Киврин пришла к нему на первом курсе.
— Я хочу в Средние века, — заявила она. Полтора метра ростом, светлые косички. Такую через дорогу-то страшно одну отпускать.
— Не выйдет, — ответил он. Грубейшая ошибка. Надо было отправить ее обратно на кафедру медиевистики, чтобы обсудила сперва вопрос со своим куратором. — Средние века закрыты. Это десятая категория.
— По сплошной шкале, — возразила Киврин. — А мистер Гилкрист говорит, не дотягивают они до десятки. Если рассматривать отдельно, по годам. Десятку дали из-за уровня смертности, который обусловлен прежде всего плохим питанием и никудышным здравоохранением. Для историка, сделавшего нужные прививки, категория будет гораздо ниже. Мистер Гилкрист намерен просить исторический факультет пересмотреть категорийность и открыть для путешествий часть XIV века.
— Очень сомневаюсь, что факультет станет открывать столетие, в котором бушевали чума, холера, да еще и Столетняя война.
— А вдруг? И если откроют, я хочу туда отправиться.
— Исключено, — попытался вразумить ее Дануорти. — Даже если откроют, кафедра не пошлет туда женщину. В XIV веке женщина без сопровождения — это немыслимо. В одиночку перемещались только беднейшие из бедных, рискуя стать легкой добычей любого душегуба или дикого зверя. Знатные дамы и представительницы зарождающегося среднего класса путешествовали под присмотром отца, мужа или слуги — обычно всех троих разом. А вы, кроме того, что женщина, еще и студентка. XIV век слишком опасен, чтобы кафедра отважилась отправить студентку. Если пошлют, то опытного историка.
— Там не опаснее, чем в XX столетии, — не сдавалась Киврин. — Иприт, автокатастрофы, точечные бомбардировки… В Средневековье на меня хотя бы бомбу не сбросят. И потом, кто у нас опытный медиевист? Полевого опыта нет ни у кого, а ваши баллиольские специалисты по XX веку не разбираются в Средних веках. Никто ничего не знает. Из источников одни приходские книги и налоговые списки, о повседневной жизни вообще никакого представления. Поэтому я и хочу туда. Хочу понять, как они жили, какие они были. Неужели вы мне не поможете?
— Боюсь, вам придется сперва обратиться на кафедру медиевистики, — наконец сообразил Дануорти, но было уже поздно.
— Я обращалась. Они тоже ничего не знают о Средних веках. В смысле, ничего полезного. Мистер Латимер учит меня средневековому английскому, но там только про всякие местоименные флексии и сдвиги гласных, а как что сказать — непонятно. Мне нужно выучить язык и обычаи, — продолжала она, облокачиваясь на стол Дануорти. — Деньги, поведение за столом, быт. Вы знаете, например, что в XIV веке не было тарелок? Вместо них использовали половинки круглого хлеба, которые назывались «манше», и в конце трапезы их тоже съедали, разламывая на куски. Вот во всяком таком мне и нужно поднатаскаться, чтобы не попасть впросак.
— Я специалист по XX веку, не по Средним. Средних я уже сорок лет не касался.
— Зато вы представляете, на что нужно обращать внимание. Я могу поискать и выучить, главное скажите — что именно искать.
— А Гилкрист? — спросил он, хотя и считал Гилкриста самовлюбленным болваном.
— Он переделывает шкалу, ему некогда.
«И что толку ее переделывать, если из историков все равно послать некого?» — подумал Дануорти.
— Монтойя копает средневековое поселение около Уитни. Что-нибудь наверняка знает про обычаи.
— Мисс Монтойе тоже некогда, она усиленно вербует добровольцев на Скендгейтский раскоп. Видите? Ни от кого нет толку. Только вы можете мне помочь.
«Зато они, в отличие от меня, из Брэйзноуза», — вот что надо было ответить. Но он не смог сдержать внутреннего злорадства, услышав то, что подозревал и сам: из Латимера песок сыплется, у Монтойи не хватает рабочих рук, а Гилкрист не в состоянии нормально готовить историков. Он покажет кафедре медиевистики, как надо работать.
— Мы оснастим вас переводчиком, — пообещал Дануорти. — Помимо средневекового английского у Латимера вам нужно будет изучить церковную латынь, англо-нормандский и старонемецкий.
Киврин тут же вытащила из кармана тетрадь с карандашом и принялась конспектировать.
— Нужны практические крестьянские навыки — доить корову, собирать яйца, огородничать, — загибая пальцы, продолжал профессор. — Волосы нужно отрастить, придется принимать кортикоиды. Научиться прясть — веретеном, не прялкой. Прялку тогда еще не изобрели. И ездить верхом.
Он замолчал, опомнившись.
— Знаете, чему вам на самом деле придется научиться? — Киврин старательно строчила в тетрадке, потряхивая короткими косичками. — Обрабатывать язвы и инфицированные раны, обмывать тело младенца перед погребением, копать могилы. Уровень смертности все равно останется десяткой, даже если Гилкрист умудрится перекроить шкалу. Средняя продолжительность жизни в XIV веке — тридцать восемь лет. Нечего вам там делать!
Киврин подняла глаза, карандаш застыл над тетрадным листом.
— Куда мне сходить, чтобы посмотреть на мертвых? В морг? Или в лечебнице спросить, у доктора Аренс?
— Я ей говорил, что никуда ее не пустят, — сказал Дануорти, невидящим взглядом уставившись на перегородку, — но она и слушать не хотела.
— Знаю. Меня тоже, — подтвердила Мэри.
Дануорти со скрипом опустился на соседний стул. От этой беготни за Бейсингеймом под дождем у него разыгрался артрит. Опомнившись, что так и не снял пальто, он выпутался из рукавов и размотал шарф.
— Я собиралась каугеризировать ей нос. Объяснила, что наш организм просто не приспособлен к запахам XIV века — экскременты, гнилое мясо, разложение… Тошнота — плохой помощник в работе.
— Но она отказалась наотрез, — кивнул Дануорти.
— Да.
— Я ей втолковывал, что Средние века опасны, что Гилкрист слишком легкомысленно относится к мерам предосторожности, а она мне в ответ, мол, я беспокоюсь по пустякам.
— Может быть, и так. В конце концов, переброску проводит Бадри, а не Гилкрист, и в случае какого-нибудь сбоя он ее просто прервет.
— Да, — глядя на Бадри за стеклом, ответил Дануорти. Бадри снова нажимал по одной кнопке, не сводя глаз с экранов. Бадри — лучший оператор не только в Баллиоле, но и во всем университете. Он на удаленках собаку съел.
— Киврин хорошо подготовилась. И с твоей помощью, и с моей — мы с ней в лечебнице весь месяц работали. У нее прививка от холеры, тифа и прочих эпидемий 1320 года, к которым твоя чума, кстати, не относится. «Черная смерть» добралась до Англии только в 1348 году. Я вырезала Киврин аппендикс и укрепила иммунитет. Выдала ей целый арсенал антивирусных препаратов и провела краткий курс по средневековой медицине. Да и сама она отлично потрудилась. Даже в лечебнице, чтобы даром времени не тратить, изучала целебные травы.
— Знаю, — подтвердил Дануорти.
Все прошлые рождественские каникулы Киврин зубрила чины церковных служб на латыни, осваивала ткачество и вышивку, и он сам учил ее всему, чему мог. Но уберегут ли эти знания от копыт коня или домогательств подгулявшего рыцаря, возвращающегося домой из крестового похода? В 1320-м еще не отвыкли чуть что тащить людей на костер. Никакая прививка не спасет, если Киврин увидят в момент переброски и объявят ведьмой.
Дануорти оглянулся на перегородку. Латимер в третий раз подхватил и поставил обратно ларец. Монтойя посмотрела на часы. Оператор, хмурясь, нажимал кнопки.
— Надо было мне отказаться от кураторства. Я взялся только за тем, чтобы утереть нос профану Гилкристу.
— Глупости, — возразила Мэри. — Ты взялся из-за Киврин. Ты видишь в ней себя — такая же умная, предприимчивая, решительная.
— И упертая. Я таким не был.
— Еще как был. Прекрасно помню, как ты рвался в лондонский блиц, под бомбы. И еще припоминаю один случай в старой Бодлеинке…
Дальняя дверь распахнулась, и в лабораторию вошли Гилкрист с Киврин. Девушка, осторожно приподнимая длинную юбку, перешагнула через разбросанные короба. На ней был белый плащ, подбитый кроличьим мехом, и ярко-синий киртл[1], который она приходила показывать Дануорти накануне. Домотканый плащ напоминал старое шерстяное одеяло, а в длинных рукавах киртла руки просто тонули. Длинные светлые волосы, убранные на лбу под полотняную повязку, рассыпались по плечам. Такую через дорогу-то страшно одну отпускать.
Дануорти встал, собираясь постучать по стеклу, как только Киврин посмотрит в его сторону, но она остановилась вполоборота к перегородке посреди разбросанного скарба, нашла отметку на полу и, подвинувшись чуть вперед, расправила волочащийся по земле подол длинного платья.
Гилкрист подошел к Бадри, что-то ему сказал и, взяв лежащий на терминале планшет, заскользил световым пером по списку, проставляя галочки.
Киврин заговорила, показывая на окованный медью ларец. Монтойя, заглядывавшая Бадри через плечо, нетерпеливо выпрямилась и, качая головой, подошла к Киврин. Та что-то повторила, уже настойчивее, и Монтойя, опустившись на колени, подвинула какой-то из сундуков ближе к повозке.
Гилкрист отметил еще один пункт в списке, потом обратился к Латимеру, и старик принес плоскую металлическую коробочку. Тогда Гилкрист повернулся к Киврин, и она, склонив голову над соединенными перед грудью ладонями, начала что-то шептать.
— Упражняется в молитве? — предположил Дануорти. — Полезное дело, — кроме божьей помощи, ей там рассчитывать будет не на что.
Мэри высморкалась.
— Они проверяют имплант.
— Какой имплант?
— Специальный записывающий чип, чтобы вести отчеты по ходу практики. В то время грамоту мало кто знал, поэтому я вживила Киврин в одно запястье микрофон и АЦП, а в другое — карту памяти. Включается сжатием подушечек ладоней, поэтому со стороны выглядит, как будто она молится. Объем памяти — два с половиной гигабайта, хватит на две с половиной недели записей.