину обдумать эту мысль и дать ей созреть» [41, с. 274].
Ничего подобного суду фельдмаршалов в России не было учреждено, сослагательное наклонение екатерининской сентенции указывало на то, что совсем не обязательно немедленно исполнять ее пожелание. И дело тут не в лицемерии властей предержащих – утопия была (и во многом осталась до сих пор) одним из основных типов и методов государственной, юридической, политической, общественной, культурной не только теории, но и практики. В силу этих особенностей развитие дуэльного законодательства представляет интерес в первую очередь для историков русского права.
Намного большее значение для развития русской дуэли имели «Манифест о вольности дворянской» (18 февраля 1762 года) и «Жалованная грамота на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства» (21 апреля 1785 года). По ним Петром III устанавливалось, а затем Екатериной II подтверждалось особое привилегированное положение дворянства. Дворяне не могли подвергаться телесным наказаниям, могли быть судимы только равными (т. е. дворянами), но и в этом случае решение суда подлежало внесению в Сенат и конфирмации императора (т. е. утверждению приговора). Дворянин получал право служить, не служить, выходить в отставку по собственной воле.
Параллельно Екатерина II сочла необходимым в специальном манифесте «О поединках» (21 апреля 1787 года) выразить свое непреклонное неодобрение дуэли как таковой, но это было только декларацией, а сами формулировки типа «судить яко ослушника законов» и «яко нарушителя мира и спокойствия» вряд ли могли быть использованы в строгом судопроизводстве.
«Объявляем всенародно. В 21 день Апреля двадесят третьего лета Нашего царствования издав жалованную Нашу Грамоту верноподданному Нам дворянству, утверждающую оному пред лицом Света выгоды и преимущества, охраняющие честь родов и лиц на времена настоящие и грядущие, соразмерно заслугам прежним, нынешним и впредь от потомства их надежно ожидаемым, между прочим в статье 6<-й> той Грамоты означили Мы преступления, основание сего достоинства разрушающие и ему противные; в 12-й даровали ему право быть судимым не инако как своими равными, и вследствие того в 25-й определили места судебные для разбирания дел благородных; ибо несправедливо и с общим порядком несходственно бы было, когда бы всяк в собственном своем деле вздумал сделаться судьею, в 59-й назначили дела до таковых судебных мест принадлежащие, именовав между другими тяжкие, до бесчестия касающиеся; а дабы отдалить все, что с отличием и преимуществом сего первого общества гражданского несовместно, дозволили Мы в статье 65-й собранию дворянства исключить из оного дворянина, который опорочен Судом или которого явный и бесчестный порок всем известен, хотя бы и судим еще не был, пока оправдается.
Екатерина II на прогулке в Царскосельском парке.
Гравюра Н. И. Уткина с портрета работы В. Л. Боровиковского. 1827
По таковым дарованным от Нас в пользу дворянства Нашего установлениям оставалось ожидать желаемых плодов, что каждый, сими выгодами и преимуществами пользующийся, совершенство сохранения чести, рода и лица поставить в любви к Отечеству и наблюдении всех законов и должностей, из чего последует похвала и слава тем родам, которые между предками своими считают более лиц, украшенных добродетелями, честью, заслугою, верностью и любовью к Отечеству, следовательно и к Императорскому Величеству. Но, к сожалению Нашему, оказываются предубеждения, с постановлениями сими несходствующие, достодолжной подчиненности и воле Нашей противные. Оные не суть от предков полученные, но перенятые или нанесенные, чуждые. Прославившиеся в древности народы Славянские, Греки и Римляне не употребляли инако оружия, как в обороне общего дела, а отнюдь не в частной или личной ссоре. Находясь в войне и избегая невинного пролития крови многих, соглашались иногда избрать из среды народа надежнейшего воина и личным боем витязей при зеницах обоюдных войск оканчивали общее дело. Сии храбрые народы честь и бесчестие не ставили в пустых изречениях, либо в доказательстве храбрости там, где в самой вещи ее не было или же где она невместна; но в деяниях, к общему делу и пользе стремящихся. Последовали за сим времена варварские: при нравах грубых слова, поступки и обхождение с ними сходствовали. Невежды, вместе сошедшиеся, не храня приличного друг к другу почтения, уважения, вежливости, любви, мира и согласия, ссорясь непрестанно, обижая и быв обижаемы, каждый в деле собственном делал себя судьею и посему тут же на месте или вскоре потом отмщал словами, рукою либо орудием. В таковые для общества несчастные времена, где всяк шел в беседу с опасностью претерпеть озлобление и с сердцем, готовым на мщение, толк о чести и бесчестии был своевольный, без правил, по собственному каждого нраву, страсти и наклонности, ежечасно прихотями всякого пременяясь. Доныне вопль народов, отягощенных игом зловредного обычая кровавого и самовольного мщения в удовлетворение личной чести, ссылался с некиим восхищением на Российские нравы и обычаи, хваля толико неустрашимую храбрость Нашего народа противу общего неприятеля, колико кротость и великодушие его в прощении и пренебрежении личной обиды.
Благоразумный Свет и просвещенные люди охотно с Нами согласятся, что неприлично таковому храброму и великодушному народу последовать предубеждениям веков варварских и невежеством наполненных, наипаче же там, где подобные зловредные предубеждения законами Нашими и всего Света давно уже опорочены. Да умолкнут потому своевольные толкования в деле, в коем глас закона Божия соединяется со гласом установлений военных и гражданских. Собственный Наш пример да способствует направить умы подданных Наших на стези, сходственные законам. Мы Сами вынули из среды важнейшего закона об оскорблении Величества находившееся в оном неразличии слова с преступлением и вменили Себе за честь, за славу сказать Нашему народу, что:
В 482-й статье Наказа Комиссии Уложения: О словах.
Слова не составляют вещи, подлежащей преступлению; часто они не значат ничего сами по себе, но по голосу, каким оные выговаривают; часто, пересказывая те же самые слова, не дают им того же смысла; сей смысл зависит от связи, соединяющей оные с другими вещьми. Иногда молчание выражает больше, нежели все разговоры. Нет ничего, что бы в себе столько двойного смысла замыкало, как все сие.
Да убедит сей пример сердца, наклонные к обиде и к мщению, да воздержит кичливых от ярости и подкрепит в них добродушие и справедливость к ближнему, сходственно закону Божию и гражданскому. Раскрывая сей, находим не токмо в нынешних, но и в древних Наших, да и всего света предписаниях наставления и увещания гражданам. 1. Жить в незазорной любви, миру и согласии. 2. Друг другу по достоинству и чину воздавать почтение. 3. Послушным быть, кому надлежит по установленному порядку.
Подтверждая ныне паки наисильнейшим образом сии статьи, тишину и спокойствие между гражданами сохраняющие, запрещаем снова и повелеваем всем и каждому Всероссийскому подданному Нашему, тако ж в Империи Нашей находящимся и живущим, какого бы кто рода и поколения не был, наипаче же благородному Дворянству и военным людям, следующее:
1. Подтверждается запрещение в собственном деле сделаться судьею.
2. Подтверждается запрещение в собственном или в чужом деле вынуть орудие или употребить оное.
3. Подтверждается запрещение словами, или письмом, или пересылкою вызвать кого на драку или так прозванный поединок.
4. Подтверждается запрещение вызванному словами, письмом или пересылкою выходить на драку или поединок.
5. Подтверждается запрещение словами, или письмом, или пересылкою бранить или попрекать того, кто, повинуясь закону, не выйдет или не вышел на драку или поединок.