И смотрел он прямо - с вызовом, нахально.
- Ну что ж, судить будем,- задав еще несколько вопросов, заключил Вязов и обратился к гражданину.- Ваша фамилия? Паспорт имеется?
Тут-то гражданин, до сих пор молчавший, да поглядывавший исподлобья, вдруг за кипятился:
- Паспорт я вам дам, пожалуйста! Но разрешите вам, товарищ лейтенант сделать замечание. Плохо вы работаете, если у вас по улицам такие пацаны с ножами шляются. Безобразие! Честному человеку по городу спокойно пройтись нельзя. За что вам деньги платят, почетный мундир на вас надели …
Гражданин до того разошелся, что вскочил, замахал руками. Розовый подбородок заколыхался.
Глаза круглые, водянистые. Шляпа съехала набок.
Возмущался гражданин искренне, поэтому Вязов поглядывал на него сочувственно, не прерывал. Пусть человек выговорится. Да и неудобно старшего по возрасту прерывать, тем более пострадавшего. А самому грустно стало. Откуда же берутся вот такие мальчишки? Не родятся же они ворами, ребятишки эти!
Выговорился гражданин и сел. Вытащил носовой платок.
- Плоховато нам горожане помогают,- сказал Вязов в оправдание и уткнулся в паспорт гражданина. Но тут же поднял глаза и внимательно, может быть, с излишним даже интересом оглядел преступника и пострадавшего и неожиданно спросил:
- Вы, случайно, не родственники?
- Еще чего не хватало!- воскликнул возмущенно гражданин.
- Удивительное совпадение,- продолжал между тем Вязов, прищурившись.- Вас зовут Тимофеем Павловичем Окороковым, а его - Павлом Тимофеевичем Окороковым. Постоите, - постоите! Да вы односельчане: родились в одном селе - Романовке, Калининской области! .. Удивительное совпадение,- повторил Вязов, вглядываясь в сидящих перед ним парня и толстяка.
- Вот так карусель,- удивился Пашка. Положение его, конечно, было не из приятных - судить должны, тюрьма обеспечена, да обстоятельства оказались такие, что он даже повеселел. Не часто случается ограбить однофамильца, да еще земляка.- Вы, может, и мою покойную матушку, Екатерину Петровну Окорокову, Знаете?- обратился он к толстяку.
- Катю?!- пораженно спросил тот.
- Кем же эта Катя вам приходится?- теперь уже строго спросил Вязов, отодвигая в сторону протокол.
- Моя первая жена …
- Значит … - Пашка не договорил, вскочил и расхохотался:- Вот это здорово! Значит, я собственного папашу … - и он снова залился невеселым смехом.
Находившиеся в кабинете дежурного сотрудники отделения с интересом посматривали на папашу и его сынка: кто хмуро, кто с усмешкой. Вязов встал.
- Как же это вы, гражданин Окороков, своего собственного сына не узнали? - Я его никогда не видел …
- Бросил жену, когда она родить собралась?
Окороков-отец молчал, маленьким розовым платком вытирал круглое лоснящееся лицо, в кабинете густела напряженная тишина.
Вязов поправил на голове фуражку, по-военному разгладил складки на мундире и спросил строго:
- Что же теперь делать будем?
Следствие начнем или вы сами посемейному разберетесь?
Откровенно говоря, мне сейчас трудно определить, кто из вас кого ограбил. Сын хотел взять у вас, гражданин Окороков, деньги и часы, а вы его душу ограбили. Так как же?
- Задачка … - почесал Пашка затылок. Опять помолчали. За окном ошарашено выстрелил мотор и зарокотал, словно крупнокалиберный! пулемет Вязов вздрогнул, рубанул рукой по воздуху:
- Не буду я дело заводить! Идите-ка вы да сами разбирайтесь в своих родственных делах!
Окороковы вышли на улицу и остановились. Ночь. Звездно. Окороков-отец достал из кармана макинтоша пачку папирос и протянул сыну. На, мол, кури.
Пашка прищурился, глянул жестко - зло его взяло такое, что в пору садануть бы сейчас папашу ножом, да лейтенант отобрал железку.
Подумал Пашка и сказал:
- Если бы я знал, кого встретил, даже ног марать не стал бы!-Сплюнул и пошел своей дорогой.
Горько было на душе у Пашки, на глаза навернулись слезы. И жалко ему стало себя до дрожи. Живут же люди - есть у них отцы и матери, куча родных, а у него - никого.
- Эй ты, Окорок!- услышал Пашка окрик.
От угла дома отделилась темная фигура. Пашка узнал в неи дружка по кличке Святой.
- Где шляешься? Час ищу,- проворчала фигура.
- В милиции. Разговоры разговаривал.
- Заливаешь? Или завязать решил, а?
- Нет. Чуть не погорел.
- Опять один шлялся? Карманы проверял?
- Часы снимал, да нарвался. Отца родного почистил … Заливаешь!
Правду говорю. Сам не думал, что когда-нибудь родного встречу. А вот привелось … - Пашка сказал это с откровенной грустью.
Но Святой так и не поверил.
- Хватит трепаться. Приходи завтра на Алаиский. В двенадцать.
Ядреное дело наклевывается. И они распрощались.
И опять шел Пашка по ночному городу и с грустью думал: «Случится же такое, чему даже поверить трудно…»
Проводив Окороковых, Вязов сидел за столом хмурый и пытался представить, о чем говорят отец с сыном. Он почти угадал. Нет, эти два родственника никогда не примирятся. Характеры разные. А куда же покатится Пашка? Что ему уготовила судьба? Тюрьму? Пожалуй, не надо было отпускать парня. Теперь неприятностей не оберешься.
Дверь резко отворилась, и в кабинет прошагал Костя. Он подошел к столу, остановился и, еле сдерживая волнение, спросил:
- Михаил Анисимович, зачем же вы отпустили … задержанного?! Михаил молчал. Ответить: «По велению сердца», «Не знаю»,
«Ошибся»? Глупо. Он достал кусок бумаги, что-то написал и подал Косте, говоря:
- Вот тебе адрес этого Пашки. Запомни. Займемся парнем, серьезно займемся …
ИЗ ДНЕВНИКА НАДИ
Сегодня я выслушала интересную историю. История грустная. Ее мне рассказала Зоя. Я слушала и удивлялась. Передо мной сидела совсем не та хохотушка Зойка, которую я знала уже почти четыре года.
Мы устроились на скамейке в скверике. Грелись на осеннем солнышке, разговаривали. Не знаю, сумею ли я передать рассказ Зои, ее чувства, свои ощущения. Не так просто это сделать, оказывается. Но все же попытаюсь.
Вот что она мне рассказала.
- Ты помнишь, Надя, когда к нам пришел приемный отец, Тимофеи Павлович, мы стали жить неплохо. Правда, бедновато, но зато дружно. В кино ходили вместе. На озеро ездили. Но экономили каждую копейку. На мороженое редко перепадало, на конфеты тем более. А какая-либо покупка -событие. Садились вечером за стол и начинали считать: сколько на питание, какую часть за квартиру и за свет, нужны ли тетради, карандаши. Если решали полмесяца не ходить в кино, даже братишка Петька не бунтовал. И все же мне нравилась наша жизнь. Петя начал называть Тимофея Павловича папой. И я уже готова была произнести это близкое и сердечное слово … Родного-то папу я помнила чуть-чуть. Он погиб в последние дни воины. Мы долго жили с мамой одни, и я видела, как она мучилась и страдала, рано постарела. Всем понятно: тяжело женщине с детьми без мужа. Сколько раз мама плакала.
И вот к нам пришел незнакомый человек. Мне и Петьке это, конечно, не понравилось. Но как расцвела наша мама! Она работала по-прежнему без устали, но морщины на ее лице разгладились, и наша тихая, всегда грустная, вздыхающая мама вдруг стала смеяться … Ах, как хорошо, когда мама смеется! ..
Зоя перевела дух и продолжала:
- Ты знаешь, Надюшка, когда в семье согласие - живется весело, учеба дается легко, работа спорится. Бывало, посмотришь на разодетых студенток (потихоньку, незаметно), вздохнешь, и опять как ни в чем не бывало - завей горе веревочкой. В платье ли счастье! Некоторые девчата кичатся - им каждую получку родители покупают платья, туфли. Глупо. Гордиться можно только своим трудом. А не тем, что тебе дают другие. Я старалась, училась, получала повышенную стипендию. Ты знаешь. Петька тоже не отставал. Но вот в жизни почему-то обязательно …
Она не договорила, достала платок, вытерла глаза. Я пригляделась: не представляется ли Зойка? Никак не могла я поверить, что она распустит нюни. А Зоя опять заговорила:
- Так и не успела я назвать папой Тимофея Павловича … Недаром говорят: «Эх, жизнь, ты к ней жмись, а она топырится» … Началось с того, что Тимофеи Павлович стал приходить с работы под хмельком. Первое время мама удивлялась и спрашивала: «На какие же ты деньги пьешь, Тимофеи?» «Друзья угостили»,- отвечал. Раз угостили, два угостили, три -напоили. Мама заволновалась: «Даром-то в пивной никто не напоит». И началось!
В семье наступил разлад. Как умеют некоторые люди притворяться и лицемерить! Я потом только спохватилась: мы же ничего не знали о прошлом Тимофея Павловича. Заморочил он нам головы. Откуда он взялся? .. Стал Тимофеи Павлович выпивать каждый день. В доме у
нас появились деньги. А у меня,- помнишь?- модные платья, туфельки на «гвоздиках» и всякие безделушки. Я все брала, хоть и думала: «Где же столько денег берет Тимофей Павлович?» Петя приставал ко мне: «Папа зарабатывает столько, да? Что я могла ему ответить? Как-то я тот же вопрос задала маме, а она лишь покачала головой и заплакала. Да, у нас стало много денег, а в кино мы всей семьей ходить перестали. И мама начала худеть, снова появились на лице морщинки, по утрам она вставала с опухшими глазами, все реже я слышала ее смех. И настало время, когда Тимофей Павлович ударил маму… Я оказалась невольной свидетельницей ,- вернувшись из института, прошла на кухню, а они не заметили.
- Какое твое дело?- кричал Тимофеи Павлович.- Все у тебя в доме есть - радуйся! Ты что, не хочешь жить по-человечески?
- Почему не мое дело? Разве я тебе чужая?- плакала мама.- Не радуют меня твои деньги … Жили безбедно - и хорошо …
- Ты меня еще будешь учить!
- Зачем учить? Я не хочу, чтобы ты пил каждый день, да еще и неизвестно с кем. Ты что-то скрываешь от меня …
- А я обязан тебе все рассказывать? Слишком многого захотела. Зоя помолчала и заговорила печально:
- Ну и так далее. А потом - крик, шум. Я вбежала в комнату и закричала маме: «Чтоб этого человека и ноги у нас не было! Иначе -я уйду из дома». Но как я могла уй ти от мамы? От плачущей , опять похудевшей и постаревшей , той прежней мамы, которая воспитывала и лелеяла нас, берегла и учила … Разве я могла уйти, оставить ее одну? Скорее бы погибла, но не ушла. А через день такой же спектакль увидел Петя, он, конечно, возмутился, нагрубил Тимофею Павловичу, получил хорошую встрепку и замкнулся. Только некоторое время спустя я поняла, что он уже тогда принял свое решение. В