Миямото Мусаси был также живописцем и поэтом. Он гордился родством с кланом Фудзивара (могущественный род периода Хэйан, VIII–XII вв.). Он требовал возродить постоянную военную подготовку, устраивать импровизированные тренировки. И он же делал искусство самураев демократическим: любой мастер, умеющий безупречно выполнять свое дело – потенциальный самурай. Можно строить дома по-самурайски, и инструкции по самурайскому выверенному строительству домов мы находим в обеих книгах.
Его книга делится на пять свитков. Земля – образ знания самой сути, и в свитке Земли описана сущность пути военного искусства. Оно отличается от других искусств бдительностью, верностью себе, особым благородством во всех движениях. Вода – символ единства, единого потока. В свитке Воды поэтому указано, как именно можно преподавать и передавать учение о бое. Это не просто традиция, это особое учение, которое нужно обрести в себе, – тогда ты будешь в мире со всем миром и будешь побеждать всегда. Огонь – символ стремительности. Поэтому свиток Огня рассказывает, как биться в гуще боя, как стремительно и невероятным образом обарывать противника, который во всем себя превосходит. Огненно сражаться – это сражаться так, чтобы ни в чем не уступать, не подводить себя. Ветер – символ всеприсутствия и знания о разных краях, ветер всё знает. И в свитке Ветра мы читаем о других школах, об их достижениях и о том, как истинный воин сам себе и школа, и всё множество школ. Наконец, Пустота в буддизме – это искренность, прозрачность, прямота. В свитке Пустоты мы обретаем сам путь воина, бусидо, как предельную искренность и честность с собой.
Дайдодзи Юдзан (1639–1730), известный также как Дайдодзи Сигэскэ, был выходцем из известной самурайской семьи, ведшей свое происхождение от клана Тайра через Тайра Корэхира (Х век). Сигэтоки взял имя Дайдзодзи от названия деревни, куда он удалился на покой. Он был хорошим прозаиком и поэтом. Из его прозаических произведений о деяниях самураев уже при жизни прославились Ивабути Ява («Вечерние рассказы в Ивабути») – серия историй о Токугава Иэясу, расположенных в хронологическом порядке, Отибосю – история Иэясу, его родственников и сподвижников, города и замка Эдо, построенного ими, Тайсёдэн («Предания о великих полководцах») и Госинрон («Записки о пяти вассалах»). По сути, он и создал новую форму преданий: новеллистическое оформление не только отдельных уроков, но и всей истории их небывалых подвигов. Книга Будо сёсин-сю («Сборник наставлений на воинском пути») не была опубликована при его жизни, но в конце периода Эдо стала широко читаться. Читателей привлекал буддизм автора, отход от конфуцианства, что позволяло почувствовать некоторую автономию аристократизма от государства и государственничества.
В жизни Дайдодзи Юдзан был учителем благородства, его трактат в чем-то напоминает такие западные трактаты по аристократизму, как «Придворный» (1528) Бальдассаре Кастильоне. Дайдодзи Юдзан рассуждал, что раз самураи уже занялись чтением книг и светской жизнью, нужно все эти благородные недавно возникшие обычаи превратить в основу нравственной безупречности. Аристократ Дайдзодзи, как и аристократ Кастильоне, требует от аристократа легкости духа, даже некоторой небрежности, уважения ко всем людям труда и умения легко со всеми общаться и находить общий язык. Всем нравиться – это быть не суетливым, в чем-то даже беспечным и рассеянным, но при этом умеющим сразу концентрироваться и быть честным и порядочным с собой во всякий миг.
Но главная тема трактата – почтение к родителям и господину. На этом основана вся самурайская и вообще феодальная этика. Но Дайдодзи Сигэске превращает эту тему из социальной в нравственную. Почитать старших – это дать им сбыться в себе. Бусидо пророчествует в нас, а не просто учит нас. По слову русского поэта, пророчество «как оружье пощады любой и согласья на взмах» вдруг застает нас одновременно в строгости своей и кротости, вручая кротость нам, а строгость – нашему методу боя. Свидетелем такого вручения и был Дайдодзи Сигэске, и многочисленные новеллистические экскурсы, сатира на коррумпированных чиновников и обленившихся самураев, весь этот критический литературный реализм – это рамка такого неотменимого свидетельства, инструмент принятия его всерьез.
Обе книги нас учат и продолжают учить многому. Они объясняют, как именно можно быть собой, когда нас раздирают противоречия: например, не просто нам нужно сделать несколько дел за один день, но каждое дело вызывает свой спектр кричащих эмоций. Они показывают, что любое наше бытовое действие, даже уборка дома или полив цветов – это вполне самурайское дело, не потому, что оно может быть представлено как миссия, а наоборот, потому что мы понимаем миссию вещей по отношению к себе. Цветы, домашние животные, книги и кухонные специи нам даны, чтобы мы смогли не только пробуждать в себе эмоции, но и производить эмоции чистые, извлекать их в любой момент в своей первозданной чистоте. Наконец, они учат, что мы можем совершить подвиг не только чрезвычайным напряжением всех сил. Подвиг начинается, когда силы гармонично распределяются по нашему телу и нашим делам: тогда все видят, что дело, даже самое трудное и неподъемное, можно сдвинуть с мертвой точки. И жизнь тогда сдвигается с мертвой точки и становится живее, чем она могла о себе представить.
Миямото МусасиКнига Пяти Колец(Горин[-но] сё)
Свиток Земли
Назвав Путь Закона воина Нитэн Итирю (Два Неба, Один Поток), практиковав его на протяжении нескольких лет, [я] впервые подумал о том, чтобы изложить его на письме, в первую треть десятого месяца двадцатого года эры Канъэй [1643]. [Я] поднялся на гору Ивато в уделе Хиго на Кюсю, восславил Небо, [вознес] молитвы Каннон и склонился перед Буддой. Я – воин Синмэн Мусаси-но Ками Фудзивара-но Гэнсин, уроженец провинции Харима, шестидесяти лет.
Канъэй (защита правосудия) – девиз правления (нэнго) японских императоров Го-Мидзуноо, Мэйсё и Го-Комё, бывший в употреблении с 1624 по 1645 г.
Каннон – богиня буддистского японского пантеона, китайская Гуаньинь. Богиня милосердия, являющаяся людям в разных обличиях, изображалась чаще всего многорукой. В начале труда автор призывает Каннон как благословляющую на доброе дело и спасающую от внезапной смерти.
Я отдал (прикрепил) свое сердце хэйхо с юного возраста, в тринадцать лет я провел свой первый поединок. В том поединке моим противником был воин Арима Кихээ из школы Синторю, и я вышел победителем; в шестнадцать лет я выиграл у сильного воина по имени Акияма из удела Тадзима. В двадцать один я поехал в столицу, встречался там с воинами изо всех краев, и, хотя и говорится, что случаются как победы, так и поражения, не было ни разу, чтобы я проиграл. После я ходил по многим местам, [был] во многих провинциях, встречался [на поединках] с воинами всех школ [фехтования] более шестидесяти раз, но ни разу не был побежден. Все это случилось, когда я был в возрасте от тринадцати до двадцати восьми или девяти лет.
Хэйхо – воинское учение, в узком смысле – безупречное владение каким-либо видом оружия, подтвержденное многократными участиями в поединках. Автор настаивает на том, что он всегда выходил победителем – это и позволяет ему осмыслить теоретически свой путь, не сводя его к советам прежних воинов, которые как раз могли терпеть поражения.
Когда мне перевалило за тридцать, я обернулся, посмотрел на прожитое и понял, что побеждал не оттого, что достиг высшего [мастерства] в хэйхо. Быть может, [это происходило] по той причине, что [я в достаточной мере] воспользовался способностями, [которые открываются на] этом Пути, или не отступал от Принципов Неба (Тэнри). А может, воины других школ не были достаточно [умелыми]? После этого я решил глубже постичь Принцип Пути (Дори), занимался днем и практиковал ночью, однако вышел на [истинный] Путь хэйхо лишь где-то в пятьдесят лет. И с тех пор для меня не было Пути, к которому следовало бы стремиться, – [я сам] излучал свет и отбрасывал тень. Положившись на основы хэйхо, я прилагал их ко всем искусствам и всем ремеслам и ни в каком деле не нуждался в учителях. Сейчас, составляя эту книгу, я не приводил слова ни из Закона Будды, ни из Пути Конфуция, не пользовался древними военными повествованиями и книгами по воинскому искусству; сделав заключение об одной школе, [я решил] полностью раскрыть сердце и, глядясь в зеркало Небесного Пути (Тэндо) и [богини] Кандзэон, в час Тигра ночью на десятый день десятого месяца я взялся за кисть и принялся писать.
Автор выделяет следование Тэн (небу) и осуществление До (пути) как общий принцип пользования врожденными способностями. Автор по сути настаивает в этом отрывке на интроспекции, взгляде внутрь себя. Отдельные советы мудрецов прошлого ничего тебе не дадут, если ты не сверял сам каждый свой шаг с небом, и тем самым показал в своем владении оружием не просто мудрость, но безупречность.
Кандзэон – то же, что Каннон, одно из именований этой богини.
Час Тигра – пятая стража, примерно с 3 до 5 ночи. Считалось, что тигры, рыскающие ночью в поисках добычи, в этот час наиболее свирепы.
Именуемое хэйхо есть учение воинского сословия. Военачальники, безусловно, придерживаются этого учения, простые воины также должны знать этот Путь. В этом мире, [однако,] нет такого самурая, который бы полностью постиг Путь хэйхо. Из раскрывающих Путь [можно назвать] Закон Будды, спасающий людей, а также конфуцианство, раскрывающее Путь письмен; Путь врачей, излечивающих различные болезни, либо Путь [поэзии] вака, [представляемый] составителями песен либо людьми, [занятыми в области] всяческих развлечений, лучниками, представителями различных искусств и ремесел, – все их практикуют в соответствии с различными образами мыслей, так, как это больше подходит («нравится») сердцу. [Однако] мало кто из людей склонен к Пути хэйхо. Приверженность («любовь») двум Путям, то есть войны и письмен, и есть Путь самурая. Хотя у самураев и различные способности, Воинскому Учению надлежит следовать, насколько это возможно. Рассматривая в целом мировоззрение (сердце) самурая, [видишь, что] следует запомнить одно правило (ги): Путь воина – любовь («склонность») к смерти. Путь смерти, [однако], не предназначен лишь для одних самураев; оставившие семьи (монахи), женщины, все вплоть до сотен низших, зная Долг (гири) и помня о стыде, без различия могут избрать смерть. Я считаю, что для самурая Путь действий [в соответствии с] хэйхо во всем должен основываться на превосходящем человеческое; побеждая в поединке один на один или в сражении со многими противниками, он упрочает свое имя ради [своего] повелителя (сюкун) и себя самого. Все это – посредством доблести (добродетели току) хэйхо. Хотя есть люди («сердца»), которые думают, что, даже изучая Путь хэйхо, действительного толка не добиться. Относительно сути (ги) [можно сказать, что] практиковать его следует, как будто он пригодится в любую минуту, – в таком случае он пригодится десятки тысяч раз – это и есть истинный Путь хэйхо.
Как мы видим, автор отождествляет Путь воинского искусства с одновременной приверженностью двум Путям – оружия и письмен. Имеется в виду одновременно безупречное овладение оружием, исходя из опыта войны, и знание правил боевого искусства, умение их записывать, запоминать, предписывать себе и учитывать существующие предписания относительно боя. Хэйхо включат в себя и преданность господину, и особую бдительность – нужно не просто уметь давать решительный бой превосходящему противнику, но быть готовым к бою в любой момент. Именно такая сосредоточенность, а не простое знание отдельных приемов боя, и делает человека истинным воином.
Именуемое Путем хэйхо
В земле Хань (Китае) и стране Ва (Японии) сторонники этого Пути всегда назывались следующими хэйхо. Будучи самураем, нельзя не исследовать это Учение. В последнее время появились люди, именующие себя знатоками хэйхо, однако они всего лишь знающие искусство [фехтования] на мечах. Монахи [синтоистских] храмов Касима и Катори из удела Хитати образовали многочисленные школы, [заявляя, что они] происходят от Светлых Божеств (Мёдзин), ходят по всем уделам и обучают людей, – все это началось совсем недавно. С древних времен [фехтование] включалось в десять умений и семь искусств, именуясь «достойным занятием» (риката), и, хотя и говорили, что оно превосходит [обычные] искусства, чем именовать его «достойным занятием», следовало бы сказать, что оно не ограничивается простым умением владеть мечом. Трудно знать искусство фехтования единственно с помощью навыков владения мечом. Несомненно, таким не по силам тягаться с воинами, [практикующими] Учение.
Настоящее хэйхо противопоставлено простой физической ловкости, которая становится поводом для местной гордости синтоистских монахов. Автор доказывает, что называть искусство быстро и ловко наносить удары мечом божественным можно только если следовать предписаниям, в том числе требующим скромности.
Взглянув на [то, что происходит] в этом мире, видим, что все искусства предлагаются на продажу; люди рассматривают себя как предметы торговли; изготавливают всевозможные приспособления и желают продать и их, а ведь это – как дву[единство] цветка и зернышка, и получается, что зерен меньше, чем цветков. Особенно на этом Пути хэйхо украшают [уже] красивое, заставляют [не ко времени] распускаться цветы, выставляют напоказ свое умение или говорят: мы из той школы или мы от двух школ; учат одному пути, объясняют другой и думают извлечь из этого выгоду; поистине, как кто-то говорил: «Неполное (сырое) хэйхо – источник тяжких ран».
Выставление искусства напоказ, быстрые успехи, поспешная ловкость – всё это для автора признак незрелого, а потому болезненного хэйхо. Торопливый воин «украшает уже красивое», то есть хвалится искусством, которое прекрасно и без него, вместо того чтобы понять, как дальше следовать по избранному пути.
В целом для человека в этом мире есть четыре способа (пути) существования: [быть] воином, крестьянином, ремесленником или торговцем. Первый – Путь крестьянина. У него различный инвентарь, он трудится, не обращая внимания на изменения (обращения) четырех времен года, [равно] провожая и весну, и осень, – таков Путь крестьянина. Второй – Путь торговца. Изготовителям сакэ требуются всевозможные приспособления; обретая выгоды и терпя убытки, ведут они [свою] жизнь. Таков путь торговли, со всеми преимуществами и недостатками. Третий – Путь воина. На этом пути самурай использует различное оружие и посредством его старается применять его достойным образом, – таков Путь воина. Да и может ли именоваться самураем тот человек, кто не умеет пользоваться оружием и не понимает особенностей самого различного вооружения? Четвертый – Путь ремесленника. Плотник владеет самыми разными инструментами, знает назубок особенности всех предметов [труда], употребляет каждый из них умело, получая за это деньги на жизнь, и таким образом существует в этом мире. Таковы Четыре Пути: воина, крестьянина, ремесленника и торговца. Уподоблю хэйхо Пути умелого ремесленника («плотника»). Сравниваю с плотником, так как существует относящееся [к ним обоим] понятие «дом». Благородные дома, воинские дома, Четыре Дома [клана Фудзивара] – все они или разрушаются, или продолжают существовать, и, поскольку мы говорим о неких школах, неких стилях, неких профессиях как о «домах», я буду сравнивать [военное дело] с [искусством] плотника. [Слово] «плотник» записывается [двумя иероглифами, означающими] Великое Умение; Путь хэйхо также является Великим Умением, посему я буду излагать в сопоставлении с плотницким [искусством]. Если кто желает заняться Воинским Учением, хорошенько поразмысли над этой книгой; когда учитель – игла, ученик становится ниткой, посему следует непрестанно упражняться.
Всевозможные приспособления – средства перевозки товара и его охраны по пути, так как торговец не имел при себе оружия. Крестьянин просто тяжелым трудом обеспечивает наличие пропитания, тогда как торговец должен уметь правильно упаковать и перевезти товар.
Знает назубок – речь идет о том, что плотник хорошо разбирается, к какому материалу какой инструмент применить. Так как кодифицировать навыки плотника было невозможно, то плотницкое дело передавалось как память: нужно было запомнить, какие соединения какую прочность обеспечивают, и в каких случаях из-за недостатков материала или конструкции соединение будет непрочным. Это и есть искусная память: память о правильном сочетании материала и технологии, всякий раз ситуативном.
Путь хэйхо, уподобление [его] плотнику
Военачальник подобен мастеру плотников, знающему меры всех предметов в поднебесье, знакомому с обычаями данного удела, понимающему, что и как принято в данном клане («семействе, доме»); это путь мастера. Мастер плотников изучает конструкции святилищ, башен и храмов, знает размеры дворцов и замков, строит дома, используемые людьми, и [в этом смысле] мастер плотников и мастер воинского сословия подобны [друг другу]. При строительстве дома [прежде всего] сортируют дерево; прямое и без сучков, на которое приятно смотреть, используют для внешних столбов, а то, что с сучками, но все же крепкое и прямое, идет для внутренних столбов; то же, что несколько слабо, но без сучков и приятно на вид, используется для прихожей, перемычек окон и дверей или дверных сёдзи; то, где есть и сучки, и изгибы, но которое твердо, также используется для различных частей дома после тщательного его обследования, и такой дом – крепок и стоит долго. Опять-таки, среди древесного материала бывает такой, что и сучков много, и кривой, и слабый, – такой используется для [строительных] лесов, а потом – как дрова. Мастер знает, [у кого из его плотников] выдающиеся, средние или низкие [способности], и направляет их – кого на постройку ниши (токомавари), кого – на дверные сёдзи, кого – на прихожую, кого – на перемычки, кого – на отделку потолка и пола, а тех, кто почти совсем ни к чему не способен, – на отскребание ржавчины; так расставив людей и умело их используя, [он] мастерски ведет работу. Добиваться результатов и умело использовать [людей] означает не позволять нарушаться равновесию вещей, знать главное, знать последовательность первоочередного и второстепенного, собирать силы [на главном направлении], [понимать] границы возможного, – [все это] должно быть в сердце мастера. Правила хэйхо – те же.
В этом рассуждении воин сравнивается с плотником по критерию распределения сил – и тот и другой должны правильно распределить силы и средства. Плотник (по сути, архитектор и прораб) ставит разных работников на разные участки, но и воин так же рассчитывает, где именно его способности к какому эффекту приведут, так что можно будет построить прочное здание победы.
Путь хэйхо
Солдат похож на плотника: тот сам точит свои ручные инструменты, сам подготавливает всевозможные орудия [труда], носит их с собой в плотницком ящике, получает указания от бригадира, обтесывает столбы и бревна теслом, ровняет полы и полки, делает прорези, ажурную резку; точно делает замеры, исполняя все точно-точно, до последней мелочи и умело, – таково искусство (хо) плотника. Тщательно и хорошо учись плотницким приемам; после того как постигнешь искусство мер, станешь мастером. Необходимость для плотника – иметь острые орудия; как только выдается у него свободная минута, он принимается их точить. Главная задача плотника – этими орудиями делать маленькие поставцы (дзуси), книжные полки, столы, а также подставки для бумажных фонарей (андон), сковород и резательные доски. Так же [поступают] и солдаты. Им следует тщательно изучать это искусство. Умение плотника в том, чтобы [его работа] не коробилась, сочленения точно подходили, изделие тщательно отглажено и не было излишне покрыто лаком [для скрытия дефектов], чтобы оно не коробилось и в дальнейшем, – вот что существенно необходимо. Если кто думает о том, чтобы [приняться за] изучение этого Пути, следует поочередно вводить все описанное здесь в свое сердце и тщательно постигать.
Как мы видим, искусство плотника состоит в умении одинаково тщательно делать и конструктивные элементы здания, и различные вещи быта. Такая эстетика появилась в Европе только в эпоху модерна, когда архитектор занимался и дверными ручками, и стульями, и подставками, и любыми декоративными элементами. Для автора в этом честность плотника – он не лакирует ничего, скрывая недостатки, но изготавливает даже мелочи без недостатков. Для этого он должен уметь работать точно и быстро, а поэтому его орудия труда должны быть хорошо наточены.
О пяти свитках, составляющих эту книгу хэйхо
Расчленив пятеричный Путь для отдельного исследования значения каждой части, я написал пять свитков, [назвав их, соответственно,] Земля, Вода, Огонь, Ветер и Пустота. В свитке Земли [дано] общее изложение (дайтай) Пути хэйхо и мировоззрение моей школы; занимаясь одним лишь искусством фехтования, действительного Пути не обретешь. От большого переходят к познанию малого, после мелкого погружаются в глубокое. Для того чтобы проложить прямую дорогу [излагаемому] Пути, первая [часть] была названа свитком Земли. Второй – свиток Воды. Взяв воду за основу, сердце (дух) превращается в воду. Вода следует форме [вмещающего ее] сосуда; [она] может быть единой каплей, а может – океаном. В воде содержатся зеленый и голубой цвета; пользуясь ее прозрачностью, я разъясняю [положения своей] школы в этом свитке. Овладев принципами искусства фехтования, достигнув способности свободно побеждать одного противника, становишься способным победить любого человека в мире. Дух победы над одним противником тот же, что и над тысячей десятков тысяч врагов. Искусство военачальника [состоит в том, чтобы] превращать малое в большое, как если бы из [небольшой] фигурки [размером в] сяку (30,3 см) воспроизвести [статую] Большого Будды. Нелегко писать о малых подробностях.
Созерцание стихий служит не только самоуглублению, но и масштаброванию. Например, прозрачность воды может стать основой не просто стилистически прозрачного изложения, но прозрачного и всем понятного изложения всех принципов боевого искусства. Цель искусства в том, чтобы научиться делать масштабные фигуры так же быстро и тщательно, как мелкие статуэтки – то есть начав побеждать в почти игрушечном бою, потом победить в бою со множеством противников.
Посредством одного знать десять тысяч – таков принцип хэйхо. О моей школе написано в свитке Воды. Третий – свиток Огня. В нем изложены записи о поединках. Огонь бывает большим и маленьким, и оттого, что сущность его крайне изменчива, [здесь] описываются решающие сражения. Путь решающего сражения один и тот же, будь то поединок одного с одним или десяти тысяч с десятью тысячами. Сталкивается ли дух с [чем-то] огромным или [с чем-то] малым, относиться с тщательностью и вниманием следует ко всему. Большое увидеть легко, малое – трудно. При большом скоплении людей трудно мгновенно заметить малое. Поскольку сердце одного человека подвержено быстрым переменам, трудно обрести постижение малого. Это требует тщательного изучения. Поскольку изложенное в этом свитке Огня – то, что быстро изменяется, [следует] ежедневно упражняться, воспринимать все как обычную повседневность, дабы дух (сердце) оставался неизменным, – такова сущность хэйхо. По этой причине в свитке Огня отражены моменты побед и поражений в поединках.
Посредством одного знать десять тысяч – научиться побеждать одного так, чтобы эту победу можно было потом масштабировать и победить в одиночку с десятью тысячами. Это требует предельной выверенности и мощи всех движений. Ради этого нужно не отвлекаться на постороннее и приучить себя к созерцанию собственных движений так, как созерцают быстрый и порывистый огонь.
Четвертый – свиток Ветра. В данном свитке Ветра не говорится о моей школе; речь идет о хэйхо во всем мире, о самых разных направлениях. [Иероглиф] «ветер» («обычай», «стиль», «вид») употребляется в выражениях «древний способ», «теперешний обычай», «принятое в каком-либо клане», а также для хэйхо в повседневности, в самых разных школах, поэтому и использую его. Не имея хороших знаний о прочих вещах, трудно хорошо узнать себя. Следуя по Пути, исполняя всевозможные дела, можно сбиться на Внешний Путь. Даже ежедневно трудясь на этом Пути, если сердце ошибочно направлено, пойдешь по неверному Пути, пусть даже будешь уверен, что этот Путь – истинный. Следует сразу же определяться с Истинным Путем, ибо, если сердце ошибется хоть немного, потом это обернется большой ошибкой. Необходимо быть крайне внимательным. Относительно других видов хэйхо все в этом мире представляют хэйхо прежде всего как искусство владения мечом. Однако смысл каждого их положения отличается от моего [понимания] хэйхо. Для ознакомления с прочими (сэкэн-но) [системами] хэйхо был составлен свиток Ветра, где раскрыты положения остальных школ.
Ветер – это не символ вдохновения, но всеприсутствия, всезнания. Быть как ветер – знакомиться с любыми обычаями, но не сбиваться на внешний путь, то есть не желать сменить профессию или технику боя.
Пятый – свиток Пустоты. Сказано – «пустота», так как [в хэйхо] нет ни [тайной] удаленности, ни [секретного] входа. Обретая принципы Пути (дори), [следует] от этих принципов отстраняться; если ты свободен на Пути хэйхо, ты обретешь поразительный эффект (кидоку); действуй по времени, и узнаешь последовательность (ритм) момента; естественным образом наносить удар и так же естественно защищаться – все это Путь Пустоты. О естественном вступлении на Путь изложено в свитке Пустоты.
Пустота – она противопоставляется любым опосредованиям, условностям, можно было бы перевести это понятие как «непосредственность». Посредственные воины пытаются найти какие-то секретные приемы, уловки, тайные умения. Но на самом деле искусство состоит в полной открытости, в том, чтобы сразу действовать, сразу перейти от мысли к поступку.
О названии этой школы – «Два меча»
То, что называется Нито ([Школа] Двух Мечей), истоком имеет правило носить по два меча на боку – как для солдат, так и для военачальников. В древности их называли «большой меч» и «меч»; сейчас зовут «длинный меч» и «короткий меч». Я не буду детально объяснять, отчего самураи носят эти два клинка. В нашей стране такое ношение входит в Путь воина, как бы к этому ни относились. [Моя] школа именуется Нито, дабы разъяснять достоинства этих двух [предметов]. Копье, алебарда и прочее – другие орудия самурая [помимо мечей]. В моей школе даже начинающие тренируются, держа в обеих руках длинный и короткий мечи, – это настоящее дело. Когда [в схватке] рискуешь жизнью, желательно не оставлять незадействованным ни один из видов оружия. Умереть, не использовав оружие, оставшееся на боку, поистине прискорбно; более того, держа оружие в обеих руках, нелегко работать им свободно и справа и слева, поэтому в моей школе длинный меч держат в одной руке. Копье и алебарда – большое оружие [для двух рук], тогда как длинный и короткий мечи можно держать по одному в руке. Неудобно держать длинный меч в двух руках, сидя верхом, на бегу, в болотистой местности, на каменистом поле, в толпе людей. Держа в левой лук и копье или другое оружие, можно работать длинным мечом в правой; держать же его в двух руках не есть верный Путь. Если трудно зарубить кого-то одной рукой – бей двумя. Не требуется паузы между [использованием] рук.
Бой двумя мечами позволяет не делать паузу между применением оружия, потому что любая пауза может оказаться роковой. Бой двумя мечами стал в конце концов нормой в бусидо и отразился в том числе в массовой культуре: не только фильмы о самураях, но и, например, о ковбоях, стреляющих из двух пистолетов сразу, хотя эффективность такой стрельбы при ограниченном числе патронов в барабане сомнительна.
Прежде всего, чтобы уметь пользоваться длинным мечом в одной руке, обучаются приемам владения одновременно двумя мечами. Любой человек, впервые [взяв меч в одну руку], скажет, что он тяжелый и непростой в обращении; любое дело сперва трудно – тяжело натягивать лук, нелегко размахивать алебардой. Однако, привыкнув к оружию, становится легко сгибать лук, а научившись обращаться с длинным мечом, обретаешь силу Пути, и приемы с ним уже не тяжелы. Для Пути Меча совсем не главное быстро им размахивать – об этом говорится во втором разделе свитка Воды. Использование длинного меча там, где просторно, и короткого – в тесном помещении – основное положение Пути. В этой школе [Двух Мечей] побеждают и коротким, и длинным мечом. Поэтому [я] не вымеряю длины меча: дух должен быть настроен на победу любым [видом оружия], – таков Путь [моей] школы. Лучше использовать не один меч, а два – когда сражаешься один против нескольких или берешь в плен. Об этом нет нужды говорить здесь в подробностях, посредством одного следует узнавать десять тысяч [вещей]. Ступив на Путь хэйхо, [для тебя] не будет ничего, чего невозможно было бы узнать. Этому следует учиться весьма тщательно.
Из этого описания понятна основная техника работы двумя мечами – можно в помещении припереть кого-то к стенке, продолжая при этом отмахиваться от врагов длинным мечом в большой комнате или коротким в узком проходе. Это тактика не просто убийства всех соперников, но подчинения пространства, завладения зданием, тактика «спецназа», как мы бы сейчас сказали.
Знать значение двух иероглифов [слова] «хэйхо»
Относительно этого Пути в мире часто говорят, что тот, кто умеет владеть длинным мечом, зовется последователем хэйхо (хэйхося). В области воинского искусства тех, кто умело посылает стрелы, зовут лучниками, тех, кто владеет ружьем, – стрелками, орудующих копьями – копьеносцами, умело управляющихся с алебардой – алебардистами. Раз так, то тех, кто хорошо выучил приемы с длинным мечом, следует звать мастерами длинного или короткого меча. Поскольку лук, ружье, копье и алебарда – все орудия, используемые воинским сословием, все это тоже Путь хэйхо. Помимо этого, существуют отдельные причины называть [Путь] меча хэйхо.
Кто умеет пользоваться длинным мечом, тот умеет принимать все необходимые позы боя. Если эти позы уже утвердились в памяти, то при употреблении короткого меча возникнет сама по себе непрерывная последовательность подходящих короткому мечу поз, и бой коротким мечом или двумя мечами будет таким же непрерывным, без опасных пауз.
Поскольку достоинства большого меча определяют все в мире и в себе, тати («длинный меч») представляет собой сущностную основу хэйхо. Обретя эти достоинства, можно в одиночку побеждать десятерых. Если же один побеждает десятерых, то сто победят тысячу, а тысяча – десять тысяч. В соответствии с этим для хэйхо [моей] школы все равно – что один, что десять тысяч; хэйхо зовутся все те положения, которые должен знать самурай. Среди [следующих] путям есть конфуцианцы, буддисты, люди утонченные, поклонники церемоний, танцовщики [театра но], однако все это не Путь самурая. Хотя, даже не вступая ни на один из этих путей, знание всего их широкого [многообразия] выводит на многое. Одним словом, для всех людей нелишне тщательно вычищать свой Путь.
Вычищать Путь – не привносить в искусство принципы других искусств, например театральных или бытовых обычаев. Тогда можно ослабить ту память о своем искусстве, которая и обеспечивает непрерывный и всегда эффективный бой.
Знать в хэйхо преимущества оружия
Узнав достоинства воинского оснащения, можно пользоваться любым оружием в соответствии с местом и временем. Коротким мечом пользуются в основном в тесных помещениях и на близком расстоянии с противником; длинный меч пускают в ход в любом месте и в большинстве случаев. Алебарда на поле сражения уступает копью. Копье – для наступления, алебарда – для обороны. При приблизительно одинаковой подготовке копье несколько сильнее алебарды. Оба вида употребляются по обстоятельствам, но в тесном месте проку от них мало. Пленных ими не возьмешь. Их следует применять лишь на поле битвы. В решительном же сражении они абсолютно необходимы. Однако на тренировках увлекаются [показными] приемами, не запоминают мелочей и так забывают об Истинном Пути, – все это скажется при настоящей встрече [с противником]. В решающем сражении лук чрезвычайно важен для [тактического] наступления и отхода; [лучники] ведут беглый огонь с флангов отрядов копейщиков и других подразделений. Однако они малоэффективны при осаде замков или когда противник находится на расстоянии [более] двадцати кэн (около 40 метров). В последнее время, что бы ни говорили об [искусстве владения] луком, [видно] много пышного цвета, но мало плодов. Когда пытаешься овладеть подобным «искусством», толку не выходит никакого и пользы немного. Изнутри крепости нет лучше оружия для использования, чем огнестрельное. Даже на поле, перед тем как начались [непосредственные] поединки, им можно воспользоваться очень эффективно. Однако, как только начался бой, оно бесполезно. Одно из достоинств использования луков в том, что [полет] выпущенной стрелы может быть прослежен глазом. Ружейную же пулю глазом не увидишь – в этом ее недостаток. Надо хорошенько помнить эти особенности. Лошади должны быть сильными и безо всяких капризов. Со всеми [видами] оружия – так же: лошадей лучше иметь крупных, мечи длинный и короткий – большие, чтобы рубили широко, алебарды и копья – длинные и массивные, луки и ружья – крепкие и точные. В [выборе] оружия и прочих вещей не следует отдавать предпочтения одному за счет другого. Слишком много – то же, что и слишком мало. И не надо никому подражать и следовать чьему-то примеру; оружие воина должно быть ему по руке. Для полководца, равно как и для простого солдата, не пристало что-то любить, а что-то недолюбливать. [Следует] совершенствоваться в приемах.
Кэн – мера длины, составляющая 1,81 метра.
Огнестрельное оружие, по утверждению автора, годится, чтобы напугать врага, но не годится в гуще боя. Ведь выстрел может задеть и своих. Тогда как летящую стрелу видно, и, например, лошадь может уклониться от выстрела стрелой, а меткий стрелок может выстрелить как раз тогда, когда лошадь противника замешкалась, и при этом точно не заденет никого из своих. Но всё равно эффективность лука в гуще боя ограничена, и только меч может выдержать бой против превосходящей силы противника.
Ритмика хэйхо
В каждой вещи присутствует свой ритм, однако ритм хэйхо – нечто непостижимое без тренировки. Открытые и общеизвестные ритмы в этом мире – у [идущих по] Пути театрального танца, по Пути музыки и игры на инструментах. На Пути воинских искусств также есть [определенные] ритмы и настрои для стрельбы из лука, паления из ружей и даже езды на коне. Не следует также забывать и о ритме всяческих искусств и художеств. Также есть свой ритм и в невидимом (Пустоте). Для самурая существует ритм службы и ритм неудачи, ритм исполнения и неисполнения обязанностей.
Ритм – это не только мерное повторение, но и то, что можно назвать настроением, настроем. Например, известно, сколь важен ритм в узком смысле, мерность шага, для того, чтобы подняться на гору и не устать, но для этого нужен ритм и в широком смысле, вдохновение, «второе дыхание». Ритм службы – успешная карьера, а ритм неудачи – постоянно преследующие неудачи, которые тоже создают особый настрой, настрой отчаяния, который нужно переломить.
Либо – на Пути торговли: есть ритм обогащения и ритм разорения богача; и в ритме каждого Пути содержатся свои отличия. Следует хорошо понимать и различать во всех вещах ритм расцвета и ритм угасания. В хэйхо заключены многие и многие ритмы. Прежде всего узнают подходящий ритм и вычленяют идущий вразрез; среди малых и больших, быстрых и медленных выбирают подходящий ритм; узнают средний ритм и противоречащий ритм – таково первое требование хэйхо. Не отбросив этот противоречащий ритм, никогда не станешь совершенным в хэйхо. В сражении [по правилам] хэйхо узнают ритмы противников, [нападают] в ритме, не противоречащем мыслям противника, и побеждают скорее с ритмом Пустоты, нежели с ритмом Мудрости. Каждый свиток составлен прежде всего с указанием соответствующего ритма. Тщательно изучи написанное; следует также упорно тренироваться.
Ритм Пустоты – Ритм предельно ясного понимания ситуации, в отличие от Ритма Мудрости, учитывающего прежние ситуации. Выигрывает тот, кто создает настоящий ритм, боевой настрой, которому противник не может противопоставить ни своё умение, ни свой настрой.
Изложенный выше Путь хэйхо, если следовать ему и утром и вечером, расширяет сердце, [поскольку] включает в себя как многое, так и малое; передавая это в мир, я впервые свел все положения в пяти свитках – Земли, Воды, Огня, Ветра и Пустоты. Для тех, кто думает изучать хэйхо в моем [изложении], существуют несколько правил следования по Пути:
Первое – думай о правильном и справедливом;
Второе – тщательно совершенствуйся на Пути;
Третье – постигай все искусства;
Четвертое – знай Пути всех дел;
Пятое – различай преимущества и ущербность всех вещей;
Шестое – взвешивай достоинства всего, запоминай применение;
Седьмое – проникай и в то, что невидимо глазу;
Восьмое – обращай внимание даже на самое незначительное;
Девятое – не занимайся бессмысленными делами.
Все искусства – все навыки действовать, помогающие телесной культуре воина. Знать Пути всех дел – знать, чем может стать каждая вещь, как искусство может преобразить вещь, а значит, преобразить наше тело, сделать его безупречным в бою. Нужно уметь подобрать дело, способствующее здесь и сейчас этой безупречности.
Подобным образом, учитывая изложенное, следует совершенствоваться на Пути хэйхо. Если ограничиваться только лишь этим Путем и не смотреть на все широким и прямым взором, трудно достичь [мастерства] в хэйхо. Тот же, кто тщательно изучил и вобрал в себя эти наставления, не будет побежден ни двадцатью, ни тридцатью противниками. Прежде всего, если отдавать всю энергию (ки) хэйхо, неуклонно следуя по Пути, [твоя] рука всегда будет побеждать и все видимое глазу покорится; поскольку же все тело станет послушным в результате непрестанных упражнений, покорится все встречаемое телом; и далее, если сердце целиком сольется с этим Путем, покорится все встречаемое сердцем; достигнув такого состояния, становишься непобедимым. И еще, в широком [смысле] хэйхо становится возможным [собирать вокруг себя] хороших людей, пользоваться [их способностями], содержать в порядке свое тело, управлять страной, воспитывать народ, поддерживать порядок в мире; на всех этих Путях достигается неуязвимость, укрепление тела, прославление имени, – таков этот Путь хэйхо.
Энергия (ки или ци в китайском) – одно из основных понятий японской философии, означающее жизненную силу, пронизывающую весь организм, способную его восстанавливать после любых не смертельных разрушений. Это одновременно энергия целостной концентрации и энергия действия. В западном понимании эти аспекты различаются: Аристотель понимал энергию как актуальное действие, приведение в действие, а физика XIX–XX вв. понимает энергию как концентрацию, накопление для дальнейшей разрядке. В понятии ки эти смыслы неразрывны.