– Нет уж! – возразил Клюшкин. – Человек – это звучит гордо. А человек со связями в Дозорах – еще горже.
– Точка, – вставил Дмитрий. – Даже восклицательный знак!
Глава 2
Дреер встретил такси у самого леса.
Он пришел сюда чуть раньше и поймал себя на том, что волнуется. Так, как не волновался уже давно. Даже забыл, что когда-то нечто подобное чувствовал. Надо же…
Анна вышла из машины, и Дрееру стало еще более неловко. Он привык смотреть на нее сверху вниз. А теперь глаза были на одном уровне… и хорошо еще, что девушка не надела туфли на каблуках. Когда Дмитрий видел ее в последний раз, Голубева уезжала поступать в университет. Она что там, упражнения специальные делала? Или все же генетика сказалась?
Красавицей с обложки она не стала. Хотя фигурка была – загляденье. Дрееру она писала, что включена в сборную вуза по волейболу. И… женственность проявлялась в каждом движении, в каждом повороте головы. А пристальный взгляд голубых глаз наверняка прожег насквозь не одно сердце.
Наставник Дреер, ты о чем думаешь, бесстыжая морда?
– Спасибо, что встретили. – Анна протянула руку и сама смутилась.
Дмитрий не столько пожал, сколько прикоснулся к ее кончикам пальцев. Девушка не знала о его протезе. Дреер научился им великолепно пользоваться, и никто бы не заподозрил, что тепло его правой ладони – фикция.
– Ты бы все равно не прошла. Помнишь? Обычный человек не дойдет до школы. Леший закрутит.
– Ой, правда. – Анна откинула прядь со лба. Ее рыжеватые волосы были собраны в хвост. – Уже забыла. Редко домой приезжаю.
– Хорошо, что оказалась здесь, а не в Москве. Пойдем, проведу тебя.
– А можно? – Анна, кажется, по-настоящему удивилась.
– По-твоему, я что, пригласил тебя по лесу прогуляться?
– Ну… тоже вариант, – засмеялась девушка.
– Пойдем, – Дреер увлек ее на тропинку, – заодно старое помянем.
От кромки леса до интерната на самом деле было не более десяти минут ходьбы. Но эти двое, казалось, шли не менее получаса.
– …Потом Карен закатил банкет у себя в ресторане. А Гоша на следующий день провел-таки меня на своего «Джекила и Хайда».
– Я была, – улыбнулась Анна. – Гошку не видела, конечно. А мюзикл красивый.
– Артем про тебя спрашивал.
Комаров пытался при этом выглядеть равнодушным и уверенным, но уже, видимо, забыл, что Дреер в состоянии различать сполохи эмоций в ауре. Впрочем, у него и по невербалике все было видно.
– Как он? – Девушка опустила глаза.
Все семеро «мертвых поэтов» и восьмая Голубева разъехались сразу после заседания Трибунала в Праге десять лет назад. Им даже не позволили вернуться в интернат и забрать вещи: Дреер, на которого тоже наложили взыскание, тогда развозил все сам. Анна оканчивала школу в родном городе. Местный Ночной с подачи Инквизиции устроил ее в самую престижную, с языковым уклоном. Проблем, из-за каких девочка попала в интернат для трудновоспитуемых Иных, с утратой способностей к магии у нее быть не могло по определению. Разве что как была слишком принципиальной, такой и осталась.
Артема, свою первую школьную любовь, она больше не видела. Хотя через три года стала учиться в Москве, в педагогическом, и они могли бы встретиться. Может, так и случилось. Дреер этого не знал.
– Неплохо. Диссер пишет. Что-то там про связь эмоционального состояния донора и эритроциты… не разбираюсь, могу наврать. Тему, насколько понял, научный отдел московского Дневного подкинул. У человеческой науки таких данных еще нет. Так что лет через двадцать-тридцать, когда признают, глядишь, и Нобелевку получит. Я, знаешь ли, утопист.
Они вышли на центральную аллею.
– Тихо… – сказала Анна почти шепотом, словно не желая разрушать атмосферу даже тоном голоса.
– Каникулы, – ответил Дреер.
– А Виктор Палыч тут?
– Лих… Виктор Палыч давным-давно на повышении!
Бывшего начальника Дреера обычно называли Одноглазым Лихо. Несмотря на прозвище, оба глаза у него были вполне рабочие, пусть один и не слишком здоровый. После захвата школы в шестом году сильно помятый Лихо все же оклемался и даже временно занял прежнее место. Однако Инквизиция направила его курировать все учебные заведения, которые так или иначе попадали в зону ее интересов. Не сказать, чтобы Лихо был рад. Но все же Иной он был служивый.
– А вместо него кто? Вы теперь главный?
– Нет. Борис Евгеньевич теперь старший надзиратель. А я как был замом, так и остался.
Дмитрий не был уверен, что отчество нового главы школьного Надзора Бориса Ярова – настоящее. Вот Христофор Варфоломеевич явно назвался так не по батюшке, а в честь святого Варфоломея. В печально знаменитую ночь, один из пиков активности парижских Темных, Доктор истребил немало вампиров, решивших воспользоваться обстоятельствами.
Откуда взялся Борис Яров, сколько ему лет на самом деле, кем он был до Инквизиции – Светлым или Темным, младшему надзирателю Дрееру, разумеется, не сообщили. Поставили, как всегда, перед фактом. Уровень у Ярова был явно выше, чем у Лихо, и что-либо определить по серой ауре Дмитрий тоже не мог. Но судя по тому, как закрыто вел себя Яров, в Инквизиции он пробыл долго.
Дмитрий и Анна прошли мимо баскетбольной площадки. Там преподаватель магической безопасности Степан Каин гонял трех волкулаков-первоклассников. У них как раз начинался очередной цикл, и Каин ставил целью давать постоянную физическую нагрузку, чтобы к ночи совсем выматывались и не бегали дальше туалета. Сигануть в лес, как в былые времена, им помешало бы поставленное Яровым заклятие «красные флажки». Но последствия от него были крайне неприятные, потому Каин и усердствовал, действуя тоже по старинке.
Девушка, конечно, не могла понять, что перед ней младшие собратья Карена, Буреева и Алексеенко. Волкулаки не оборачивались. А с крыльца ее приветствовали радостным оскалом статуи других волков. Голубева даже не выдержала и погладила их лобастые морды.
В холле было тихо и пусто. После того как девять лет назад тут применили заклинание ветхости «тлен», пришлось делать капитальный ремонт. Холл стал более чистым, ухоженным, по-европейски комфортным. С большим количеством зелени – едва ли не каждый листок тут был зачарован Яровым, Каиным и преподавателем ботаники, – дизайнерской мебелью и абстрактной живописью. Одну стену даже отдали на поругание школьным райтерам – но граффити вышли на удивление гармоничными. Впрочем, эту стену как раз загородили растениями больше всего.
– Интересно, – сказала Анна. – Но как-то не так…
– А что не так? – полюбопытствовал Дреер.
Девушка морщилась, оглядываясь.
– Как будто магия совсем другая. Хотя я не чувствую. Но все же…
– Ты права. Школа стала совсем иная… не с большой буквы. Сама увидишь и прочувствуешь.
Они поднялись на второй этаж. Анна не столько смотрела по сторонам, сколько прислушивалась к себе. Хотя способностей у нее давно не было, эмоциональная сфера осталась не вполне человеческой, пограничной. Без волшебства, на одной тонкой душевной организации, Голубева улавливала то, что Иные читали сквозь Сумрак. Дмитрий иногда думал: не будь у Анны такой сильной воли, без магии ее внутренний мир давно бы сломался. Но профессию она выбрала неспроста.
После ремонта на стенах почти не осталось свободного места: все занимали росписи и надписи на латыни, древнегреческом и санскрите. Для человеческих комиссий и делегаций, которые иногда посещали этот приют волшебников – а по документам интернат проходил как финансируемая на частные деньги школа для одаренных детей с постоянным проживанием, – поддерживалась легенда, что это древние изречения о мудрости и знании. На самом деле школу опутывала сеть заклинаний, и настенные тексты были частью охранной магии.
Новый глава Надзора Борис Яров не был педагогом. С детьми и подростками до этого своего назначения, как понял Дмитрий, он дел особо не имел. Но зато Яров слыл в узких кругах специалистом по безопасности. Это где-то разузнал Лихо, уровень доступа которого был куда выше, чем у Дреера. К примеру, Яров участвовал в создании новой системы защиты пражского схрона артефактов после атаки на аналогичный бернский в девяносто девятом. Наверняка он что-то потом додумывал и доплетал, когда схрон ограбили сначала Дреер с фехтмейстером-наставником, а потом бывший уполномоченный по Восточной Европе Эдгар с подельниками. Дмитрий никогда не говорил с Яровым об этом инциденте. Того можно было бы назвать человеком-функцией, если бы он вообще был человеком.
– Теперь не как раньше, – разглагольствовал Дмитрий, пока они с Анной шли по коридору. – Всем накладывается временная печать магического блока. Кроме учителей, конечно, и воспитателей. Входишь в кабинет, она реагирует на символ, и можешь колдовать. Строго во время урока. На переменах блок автоматически восстанавливается. И так везде. На улице – никакой магии. На спортплощадке – тоже никакой. Вот Борисыч… обрадовался!
– Да уж, он читинг никогда не любил! – улыбнулась Анна. – И допинг!
Школьный физрук Виталий Борисович инициировался поздно, к пятидесяти. Для него оказалось большим ударом известие, что своими успехами в пятиборье он обязан неосознанному волшебству, а вовсе не тренировкам. С тех пор он рьяно преследовал колдовское жульничество на разного рода соревнованиях. На памяти Дреера его несколько раз даже приглашали столичные Дозоры выступить экспертом в расследованиях, где так или иначе были замешаны спортсмены. А еще до своей школьной эпопеи Борисыч однажды сам попал под разбирательство, когда в порядке самосуда и в нарушение Договора гонял Темных с Московского ипподрома. Нововведения Ярова он приветствовал едва ли не больше всех.
– В жилом корпусе в Сумрак не войдешь. Даже ауру не считаешь! Если ключ от комнаты потерял – беги к дежурному.
– Как все строго… – протянула Анна.
– Зато никаких нарушений. В лес – и то не удерешь. Как только за периметр шагнул с активированной печатью, так сразу начинает жечь, будто крапивой. Сам обратно прибежишь! Были попервоначалу даже такие соревнования, обряды посвящения, кто дольше вытерпит да глубже пройдет. Но больше десяти минут никто не выдерживал.