Я знала, что нравлюсь ему, не сомневалась, что он часто думает обо мне. Ведь постепенно и он начал отводить глаза, если мы встречались взглядом, из этого я поняла: мысль о том, что никак невозможно, посещает и его тоже.
Однажды я сдалась. Собираясь уходить, взяла поднос, и он погладил мне руку.
Спасибо, сказал он, ты ангел.
Я поставила поднос обратно на столик, наклонилась и прижалась щекой к его щеке. Когда я выпрямилась, мы посмотрели глаза в глаза. Потом я быстро ушла.
Ничего такого, все невинно, я только поцеловала его.
Но мы стали ближе. Я запомнила его тепло, его запах. Я дошла до кухни и сразу села. Слишком много чувств и мыслей, как наводнение, меня трясло от них. Я снова вскочила и вышла на дождь. Я знала, что это последний шанс остановить то, что меня доконает. Знала, что надо вернуться в дом, умыться холодной водой и проживать день дальше как ни в чем не бывало. Но я не хотела. Я хотела к нему.
Распахнула дверь в старый дом и пошла вверх по лестнице; я знала: он лежит и вслушивается в мои шаги. Вошла в комнату и прямиком к нему, наклонилась и поцеловала его.
А когда выпрямилась, мне показалось, я не здесь. И такое поразительное спокойствие, никаких метаний, они остались позади.
Это было удивительное чувство.
Я хочу тебя, сказала я, глядя на него.
Стянула с него одеяло и медленно раздела его. Он лежал совершенно тихо. Я разделась, он протянул ко мне руки и улыбнулся.
После никто из нас ничего не сказал, я прижалась к нему, положила голову ему на грудь. Даже уходя все равно ничего не сказала. «Мне пора» нарушило бы магию, вернуло нас в окружающую жизнь. Я оделась, нежно провела рукой по его груди, поцеловала его и тихо вышла. На улице воздух был исполосован дождем, земля раскисла, в колею от грузовика набралась серо-желтая вода. Что будет, когда Ивар вернется домой, я не представляла: как я себя поведу, все ли написано у меня на лице, будет мне страшно или стыдно. Всякому горю свое время, сказала я себе, пошла в спальню, открыла окно и легла навзничь на постель. Во мне словно бы включились механизмы, о наличии которых я не знала.
Так вот оно какое, счастье.
Так вот оно какое, удовольствие.
Я закрыла глаза и заснула под шум дождя за окном, ветер мотал его то вверх, то вниз.
К возвращению Ивара во мне не было ни крупицы ни страха, ни вины. Он ничего не заметил, я была какая всегда. И ребята тоже не заметили. С собой я держалась начистоту, от мыслей не пряталась, а все потому, что ничего плохого не сделала. И это тоже было мне в новинку. Жить без тени. Без темных закоулков, в которые прячут довольно очевидные истины.
Но меня пугало, как я пойду к нему. Еще не имелось формы для того, что между нами было. К тому же я не знала, какие у него мысли — только чувства.
Вдруг нас разделяет пропасть?
Я понесла ему обед, когда Ивар еще сидел за столом, чтобы ясно показать — между мной и тем другим нет ничего, что боится дневного света.
Сердце колотилось в груди, как у девчонки, пока я поднималась по лестнице и думала, как он там меня ждет.
Я скучал по тебе, сказал он тихо, когда я вошла в комнату.
Я остановилась перед ним.
Иди ко мне.
Не сейчас, сказала я.
Нет, иди.
Он внизу, дома.
Александр встал.
Тогда я к тебе пойду, сказал он.
Встал сзади меня, обхватил за талию, поцеловал в затылок.
Ты очень хорошая, прошептал он.
Я тебя люблю, прошептала я. Он задрал мне платье, стянул с меня трусы и вошел в меня. Я наклонилась вперед и оперлась о подоконник. Я дрожала всем телом, и дверь внизу хлопнула в другом мире, далеко-далеко.
Еще, твердила я, еще, еще, еще.
Ты очень хорошая, шептал он.
О, стонала я. О!
Никто не может отнять у меня те дни. Каждое утро я просыпалась счастливая, с таким сильным счастьем, которое защищало меня от всего, делало непобедимой.
Мы почти не говорили, напряжение было слишком велико, мы просто хотели друг друга.
Счастье стало нам щитом.
Послезавтра я уезжаю, сказал он однажды вечером.
Ты не смеешь, сказала я.
Мы найдем способ быть вместе, сказал он.
Ты пообещал, сказала я.
Я тебя люблю, сказал он.
Ты знаешь, что мне до сих пор никто такого не говорил? — спросила я.
Надеюсь, и потом никто и не скажет, ответил он.
Я тебя люблю, сказала я.
А еще был Ивар, дети, соседи, другие солдаты. И встречи по вечерам, тайком, урывками, но слишком мало; и для него мало, и для меня.
У меня нет никого другого, сказал он. Ни семьи, ни друзей закадычных. Я свободен, как ветер. Я так себя не ощущаю, но это факт. Иногда я думаю, какие возможности свобода дает. Что я могу ехать куда хочу, делать, что хочу. Понимаешь?
Да.
Давай со мной на волю.
Я не могу.
А хочешь?
Да.
До того я никогда не думала, что мир открыт. Я знала, что он где-то есть такой открытый, но не для меня, на себя я его не примеряла. И я не поэтому поступила так, как поступила. Просто я думала об Александре все время, каждую минуту чувствовала его рядом, все мои чувства были устремлены к нему. Жить без него мне казалось невыносимо. Невыносимо. Это было как помешательство. Меня тянуло к нему с силой, против которой я не могла устоять.
Пропади оно пропадом думала я. Со мною вместе.
А дети не пропадут. Они уже большие, справятся. Они сроднились со здешней жизнью. Они не мои, они свои собственные.
Утром, когда никого не было, я сложила рюкзак и спрятала на сеновале. Вечером, когда все уснули, я взяла его и пошла вдоль ограды к лесной опушке на краю хутора, он ждал меня там.
Мы поцеловались через ограду, прежде чем я стала перелезать через нее.
У тебя последний шанс передумать, сказал он.
Я не передумала, ответила я.
Я — дезертир, сказал он. Поймают — повесят.
Идем, сказала я, взяла его за руку и пошла к фьорду в линялом свете июньской ночи.
Через час нас подобрала лодка, рыбачья шхуна, оба хозяина, братья, были на борту, Александр им заплатил.
Я знала их с детства, они никак не ожидали увидеть меня здесь, и было заметно, как им неприятно.
Меня развезло от вони бензина и качки, но все же я поспала несколько часов, положив голову Александру на колени.
Мы дошли до места к полудню следующего дня. Было облачно, холодно, фьорд под горами казался черным. Братья подвели лодку вплотную к скалам, я взяла рюкзак и спрыгнула на выступ.
А дальше начался кошмар. Я до сих пор не верю, что правда видела все это, что оно мне не привиделось.
Александр наклонился над своим рюкзаком и выпрямился уже с пистолетом в руках. Сначала он в упор выстрелил одному брату в голову, потом второму в грудь, тот упал, и Александр выстрелил в него еще раз, в голову.
Видимо, я закричала.
Александр посмотрел на меня, разинув рот, как будто не понимая, как так вышло. Пройдя в каюту по палубе, где лежали два тела, Александр сдал лодку назад и повел обратно в море.
Во мне все остановилось. В голове не было ни единой мысли.
Я наклонилась вперед, меня рвало.
Лодка качалась в паре сотен метров от берега. Он возился с чем-то на палубе. Значит, не бросил меня, подумала я.
По движениям я поняла, что он выкинул трупы за борт.
Я села на корточки и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Ноги дрожали, и руки, и тело.
Лодка вернулась. Рев мотора бился о скалы невыносимо громко. Александр спустился вниз, сколько времени его не было на палубе, не знаю, я время не понимаю, все произошло мгновенно, но тянулось бесконечно.
Он вылез на палубу, надел на спину рюкзак и перепрыгнул на выступ, а лодка медленно завалилась на один бок.
Он постоял, глядя, как она тонет, потом поднял глаза на горы.
Они бы нас выдали, сказал он. Если не по своей воле, то на допросе.
Я не могла на него смотреть, когда он ко мне повернулся.
Нас бы схватили, меня прикончили, а тебе пришлось жить с позором в той же деревне всю жизнь.
У тебя заранее был такой план, сказала я.
Пойдем, позвал он. Надо идти.
Воскресенье, 31 июля 2016 года
Мы шли вглубь долины. Было темно, мокро, вдоль по склонам гор стояли огромные неподвижные ели. Я переставляла ноги, ни о чем не думая, механически, была не в себе. Иногда искала взглядом его спину и затылок. Мужчина, которому я слепо отдалась вся целиком. Я ничего о нем не знаю. У меня было к нему много чувств, но не страх, возникший теперь.
Мы остановились у ручья, попили воды.
Я не монстр, сказал он, вытирая рот рукавом. Если ты об этом теперь думаешь.
Но я боюсь тебя.
Это война. На войне убивают.
Они не воевали, сказала я.
Я тебя люблю, сказал он.
Я тебя совсем не знаю.
Я тот, кто тебя любит.
Весь день мы шли вверх по склону горы. Когда поднялись на вершину, развиднелось, на западе между облаков проглянуло солнце.
Он спросил, выдержу ли я идти еще несколько часов.
Да, ответила я.
Вот ты и на свободе, сказал он. Наслаждайся, пока можешь.
Не понимаю тебя, сказала я.
Мы уже шли дальше.
Ты не повязана никем и ничем, сказал он. Но дороги назад нет.
Он плакал, когда мы той ночью были близки, я нагнулась, потерлась щекой о его мокрую щеку, поцеловала и почувствовала соленый вкус. Я люблю тебя, сказала я, схватила его руку и прижала к земле, он лежал на спине и смотрел на меня, и я не знала, что он думает, но понимала, что чувствует, и волна счастья и горя подняла меня.
Потом я прижалась к нему, и мы заснули.
Когда я утром проснулась и увидела, что он сидит на корточках и режет колбасу, которую я прихватила с собой из дому, и раскладывает ее на нарезанный им хлеб, я поняла, что он имел в виду вчера. Подошла к нему и обняла.
Дороги назад и правда нет, сказала я.
Он покачал головой.
И мы совершенно, совершенно свободны.
Вечером мы сидели перед горной хижиной, вокруг все пылало красными отблесками заходящего солнца. Мы постучались сюда несколько часов назад, рассказали историю, которую сочинили вдвоем, и поужинали с хозяевами.