Как ужасающе страшно будет, если окажется, что все это — попросту часть дьявольски хитроумного плана…
Пролог
Обезглавленное тело царя лежало навзничь на мраморном алтаре и содрогалось в последних конвульсиях. Кровь из разрубленной шеи сначала изливалась толчками, в соответствии с ритмами умирающего сердца. Затем поток утих — сердце Ми-носа перестало биться.
Крупное мускулистое тело несколько раз содрогнулось, с каждым мигом все слабее. Несколько раз пыталась подняться правая рука — она сгибалась в локте, а затем падала. Ноги в сандалиях раздвинулись, а потом внезапно с силой сжались так, что стукнулись друг о друга колени.
Темная кровь, обильно залившая поверхность алтаря, капала на плиты пола, на глазах густея и сворачиваясь. Воздух в зале богов наполнился тяжелым запахом.
Гупа-ан подхватил отрубленную одним ударом голову царя за волосы и поднял кверху. Лицо стремительно бледнело, лишаясь крови, но глаза некоторое время смотрели осмысленно. Минос еще успел отчетливо увидеть собственное безголовое тело и его предсмертные содрогания. Увидел он и торжествующую Тини-ит с окровавленным топором в правой руке, и оскаленные головы волков вокруг алтаря — жрецы и жрицы не снимали масок до окончания жертвоприношения…
Отрубленная голова еще успела несколько раз моргнуть, а затем мозг, лишенный притока кислорода, начал быстро умирать. Ужас, изумление и гнев, охватившие Миноса, быстро прошли, наступило спокойствие. Глаза остекленели, и через минуту сознание царя померкло навсегда.
— Богиня! — пронзительно завыла Тини-ит, обращаясь к каменному изваянию. — Мы принесли тебе в жертву умилостивления царя! Его кровь — на твоем алтаре. Смилуйся над нами — твоим народом — и помоги нам!
Сначала верховная жрица, а за ней по очереди все жрицы и жрецы окунали пальцы в кровь, разлитую на мраморе, и мазали ею черный лик каменного истукана. Когда богиня насытилась кровью, верховная жрица отступила на шаг и стала молиться над телом принесенной жертвы. Она делала это громко, чтобы все присутствовавшие хорошо слышали каждое слово и исполнились привычным ужасом, которому она служила и для которого была призвана.
Она молилась Тини-ит во имя высшего бога — Червя.
Великая богиня Тини-ит — сама лишь послушная служанка непознанного и вечного божества — Черного Червя, Владыки Черного Пути и Запредельного Знания, приходящего в Сумерках, чтобы насытиться.
— Во Имя Пребывающего во Мраке, — кричала жрица, — Стоящего за Чертой, Во Имя Того, кто заставляет трещать основания мира, ибо не вынести Его величия и мощи.
Из раскрытого рта верховной жрицы вылетали брызги слюны, тонкие губы кривились от страсти. Она яростно мотала головой и махала растрепанными длинными волосами.
— О Ты, пробужденный кипящей кровью дев, услышь мой зов, приди на грешную землю, услаждаемый воплями жертв. Из Девяти Краев Забвения, Из Семи Колодцев Пустоты выйди, Владыка!
Голос жрицы был голосом древности, седой старины, из которой пришло великое Знание о тайных силах, движущих миром.
Это была великая и самая главная тайна жрецов — знание посвященных. Простой народ, даже цари Кносса думали, что выше богини Тини-ит нет ничего и никого. Думали, что она — повелительница мира, владычица жизни и смерти.
Именно Тини-ит публично приносились жертвы. И только жрецы всегда с самого начала знали, что истинный владыка — Червь, но его имя должно быть скрыто от всех.
Пусть народ думает, что служит Тини-ит, и приносит ей жертвы. Пусть заблуждается! На самом же деле верховная жрица служила Червю.
Сейчас она взывала к нему, зная, что ему — Темному Владыке — приятен тяжелый запах пролитой царской крови.
Она обращалась к Черному Червю — повелителю богини Тини-ит, называя его древними именами, тайными, сокрытыми от непосвященных, но обладающими особой силой.
— Йайн! Поклоняюсь Тебе! Йайн! Служу Тебе! Йайн! Восхваляю Тебя! Да померкнет солнце! Да развалится на куски! Ужас, стывший прежде, да возвратится к нам! Эгх'яггихн!
Жрица начала кружиться — сначала медленно, а затем все быстрее, так что короткая цветная юбка разлетелась в стороны. Крики становились все бессвязнее, она входила в состояние, когда способна была видеть Червя. Ее мать — прежняя верховная жрица передала ей тайное знание: когда она умрет, то станет следующей супругой Червя…
Теперь, кружась по тускло освещенному светильником залу богов, верховная жрица в священном ужасе все звала и звала своего будущего мужа:
— Нгхэ! Непреклонный Йатх Йаттхарлрл! Нгхэ! Ненасытный Эггалахамош! Нгхэ! Незримый Аштанга Йаду! Йайн, Владыка Альяха! Эгх'яггихн!
В голосе ее звучали любовь, и преданность, и желание служить до смерти и после смерти. И просьба о снисхождении, потому что Червь действительно страшен, и просьба о помощи, потому что помощи больше ждать неоткуда…
Когда призывы закончились и исступление прошло, верховная жрица в изнеможении упала на пол и лежала там, ожесточенно скребя ногтями по каменным плитам. Иногда руки ее попадали в лужицы крови.
Потом жрица поднялась на ноги и окинула безумным взглядом жриц и жрецов, молчаливо толпившихся вокруг.
— Пора, — сказала она. — Времени осталось мало. Возьмите сокровища.
Самые сильные жрецы взялись за веревки, которыми были опутаны сундуки с золотом и драгоценными камнями, и подняли их. Жрица сама закрыла крышки и двинулась впереди процессии.
В руке она несла большую бронзовую коробку с просверленными в стенках мелкими дырочками. Все шедшие рядом старались не смотреть на эту коробку, не останавливать на ней взгляд. Верховная жрица несла в руках собственную смерть.
Это была еще одна тайна, открытая лишь немногим посвященным. Верховная жрица не могла умереть своей смертью и не могла погибнуть от чьей-либо руки. Умереть она могла, только отдав свое тело Великому Червю, став его частью. Это мучительная смерть, но и огромная честь — стать пищей Червя.
Согласно существовавшей испокон веков традиции каждая верховная жрица имела при себе такую коробку. Только сама она могла приближаться к ней или переносить ее с места на место. Внутри слышалось шуршание, а если поднести поближе открытый огонь, то сквозь мелкие дырочки можно было разглядеть, как на подстилке из соломы переливается и блестит что-то скользкое. Это была змея зини-илл — очень редкая порода, которую иногда отлавливали в горах Крита. Когда к верховной жрице приходило понимание того, что она ослабела и пора умирать, полуметровая зини-илл бралась задело.
В присутствии жрецов верховную жрицу привязывали за руки и ноги к каменному алтарю, а затем через анальное отверстие впускали в ее тело змею…
Зини-илл обладала способностью передвигаться в человеческом теле — за это ее и считали воплощением Великого Червя. Змея медленно двигалась сквозь верховную жрицу, прогрызая внутренности и поднимаясь все выше. Нечеловеческая боль, которую испытывала при этом жрица, ее вопли и содрогания были ее последними призывами к Великому Червю, и сидевшие вокруг жрецы бывали невозмутимы.
Когда длинное черное тело зини-илл, извиваясь, полностью исчезало в теле верховной жрицы, все знали — чуть больше часа спустя Тини-ит умрет. До этого она вкусит полной мерой боль и ужас, исходящие от Червя, — вкусит его могущество.
Верховная жрица билась на полу, захлебываясь в крике все время, пока змея в ее теле медленно ползла кверху. Последовательно прогрызая печень, желудок и легкие, зини-илл неуклонно стремилась все выше и выше, словно заранее знала дорогу. Обычно, когда она проходила через пищевод и горло, верховная жрица умирала от удушья. Склонившиеся жрецы внимательно наблюдали за тем, как трепещет горло верховной жрицы, когда внутри его передвигается змея — вползает в голову.
Иногда удушье не наступало, и тогда жрица жила еще несколько минут, чувствуя, как змея лакомится ее мозгом…
Съев мозг своей жертвы, змея выползала через разинутый в последнем крике рот покойной. Зини-илл аккуратно брали и засовывали обратно в бронзовую коробку с дырочками, которую вручали дочери Тини-ит — новой верховной жрице, чтобы та никогда больше не разлучалась со своей будущей смертью.
Эта освященная веками традиция соблюдалась неукоснительно, и сейчас идущая во главе процессии Тини-ит бережно несла в руках бронзовое жилище зини-илл — своей единственной и самой молчаливой подруги, которая, когда придет время, проводит ее в последний путь — к Червю.
Гупа-ан разжег новый факел и пошел перед жрицей, освещая дорогу. Времени и вправду оставалось совсем мало — скоро наступит рассвет, а вместе с ним — последний штурм Кносса, города-дворца, который уже невозможно спасти.
Процессия миновала короткий коридор и остановилась у тяжелой каменной плиты, образовывавшей тупик. Тини-ит склонилась к полу и, нашарив в нише железное кольцо, с силой дернула. Гупа-ан и жрецы невольно ахнули, когда у них на глазах всегда неподвижная каменная плита медленно отъехала в сторону, открывая проход в узкий и абсолютно темный туннель.
Им открылась еще одна священная тайна кносских верховных жриц — подземный ход. Этот узкий туннель был построен в незапамятные времена, когда дворец Кносс только начинали строить. Все люди, работавшие в этом туннеле, по окончании строительства были умерщвлены, и с тех пор тайна оставалась ведома лишь верховным жрицам.
Ни одна жрица не заходила туда и не знала точно, где конец туннеля, потому что память об этом давно стерлась. Просто каждая мать-жрица показывала дочери нишу возле пола в коридоре и железное кольцо внутри и говорила:
— Когда ты станешь верховной жрицей, то помни, что ты и только ты знаешь этот тайный ход, неизвестный даже царям Кносса. Через него ты спасешься сама и спасешь сокровища, принадлежащие Червю.
Поколения сменялись поколениями, жрицы проживали свою жизнь и умирали, уступая место дочерям, и ни одной из них не пришлось воспользоваться этим ходом. Нынешняя Тини-ит тоже думала, что ей не придется исполнить именно эту волю Червя. И только когда многолетняя война с вторгшимися дикими ахейцами на ее глазах подошла к концу, жрица стала догадываться о своем предназначении.
Сегодня, в эту душную черную ночь, когда вокруг Кносса зажглись костры завоевателей, она с дрожью сказала себе:
— Пора.
Такова воля бессмертного темного божества, чтобы ей — молоденькой Тини-ит — спасти сокровища и обеспечить тем самым вечность для народа Кносса. Она — посланница вечности.
В узком туннеле пахло землей, было сыро и прохладно. Первым туда вошел Гупа-ан с факелом, за ним — верховная жрица, а следом внесли сундуки и потянулась процессия трясшихся от страха неизведанного жрецов.
В эту последнюю ночь они покинули Кносский дворец. Они исчезли, растворились в земле, и никто, никто об этом не узнает.
Процессия медленно двигалась по туннелю. Жрецы, надрываясь, тащили на веревках тяжелые сундуки, а шедшие впереди ощупью искали дорогу.
Гупа-ан уже сменил два факела, и оба догорели до самого конца. Пламя было маленьким, из-за недостатка воздуха факелы горели плохо. В туннеле было душно, спертый тяжелый воздух нехотя заползал в легкие.
Постепенно туннель начал расширяться, и через некоторое время стало легче дышать. А потом, после очередного поворота впереди, неожиданно мелькнул свет. Подземный ход выходил в длинную сталактитовую пещеру. В ней было прохладно и сыро. С потолка и с изгибов стен свисали бесчисленные сосульки — большие, достающие почти до земли, и маленькие. Чуть впереди сверкала черная вода подземного озера.
— Посмотрите, куда ведет выход отсюда, — распорядилась жрица.
Сундуки поставили на землю, и Гупа-ан с несколькими людьми двинулись вперед, к свету.
Вход в пещеру был завален камнями, которые пришлось сдвигать с места, чтобы выбраться. Ворочавшие тяжелые камни жрецы пыхтели, обламывая ногти на пальцах, но сделанный ими проход с каждой минутой становился все шире.
Наконец они вышли наружу и осмотрелись. Уже взошло солнце и осветило все вокруг: поросший лесом склон горы, камни под ногами, а внизу — вьющаяся среди деревьев и кустарника узкая тропинка.
Откуда-то со стороны и сзади доносился приглушенный шум. Прислушавшись, можно было понять, что это слившиеся воедино вопли, грохот и треск — звуки начавшегося штурма дворца.
Постепенно Гупа-ан и его спутники определили свое местоположение. Подземный ход вывел их на противоположную сторону гигантской горы, которая всегда была видна из западных окон Кносса. По прямой не так уж далеко. Однако в горной местности, поросшей густым лесом и лишенной дорог, требовалось несколько часов на то, чтобы преодолеть такое расстояние по поверхности земли.
Больше всего Гупа-ану хотелось забраться на вершину горы, чтобы оттуда хоть одним глазом взглянуть на то, что происходит в Кноссе. В этом городе-дворце прошла вся его жизнь. Никогда старику и в голову не могло прийти, что настанет день — и Кносс будет стерт с лица земли. Да и кому вообще приходило в голову подобное? Мощь и величие Кносского царства казались нерушимыми.
«Сейчас там идет бой, — подумал Гупа-ан. — Они все погибнут. Ахейцы и раньше были непобедимыми, а сейчас и подавно — когда из дворца ушла Тини-ит и унесли сокровища. У Кносса больше нет защиты».
Старику казалось, что если он со стороны увидит штурм дворца, то сможет попрощаться с ним, попрощаться с собственной жизнью. Для него это стало бы ритуалом…
— Пора возвращаться, — сказал один из жрецов, тронув Гупа-ана за плечо. — Тини-ит ждет нас.
В пещере уже кипела работа.
— Разрушьте подземный ход, по которому мы пришли сюда, — распорядилась верховная жрица. — Пусть никто не догадается о том, что мы спаслись и спасли сокровища.
После того как жрецы руками и наломанными в лесу возле пещеры палками завалили камнями ход, жрица велела копать яму для сундуков с сокровищами.
Гупа-ана не заставили работать из-за старости, и он несколько раз выбирался наружу, чтобы послушать грохот далекой битвы. Он уже понял, что на вершину горы ему не залезть, и угадывал, что происходит в Кноссе, по шуму. К середине дня звуки постепенно стихли. Смолкли вопли победителей и предсмертные крики побежденных. Еще через некоторое время с другой стороны горы потянуло гарью, и Гупа-ану стало ясно — все кончено.
Ахейцы ворвались в Кносс, перебили всех находившихся там людей, а теперь подожгли дворец. Не случайно их считали дикарями: они даже не грабили. Единственное, что брали себе ахейцы, — это вино в огромных, в человеческий рост глиняных сосудах. Но и сосуды они почти сразу разбивали, переливая вино в свои кожаные мешки, которыми привыкли пользоваться.
Здания дворца и все находившиеся в нем богатства ахейцев не интересовали. Ткани были им не нужны, потому что ходили они голые либо в звериных шкурах. Собранные со всего мира богатства тоже казались им бесполезными: халдейские украшения из золота и серебра с драгоценными камнями, посуда из Ханаанского царства, благовония из Вавилона — всей этой красоты попросту не видели их пустые и бесстрашные глаза — глаза воинов-кочевников.
Кносский дворец горел; пламя поднималось высоко вверх, над лесистыми склонами, а дым густыми клочьями стлался над горами, закрывая голубое небо. Звери разбегались от пожарища, и лишь хищные птицы — охотники до мертвечины стаями кружили высоко в небе, выглядывая себе скорую добычу.
Пока жрецы и жрицы рыли землю, Тини-ит сидела в углу пещеры, сжавшись всем телом и опустив лицо на скрещенные руки. Временами она начинала дрожать, и тогда на ее узких плечах выступали мелкие капли пота. Иногда жрецы бросали короткие взгляды на верховную жрицу и тотчас стыдливо отворачивались: ясно было, что она разговаривает с Великим Червем…
Когда работа была закончена и наступил вечер, Тини-ит содрогнулась, как будто кто-то толкнул ее, и встала на ноги. Ее лицо казалось изможденным, но глаза горели.
— Кносса больше нет, — произнесла она медленно. — Он возродится опять, но это будет не скоро. Пройдет вечность, прежде чем это случится. Ахейцы захватили наш остров и разрушили наши дворцы. Ахейцы будут царствовать здесь. За ними придут другие народы, а за теми — следующие. Десятки народов пройдут через эту землю, и каждый народ будет думать, что это — его родина, что он будет жить тут вечно. Но нет!
Верховная жрица говорила медленно, произнося слова так, словно кто-то нашептывал их ей, и все присутствующие знали: это Великий Червь диктовал жрице Тини-ит свою волю…
— О том, что мы спаслись, не должен знать никто, — говорила она. — Родятся и умрут поколения, десятки поколений, сотни. Весь мир, все народы будут думать, что мы исчезли с лица земли, что нас больше нет. А мы останемся. Мы сохраним наш язык и наше письмо. И наши ритуалы, служение Червю, не прекратятся никогда.
Верховная жрица говорила негромко, но в длинной и узкой пещере с нависшими сталактитами каждое слово гулко разлеталось по темным потаенным углам и затихало там. Глаза Тини-ит были мутными, остановившимися, как будто смотрящими пристально вглубь себя. Жрица пророчествовала.
— Мы тайно разойдемся и смешаемся с другими народами, — сказала она. — Мы станем как они, но не станем ими. Пусть все думают, что мы исчезли, — тем величественнее будет наше появление из глуби времен и тем сильнее ужас, который мы посеем. Из поколения в поколение будут передаваться наши тайные знания, до той поры, пока не придет день нам воскреснуть из небытия. И тогда мы воскреснем из мрака, из праха земного — и снова будем царствовать над миром.
Ираклион
«Критяне всегда лжецы, злые звери, утробы ленивые».
Свидетельство это справедливо. По сей причине обличай их строго…
Широкое и приземистое здание аэропорта в Ираклионе я увидел издалека. Самолет еще разворачивался над морем, а внизу из голубого марева выплыли уже здания главного города Крита.
Выполнив разворот, «боинг» быстро пошел на снижение, и крыша аэропорта имени Никоса Казандакиса несколько раз, приближаясь, мелькнула в иллюминаторе. Вот шасси коснулись раскаленной солнцем земли, и самолет понесся по посадочной полосе. Послышались аплодисменты пассажиров. Я прилетел на Крит.
В то место, откуда к Димису Лигурису пришла смерть. Откуда она достала его…
Прямого рейса сюда из Петербурга нет, так что лететь пришлось с пересадкой через Афины. Я не задержался в столице и не стал осматривать Парфенон, хотя в агентстве мне предлагали такую схему. Сейчас мне было не до греческих древностей.
— Я поеду с тобой, — твердо заявила Зоя, когда я сказал ей, куда направляюсь. — Без меня ты не справишься.
В тот вечер, когда я был гостем в маленькой квартирке на Пятнадцатой линии Васильевского острова, мы перешли на ты. Близость не состоялась, однако сам характер наших отношений изменился. Я стал доверять Зое, а она — мне.
Тем не менее полетел я один. К чему впутывать девушку в расследование? Помочь она все равно не сможет, а мне достанутся лишние хлопоты.
Едва выйдя из здания аэровокзала, я понял, что оказался на далеком юге. После прохладного Питера сентябрьская жара была невыносимой.
Перед входом таксисты кучковались, но немного послушав их ломаный английский, я решил, что здешние нравы в отношении туристов еще более жестокие, чем в Петербурге. Почему местные жители всех приезжих считают дураками?
В центр города я поехал на автобусе, а там довольно быстро нашел отель, где у меня был забронирован номер.
Забившись от дневной жары в комнату с кондиционером, я прикинул свои дальнейшие действия. Собственно говоря, план существовал давно. Мне нужно было найти двух женщин — старую и молодую.
Константинос исполнил обещание и прислал мне фотографию любимой девушки Димиса.
«Ее имя Евдокия, — писал он в сопроводительном письме. — Родом она из деревни Сарандаки, откуда родом и мать Димиса — моя бывшая жена».
Второй женщиной, с которой я хотел встретиться, была сама мать Димиса, так что оставалось лишь найти дорогу к затерянной в горах деревне со смешным названием Сарандаки. Если мои предположения верны и разгадку убийства следует искать на Крите, то хотя бы одна из этих женщин сможет мне помочь.
Ближе к вечеру, когда стало прохладнее, я выбрался из отеля в город. Узкие улицы были полны народа. Казалось, что все необычайно суетятся, хотя, как я потом понял, это совсем не так. Просто греки по сравнению с северными европейцами больше двигаются и громче разговаривают.
Пройдя по нескольким улицам, я вышел на маленькую площадь у фонтана, вздохнул и остановился. Ираклион в целом — некрасивый город. Он хаотично застроен, в нем мало интересных зданий, однако окружавшая меня атмосфера понравилась мне с самого начала.
Живя в Петербурге или любом другом мегаполисе, незаметно для себя самого привыкаешь к постоянному напряжению. Ты можешь его не ощущать, но мегаполис не дает расслабиться. Скученность, обилие пьяных, высокий темп жизни — все это приводит к агрессии, преступности — привыкаешь все время быть начеку.
Ираклион с непривычки показался мне полной противоположностью. Несмотря на внешнюю суету, повсюду в нем было разлито спокойствие. Вокруг меня шумел город, в котором царил мир. Лица окружающих были приветливы, умиротворенны, многие смеялись. В бесчисленных уличных кафе симпатичные девушки подавали кофе в крошечных чашках и красиво пенящееся пиво в высоких бокалах. После волнений последних дней я позволил себе расслабиться.
И еще: множество красивых девушек. Отчего-то в Петербурге я не обращал внимания на женщин, но, оказавшись на Крите, вновь воспрянул духом. Красавицы ходили поодиночке и стайками, оживленно щебеча, и я, поначалу сам того не замечая, все сильнее крутил головой.
Мне нужно было арендовать машину для поездки в горную деревню, и некоторое время я бродил по Ираклиону, присматриваясь к соответствующим агентствам. Строго говоря, присматриваться было особенно не к чему — у всех таких фирм примерно один и тот же выбор машин и одни и те же условия аренды.
В конце концов, отойдя подальше от центра в сторону набережной, я остановил свой выбор на маленьком красном «хёндай-атос», похожем на аккуратную коробочку с колесами. Заплатив вперед и договорившись, что с утра машина будет стоять у моего отеля, я почувствовал себя временно свободным от дел. По крайней мере до утра.
На набережной оказалось много ресторанчиков, и я решил, что имею право посетить один из них. В конце концов, почему бы не побаловать себя? Как поется в старинной одесской песенке:
Отчего ж не выпить бедному еврею,
Если у него нет срочных дел?
Движимый таким «одесским» настроением, я сел за столик с видом на неподвижное синее море и сделал заказ. Хорошо был виден порт с громадными белыми корпусами пассажирских кораблей у пирса. Несколько танкеров стояли на рейде и издалека казались игрушечными.
Справа от меня синело море, а слева гуляли люди, праздные, как и я в этот вечер. Набережная была усажена высокими густыми кустами, и яркие цветы роняли с них свои последние лепестки.
Я успел выпить пару рюмок прозрачной ракии и закусить жареными баклажанами, как стало быстро темнеть. Повсюду зажглись фонари, а порт с освещенными кораблями сделался особенно красив.
Под горячий шашлык «сувлаки» я заказал местного вина, оказавшегося терпким и чуть кисловатым. В ресторане было немного посетителей, и скучающий официант с интересом наблюдал за моими гастрономическими изысканиями.
О том, что я русский, он догадался сразу. Стоило мне появиться на пороге заведения, как я услышал приветствие на родном языке. Наверное, тут много туристов из России…
Но сейчас туристический сезон заканчивался — это стало заметно очень скоро, когда с наступлением темноты многолюдная набережная опустела.
Играла музыка — бесконечные, тянущиеся по получасу греческие мелодии. Из порта долетали приглушенные расстоянием гудки и свистки кораблей. Люди за соседними столиками — в основном пожилые пары — разговаривали громко и экспрессивно, но слова чужого языка пролетали мимо моих ушей.
Внезапно откуда-то слева я услышал сдавленный женский крик и топот. Что это?
Повернув голову, я увидел сцену, совершенно не соответствовавшую царившему вокруг спокойствию и моему собственному умиротворенному состоянию.
Три парня отвратительной наружности тащили в кусты молодую женщину, которая яростно от них отбивалась. Что это за парни, было легко определить с первого взгляда: стоптанные кроссовки, старые джинсы с естественной бахромой, майки и немытые патлы. Среди части молодежи теперь принято не следить за собой и выглядеть чучелами, но про этих троих любой патрульный с уверенностью сказал бы: наркоманы, способные на все.
Девушку я не успел рассмотреть, но ситуацию просек сразу.
Быстро оглядевшись вокруг, я не обнаружил никого, кто был бы способен вмешаться. Набережная опустела, а в ресторане сидели люди, очевидно, не склонные к потасовкам с непредсказуемым исходом. Два-три толстяка с женами, вряд ли способные сразиться с хулиганами.
Одновременно я подумал и о том, что мне совсем не хочется ввязываться. Зачем? Я только сегодня приехал, у меня другие заботы…
— Эй! — громко крикнул я парням, не вставая из-за стола. — Прекратите немедленно!
Может, окрика будет достаточно?
Крикнул я по-английски, и они могли не понять, но мой тон ясно свидетельствовал о смысле сказанного. Естественно, нападавшие даже не повернули головы в мою сторону.
— Черт! — выругался я. — Вот черт!
В кои-то веки расслабился — и вот на тебе: нежданное приключение.
Но ведь и не сидеть же спокойно, когда у тебя под носом напали на женщину!
Рассуждать было некогда, и в одно мгновение я перескочил через низкую ограду, отделявшую ресторанчик от набережной.
Первого парня я просто схватил сзади за шею и отшвырнул в сторону. В некоторых случаях этого оказывается достаточно: хулиганы, встретив решительный отпор, пугаются и убегают.
Но не сейчас. Двое оставшихся, не обращая на меня никакого внимания, продолжали тащить девушку в заросли кустарника. Один из них сжимал ей горло, не давая кричать, а второй помогал ему. Несчастная молотила ногами по воздуху и, задыхаясь, хрипела…
Что ж, придется разбираться с каждым в отдельности. В следующую секунду я наглядно продемонстрировал твердость своих намерений, подскочив сбоку и нанеся удар в висок одному из нападавших. Против моих ожиданий, наркоман оказался крепким мужиком и от удара не упал, а только пошатнулся и выпустил руки девушки.
На мгновение я поймал его мутный взгляд, и хулиган бросился на меня. Мы сцепились, причем противник все время пытался схватить меня за горло, а я успел несколько раз ударить его кулаком в живот.
В этот миг сзади на меня наскочил парень, которого я только что грубо отшвырнул. Надо же, мелькнуло у меня в голове, а я думал, он убежал…
Наступил короткий момент, когда я горько пожалел о том, что ввязался в эту историю. Сейчас я получу удар ножом, и мою поездку можно считать оконченной. Даже если я останусь в живых, что еще вопрос…
И зачем я только влез? Без меня бы разобрались. Мало тут греков, что ли?
Видимо, страх и отчаяние придали мне сил: в следующее мгновение я сбросил с себя напавшего сзади и нанес удар в лицо тому, кто был спереди. Второй удар оказался гораздо эффективнее первого. К тому моменту я уже сильно испугался и поэтому вложил в свой кулак всю силу без остатка.
Хрустнула кость под кулаком, и я понял, что сломал противнику нос. Резко развернувшись, я бросился на другого, но встретил пустоту.
Опасность миновала так же внезапно, как возникла, — после первого же моего удачного удара все трое хулиганов сбежали. Ломая кусты и выкрикивая что-то, они рванули в сторону.
Девушка сидела на земле, там, где ее бросили. Волосы ее растрепались, а губы дрожали от пережитого ужаса.
Нетвердыми движениями, как слепая, она шарила по земле в поисках своей сумочки. Нашла ее и раскрыла.
— Давайте я помогу вам встать, — сказал я, протянув руку. Только тогда девушка обратила на меня внимание, подняла голову и улыбнулась.
— Это вы помогли мне? — спросила она. — Вы здорово деретесь.
Она протянула мне узкую ладонь, и я помог ей подняться на ноги.
— У меня сломался каблук, — растерянно произнесла она. — Как я теперь пойду?
Ее английский был лучше моего. Во всяком случае, слово «каблук» я забыл и понял смысл сказанного, лишь увидев, как девушка покачнулась.
Только сейчас я заметил, как она красива. Среднего роста, с длинными черными волосами ниже плеч, она выглядела совсем тоненькой, как тростинка. Ее ладонь была узкой, словно у ребенка. Смуглое лицо с правильными точеными чертами.
Девушка вскинула на меня глаза, и я поразился тому, какие они черные и блестящие. В первое мгновение мне показалось, что глаза блестят оттого, что полны слез, но потом понял — это не так.
— Я должна вас поблагодарить, — сказала незнакомка, снова протягивая мне руку. — Это было так страшно! Откуда здесь взялись эти негодяи? Я совершенно не ожидала…
— Откуда они взялись, мне трудно сказать, — ответил я. — Но удивлен не меньше вашего. Наверное, это были наркоманы. Ваша сумочка цела? Обычно они охотятся именно за деньгами.
— С сумочкой все в порядке. — Девушка показала мне маленькую кожаную сумку и встряхнула ее. — Да в ней ничего и не было. Но я так вам признательна. Если бы не вы, то я, думаю, в следующую минуту умерла бы от страха. И вообще: мало ли что они могли сделать…
Мы стояли напротив друг друга на набережной, а рядом постепенно появлялись люди. Подошел из-за загородки ресторана официант, а за ним — несколько посетителей, ставших свидетелями происшествия. Они громко галдели между собой и с девушкой по-гречески, и я не понимал ни слова.
— Может быть, нужно позвать полицию? — спросил я на всякий случай. Кто знает, какие тут правила…
Мои слова, переведенные девушкой на греческий, были встречены сдержанным смехом, и я понял, что Греция мало отличается от России.
— Слава Богу, все обошлось, — сказала девушка и протянула мне руку в третий раз. — Агафья.
— Олег, — переминаясь с ноги на ногу, представился я.
— Олег? — переспросила она, как бы покатав мое имя на языке. — Вы русский, да? Здесь много русских, но мне никогда не приходилось встречаться…
Эта девушка меня смущала. Я сразу понял, что робею в ее присутствии. Может быть, все дело в черных-пречерных, блестящих, как бусины, глазах? В них явно было что-то гипнотическое. Стоило Агафье в первый раз взглянуть на меня — и я почувствовал себя завороженным…
И имя — Агафья. Смуглая красавица с маленьким точеным телом и древним именем, словно пришедшим из прошлого. Несущим с собой ароматы восточных благовоний, сладкий запах жертвенников и соленые ветры Средиземноморья.
— Я ужинал в ресторане, — вдруг произнес я, указав на свой столик за перегородкой. — Вы не согласитесь составить мне компанию?
Честное слово, я не собирался это говорить! Рот сам открылся, и язык произнес все эти слова.
— Ужинать? — засмеялась Агафья. — Сейчас слишком поздно для этого.
Она быстро осмотрела меня с ног до головы.
— Вы спасли меня от негодяев, — сказала она задумчиво, — и вы хороши собой. Может быть, глоток вина?
Немного непривычно, когда тебя оценивают вслух. Другому на моем месте могло бы стать неприятно, но изучающий взгляд Агафьи и ее слова оказали на меня возбуждающее действие. Я взял ее под руку и, поддерживая, повел в ресторан, где официант, оценивший ситуацию, уже мчался к столику.
— У вас часто нападают на женщин? — спросил я, заказав еще вина.
— А у вас? — пожала плечами девушка. — Думаю, это случается везде. Я сама виновата, задержалась на работе.
Обычно я возвращаюсь домой гораздо раньше и ничего плохого не происходит. Даже не знаю, как вас благодарить.
Последние слова она произнесла как-то по-особенному, со значением. Сказала и посмотрела на меня — прямо, глаза в глаза.
Этот взгляд смущал меня. Блестящий, пытливый, исполненный какой-то невыразимой силы. Будто смотрящий тебе в душу. Как у Христа и святых на византийских иконах.
Чем отличаются византийские иконы от русских? Наверное, специалисты могут сказать о различиях в составе красок, о колористике, ракурсе и перспективе. Я ничего этого не знаю. Мне видится лишь главное отличие — глаза на этих иконах. На византийских они буравят тебя, гипнотизируют, лишают воли. Хотя, может быть, я фантазирую…
— А где вы работаете? — спросил я. Где может работать неземное создание?
— В музее, — коротко ответила девушка, пригубив бокал с темно-красным вином.
— В каком?
Агафья улыбнулась, сверкнув в свете стоявшей на столе лампы белоснежными зубами.
— В Ираклионе один музей, — сказала она насмешливо. — Сразу видно, что вы тут совсем недавно. Вы турист?
— Да… Нет, — смешался я. — Можно сказать, я тут по делу.
— Бизнес? — уточнила она. — Торговля?
— Нет, у меня частное дело, — наконец нашелся я и пояснил: — Личное.
— О! — оживилась она. — Вы получили наследство? Большое?
Женщина, сидевшая напротив с бокалом в руке, буквально пьянила меня. Ее чудесные глаза агатового цвета сверкали, ее низкий грудной голос будоражил мою кровь. Ее вопросы были остроумны, а суждения — так стремительны, что я не поспевал за ними.
Вы когда-нибудь встречали по-настоящему блестящую женщину? Я — да. Один раз, в тот вечер.
— Признайтесь, русский герой, — щебетала Агафья, шутливо тормоша меня за рукав, — большое наследство?
Пора было приоткрыть завесу тайны.
— Я ищу людей, — коротко признался я.
— Вы полицейский? — В ее глазах загорелся интерес. — Олег, вы меня интригуете, это нехорошо. Женщины ведь очень любопытны. Вы спасли меня от рук жутких хулиганов не для того, чтобы теперь я умерла от любопытства.
Но тут я взял себя в руки и нашел силы промолчать. Вместо ответа я принялся расспрашивать Агафью, уводя разговор в другую сторону.
— А что вы делаете в музее? — спросил я.
Агафья работала в музее древностей, расположенном в самом центре Ираклиона. Это жемчужина местного туризма. Все, кто посетил Кносский дворец, сразу после этого едут в Ираклион и посещают музей древностей, в котором собраны ценности, найденные на территории Кносса.
На месте самих раскопок остались только камни — фрагменты фундамента, остатки стен, куски внутренних лестниц с истертыми ступенями.
А в специально построенный музей перенесли все, что было найдено от исчезнувшей минойской культуры, — расписанные вазы, кувшины, наконечники стрел, лезвия бронзовых ножей. Даже роспись, сохранившуюся на стенах, вырезали из камня и поместили под стекло.
— Вас не интересует история? — спросила девушка. — Потому что мне было бы приятно показать вам все это.
— Как насчет минойского линейного письма А? — усмехнулся я. — Вы умеете его читать?
Мой вопрос вызвал новый взрыв энтузиазма.
— Так вы кое-что знаете о Крите! — воскликнула Агафья. — Нет, эту письменность еще никто не сумел прочесть. Мертвый язык, и ни одному ученому не удалось проникнуть в его тайну.
— Вы думаете? — снова улыбнулся я. — А мне известен человек, который умел это читать.
Но я совершенно не предполагал услышать ответ…
— Димис Лигурис? — быстро спросила Агафья и добродушно засмеялась, махнув рукой. — Несчастный сумасшедший. Откуда вы его знаете?
Я ошеломленно молчал. Видимо, поняв мое состояние, девушка порывисто коснулась рукой моего плеча и мягко сказала:
— Это же Ираклион — маленький город. Здесь все историки знают друг друга. Как только вы сказали, что знаете человека, утверждающего, что умеет читать по-минойски, я сразу поняла, кого вы имеете в виду. Бедный Димис! Все здесь его знают. Красивый и талантливый молодой человек! Когда он стал говорить, что знает минойский язык, мы все сначала решили, что он шарлатан и просто хочет таким образом сделать себе карьеру среди профанов. Знаете, есть ведь масса недобросовестных ученых, попросту жуликов. Некоторым из них удается неплохо устроиться в жизни. Так вот. — Она перевела дух и покачала очаровательной головкой. — Но потом мы поняли, что Димис — совсем не шарлатан. Что он на самом деле верит, что сумел проникнуть в эту тайну. Несчастный больной парень! А откуда вы его знаете?
— Его убили, — мрачно ответил я.
— О Боже! — Девушка подпрыгнула на стуле и от волнения прижала ладони к щекам. Ее глаза округлились, и в уголках их блеснули мгновенно выступившие слезы. — Не может быть! — воскликнула она с болью в голосе. — Это невозможно! Димис…
Она была потрясена, и мне стало неловко за то, что сообщил о трагедии столь бесцеремонно. Агафья ведь только что сказала: Ираклион — маленький город, и все знают друг друга.
Похоже, для нее смерть Димиса оказалась тяжелым ударом.
Агафья заплакала, став от этого еще красивее. Слезинки, как бриллианты, катились по ее щекам…
— Но почему? За что? — повторяла она беспрестанно. — Он ведь такой безобидный! Никому не делал никакого вреда!
Она схватила меня за руку и вновь заглянула в глаза.
— Как это произошло? — спросила она. — Где это случилось?
— В Петербурге — ответил я неохотно, злясь на себя за то, что ляпнул столь необдуманно.
— Петербург, — медленно повторила за мной Агафья и на секунду задумалась, завела глаза кверху, в темное небо со сверкающими южными звездами. — Петербург — это большой портовый город в Швеции? — неуверенно сказала она. — Там известный университет, я знаю. Димис был там?
— Нет, — крякнув, поправил я. — Вы путаете с Гетеборгом. Просто похоже звучит. А Петербург — это в России.
— Ах да, вы же русский! — с досадой воскликнула девушка, покачав головой. — Ну да, точно, как я забыла: Петербург — это город в России. Я знала, просто растерялась. А за что его убили?
Мы одни сидели в ресторане до часу ночи. За первой бутылкой вина последовала вторая: оказалось, что греческие девушки не прочь выпить. Потом я заказал кофе с душистым коньяком «Метакса», настоянным на местных травах, и жизнь постепенно повернулась ко мне своей приятной стороной.
Официант в очередной раз бросил на нас умоляющий взгляд, и мы наконец встали и пошли. Идти на сломанном каблуке Агафье было трудно, и мне пришлось крепко держать ее под руку.
Оглушительно трещали ночные цикады. Огромное звездное небо с мириадами звезд висело над нами. Из порта по-прежнему слышались свистки и шум грузовых машин.
— Нам совсем недалеко, — бормотала Агафья, опираясь на мою руку, — тут близко…
От нее пахло духами — сложным ароматом с оттенком миндаля, который смешался с особенно сильным по ночам запахом цветов.
В какое-то мгновение меня пронзила мысль, что я поступаю неправильно. Совсем неправильно. Я прилетел по важному делу, причем прилетел только сегодня. Мне не следует сейчас никуда ходить. Правильнее вернуться в отель и, предварительно заперев дверь как следует, лечь спать.
В любое другое время и в любом другом случае я твердо сказал бы, что человек в моем положении совершает ошибку, когда среди ночи тащится по незнакомому городу с незнакомой молодой женщиной.
Но близость девушки, ее запах, ее горячее тело околдовывали меня.
— Здесь, — сказала Агафья, остановившись перед небольшим двухэтажным домом на тихой улочке. — Мы пришли.
Я оглянулся — вокруг никого не было. Свет в окнах соседних домов был погашен, и вдоль тротуаров с обеих сторон тянулись ряды припаркованных на ночь машин.
Агафья чуть наклонилась ко мне, и ее лицо оказалось совсем рядом с моим подбородком. Она взглянула снизу вверх, и мои глаза встретились с ее — бездонными и глубокими, как черная ночь…
— Я могу пригласить моего спасителя зайти в дом? — раздался мелодичный голос, прозвучавший для меня звоном.
Что я мог ответить? Что сказать?
После двух лет полного одиночества, терзаний и неуверенности в себе нужно было прилететь на Крит, чтобы встретить поистине неотразимую женщину.
Она взяла меня за руки, и мы слились в одно целое, исполненное невыразимой нежности. Меня как будто ударило током, а затем страсть затрясла меня, захлестнула…
Ночью я проснулся совершенно внезапно. Будто в голове что-то сверкнуло — и я открыл глаза.
В комнате было темно. Скосив глаза, я увидел спавшую рядом Агафью. Ее маленькое смуглое тело на сбившейся белой шелковой простыне. Услышал тихое ровное дыхание.
Я взглянул на часы — без четверти четыре. Еще два часа назад эта спальня на втором этаже наполнялась нашими блаженными стонами и звуками страсти. Час назад мы заснули.
Такого упоительного восторга я не испытывал никогда в жизни. Эта изящная молодая женщина с очаровательными манерами и кукольным гибким телом в постели оказалась настоящей тигрицей.
Стоило нам подняться в спальню, как она без всяких предисловий набросилась на меня.
В объятиях Агафьи я забыл о собственной заторможенности последних двух лет, о сложных отношениях с женщинами. Нет, рядом с ней я вновь стал прежним, в меня вселились былые чувства, я ощутил себя таким, каким был всегда. Трепетавшие от страсти губы, подрагивавшие крылья тонко очерченного носа, жар ее тела — все это вместе нахлынуло на меня, заставив вспомнить лучшие годы и самые яркие сексуальные впечатления. И ни одно из них, бережно хранимое в памяти, не могло сравниться с испытанным сейчас…
Простыня пропиталась нашим потом, воздух в комнате насытился возгласами несдерживаемой страсти, и мое дыхание начало сбиваться. Только тогда Агафья сменила бешеный напор на тихую ласку, и ее поцелуи обволокли меня благодарной нежностью.
Она целовала меня, и мне все время вспоминалось где-то вычитанное восточное выражение: «Дыхание ее исполнено ароматом роз…»
Я лежал неподвижно. Легкое дыхание спящей девушки отдавалось во мне радостью. Как-никак после двух лет воздержания и апатии ко мне вернулась страсть. Или, может быть, любовь? В ту минуту я был готов подумать и так.
Но откуда этот дискомфорт? Почему я проснулся сейчас, в темноте, в безмолвии, утомленный?
«Встань, оденься и иди, — сказал мне внутренний голос, прозвучавший в голове исключительно четко. — Не надо никого будить. Соберись тихо и выйди».
Обычно я прислушиваюсь к внутреннему голосу. Это вопрос успеха, а иногда выживания. Каждый, кто занимается рискованным делом, будь то сыск, или бизнес, или даже криминал, отлично знает голос, который иногда вдруг начинает звучать в тебе. Те, кто с ним не знаком, либо вообще долго не живут, либо терпят серьезный крах и их мнение о внутреннем голосе уже никого не интересует…
«Но здесь так хорошо, — ответил я. — И я ужасно утомлен. А завтра совершенно необязательно отправляться в путь с раннего утра».
«Вставай и немедленно иди, — повторил голос. — Ты должен спать в отеле. И без того ты уже достаточно сделал неправильно. В другом случае ты сам бы осудил такое поведение».
Сделав над собой усилие, я сел на кровати. Затем одним движением поднялся на ноги, чувствуя себя полностью разбитым. Больше всего в ту минуту хотелось лечь обратно, а наутро проснуться в лучах греческого солнца рядом с прекрасной девушкой, подарившей мне наслаждение, если не счастье.
Несколько секунд я постоял в тишине, глядя на спящую Агафью. Ее волосы разметались по подушке, рот был полуоткрыт, и внезапно я ощутил трепетную нежность к ней. Зачем уходить сейчас? Она расстроится, увидев, что я не остался с ней…
Снизу раздался чуть слышный шорох. Звук донесся с первого этажа, как будто там кто-то ходил.
Кто это? Мне вдруг пришло в голову, что я даже не спросил, есть ли у Агафьи муж. А почему бы и нет? Такая красивая молодая женщина наверняка имеет если не мужа, то возлюбленного. Глупо предполагать, что всю жизнь она сидела здесь и ждала меня…
Так это муж? Но тогда он сейчас поднимется — и будет жуткий скандал. Причем скандал — это мягко сказано. Уж мне ли, частному детективу, не знать, чем зачастую заканчиваются подобные ночные встречи.
Нет, этого допустить нельзя! Не хватало еще впутаться в какую-нибудь историю!
Агафья спала, и я не стал ее будить. В любом случае действовать следовало самому и самому принимать решение. Причем немедленное.
Как здорово, что я вовремя проснулся! Слава Богу, где-то в животе у меня есть механизм, который сигнализирует об опасности. Или же я просто проснулся от звука шагов, только не осознал этого?
Схватить брюки и рубашку, разбросанные по полу, не составило труда, и через несколько секунд я был готов. Выходить через дверь нельзя: внизу я рискую наткнуться на того, с кем встречаться не желаю. Несколько часов назад, войдя следом за Агафьей в дом, я был слишком увлечен ею и не особенно обращал внимание на расположение комнат и лестниц.
Метнувшись к окну, я оценил высоту, а заодно и рельеф стены дома. Прыгать высоковато, но если сначала встать вот на этот карниз, а затем спуститься вниз еще на метр…
Окно выходило в садик, а уже через два метра находилась бетонная стена соседнего дома. Внизу — посыпанная гравием дорожка. Яркая луна стояла высоко в небе, свободном от облаков, и хорошо освещала окрестности.
Одним рывком я перебросил тело через подоконник и повис на руках. Нащупав ногами карниз, я встал на него и посмотрел вниз — там виднелся какой-то уступ.
Самым глупым в данной ситуации было бы упасть и сломать ногу. Вся моя миссия в этом случае пойдет к черту, да и вообще: что за несолидное поведение. Прилетел на Крит для того лишь, чтобы в первую же ночь покалечиться, вылезая из окна случайной любовницы.
Несколько мгновений я медлил, затем стал спускаться. К счастью, дом был современной постройки, с массой различных выступающих частей — это особенность критской архитектуры. Весьма удачная особенность для лиц, избегающих общения с мужьями…
На последнем этапе, правда, я все-таки сорвался и полетел вниз, но падать было уже невысоко. Ударился правым боком и рукой о гравий, но сумел вскочить на ноги и побежал по дорожке к воротам.
Во дворе перед домом стояла машина Агафьи, которую она показала мне, когда мы вошли, — крошечная «опель-тигра». Металлические ворота звякнули, и я выскользнул на безлюдную улицу. В свете фонаря я увидел припаркованную у тротуара длинную черную машину.
Не оглядываясь, я бросился бежать по улице в ту сторону, где, по моим наблюдениям, должен был остаться мой отель.
Выспаться мне так и не пришлось. Я был страшно зол на себя за проявленные слабость и беспечность.
— Ты — кобель, Олег! — бранил я себя. — Настоящий кобель, причем сорвавшийся с цепи. Ты повел себя как мальчишка на каникулах!
Приехал по важному делу на Крит и в первый же вечер завел интрижку, потащился к незнакомой женщине домой, забыв об осторожности. Чуть было не вляпался в историю и не испортил все дело. Вот и поручай после этого таким, как я, важные дела.
Правда, настроение у меня все равно было хорошее. Как-никак я провел ночь с великолепной девушкой и по воле судьбы и собственного безрассудства внезапно прервал затянувшийся на два года сексуальный пост, уже давно тяготивший меня. Как после этого не радоваться и не ощущать подъема сил?
— Ты будешь наказан, Олег — строго сказал я, глядя в зеркало на небритое усталое лицо. — Спать ты не ляжешь, на это не осталось времени. Любишь кататься — люби и саночки возить. Ночью в постели с прекрасной и ненасытной женщиной ты был очень даже хорош. Теперь посмотрим, насколько хорош ты будешь с утра за рулем автомобиля.
Около часа я сидел в номере, разложив перед собой фотографии, и готовился к предстоящему дню. Фотографий было три: Димис Лигурис и две близкие ему женщины — мать и любимая девушка, изображения которых прислал мне Константинос.
«Девушку зовут Евдокия Канделаки, — писал мне заказчик. — Она живет в деревне Сарандаки, это недалеко от Маллии, в горах. Оттуда же родом и моя бывшая жена Анастасия — мать Димиса».
На обеих фотографиях женщины были совсем молодые, и если бы Константинос не подписал их, возлюбленную Димиса и его мать легко можно было бы перепутать. Ясно было, что господин Лигурис прислал снимок бывшей супруги, который у него имелся, очень давний.
«Мы расстались с Анастасией через год после рождения Димиса, — написал он в сопроводительном письме. — И с тех пор я ни разу не видел ее и очень мало знаю о ее жизни. Знаю лишь, что Анастасия вернулась в деревню, откуда она родом».
Видимо, снимок, на котором была запечатлена бывшая жена Лигуриса, сделали еще до рождения Димиса, потому что Анастасия выглядела совсем юной. Что-то в ее облике показалось мне смутно знакомым, но я тотчас отогнал от себя эту дурацкую мысль…
«Красивые женщины живут в Греции, — невольно подумал я, взяв в руки фото Евдокии. — Конечно, сам Димис был хорош собой, но и женщины просто как на подбор».
При мысли о красивых женщинах передо мной сразу возник облик Агафьи. Хорошо бы вернуться сегодня к вечеру и, может быть, встретиться с ней снова. Вот только нужно заранее выяснить, чьи это шаги были внизу…
Тщательно побрившись и приняв душ, я спустился в ресторан. Мне предстоял долгий и трудный день, так что следовало хорошо позавтракать. Впрочем, если бы я представлял себе, насколько день будет трудным, я заодно съел бы и обед с ужином…
Когда после сосисок настал черед йогурта и я, стоя с тарелкой у раздаточного стола, прикидывал, каких именно фруктов туда добавить для вкуса, в кармане заверещал мобильник.
Кто бы это мог быть? Да кто угодно — при включенном роуминге любой может достать тебя хоть на краю света.
— Привет, — зычно прозвучал в трубке знакомый голос, и так отчетливо, словно из соседней комнаты. — Сергей Корзунов. Не разбудил тебя? Ну и ладно. Слушай, Олег, у нас тут маленькая фигня случилась. Решил тебя предупредить на всякий случай.
По бодрости тона и по специфически осторожному выражению «маленькая фигня» я сразу понял, что произошло что-то очень неприятное. И вообще: Серега Корзунов уже не в том звании, чтобы с утра пораньше звонить по пустякам…
— Что случилось? — мрачно поинтересовался я, рассеянно положив в свой йогурт сразу три вида фруктов, отчего на тарелке получилась целая гора.
— Да вот деваху-то мы прохлопали! — невнятно закричал в трубку Корзунов. — Сначала внимания не обратили, а потом как наружку пустили, так сразу не въехали, а она и соскочила.
Пропустив последовавшие за этим нецензурные выражения, я спросил:
— Какую деваху? Куда соскочила? Я ничего не понял.
— А сейчас поймешь! — бодро прокричал Сергей. — Зою Некрасову помнишь? Которая подруга убитого… Так вот, мы за ней на всякий случай наблюдение установили. Правда, не сразу, потому что людей, сам знаешь, не хватает. Так вот…
Возбужденная речь Корзунова в конце концов стала более внятной, и я начал его понимать.
За Зоей Некрасовой несколько дней назад была установлена слежка — наружное наблюдение. И вчера выяснилось, что она тайком от всех встречается с неким человеком — тоже греком, но приехавшим в отличие от Димиса не из Великобритании, а с Крита.
Встречались они явно тайно, опасаясь показываться вместе на людях, и уже сам по себе этот факт вызвал у милиции подозрение. На всякий случай грека решили задержать, а саму Зою — как следует допросить, не скрывает ли она чего от следствия. Ведь понятно было, что секретные встречи Зои с критянином несомненно имеют прямое отношение к убийству.
Дальше все получилось как всегда. О контактах Зои и грека начальству доложили слишком поздно, а потом еще затянули с принятием решения о задержании и допросе: чего-то там, как всегда, долго согласовывали. А в результате…
— Понимаешь? — орал в трубку Сергей. — Нет, ты понимаешь, они сбежали! Может, почувствовали что неладное или заметили слежку. Только мы хватились, а их нет!
— Куда сбежали? — поинтересовался я на всякий случай, уже успев сесть за столик и кивнув официанту, чтобы тот налил мне кофе. Не стоять же столбом посреди ресторана с тарелкой в одной руке и с телефоном в другой.
— В Грецию! — закричал Корзунов еще надсаднее, чем прежде. — Куда ж им еще сбегать? Только сейчас информация пришла — они зарегистрировались на рейс до Салоник. Самолет уже совершил посадку, я узнавал…
Если Сергей говорил правду, то я легко мог представить себе дальнейший путь «сладкой парочки» — его конечной точкой был Крит. Значит, вскоре их следовало ожидать здесь.
В эту минуту мне пришло в голову, что Серега Корзунов не знает, где я сейчас нахожусь. Он звонит, думая, что я где-то рядом, в Питере.
Сказать ему? Или не говорить?
Я вспомнил о том, что видел расписание в аэропорту: самолеты местных линий летают с континента на Крит чуть ли не каждый час. А кроме того, ходят паромы, и не один. Это значит, что я при всем желании, даже если немедленно все брошу и сорвусь с места, не смогу встретить Зою с ее греком.
А если так, зачем обнадеживать Корзунова? Он в Питере, а я здесь, но от этого ничего не меняется.
— Ладно, — сказал я. — А чего ты хочешь от меня? Ты хочешь сказать, что это Зоя убила Димиса Лигуриса?
— Может, и не сама, — крикнул Сергей. — Может, это ее грек, а она только пособница. Впрочем, что зря говорить, их уже тут нету. Упустили.
«Это в Питере их нету», — хотел было ответить я, но сдержался.
А здесь, на Крите, они как раз очень скоро появятся. Интересно, с чем? И как это отразится на мне?
Встречи в горах
«Хёндай-атос» ждал меня на стоянке перед гостиницей. Ключ от машины вручил мне портье, а карта острова уже лежала приготовленная на переднем сиденье. На Крите любят туристов и действительно стараются им угодить.
В России, например, туристов не любят — это известно. В сознании каждого русского человека глубоко укоренилась мысль о том, что «мы делаем ракеты и перекрыли Енисей» и что у великой державы есть задачи поважнее, чем угождать каким-то там иностранным туристам.
А вот у Греции ничего этого нет — ни ржавых ракет, ни мировых амбиций. Поэтому простые люди тут думают не об имперском величии, а о том, что сделать, чтобы туристу понравилось и он приехал еще раз.
Кое-как сориентировавшись на узких улицах Ираклиона, я вырулил на главную площадь с памятником, увидев который так резко затормозил, что чуть было не стал причиной аварии. Передо мной на фоне ярко-голубого неба высился памятник Ленину!
Бронзовый Владимир Ильич строго смотрел на уродливое нагромождение зданий-коробок и явно не одобрял увиденное.
— Не может быть! — сказал я себе, стряхнув первоначальное оцепенение. — При чем тут Ленин? Я же не в Туле и не в Воронеже. Он тут и не бывал никогда. Или бывал? Но все равно — почему?
Я не мог успокоиться до тех пор, пока не вылез из машины и не подошел поближе. Так и есть: обман зрения. Это не Ленин, а некий Ванзелос — видимо, здешний политический деятель, судя по костюму и выражению лица. Но до чего похож! Просто брат-близнец. Видимо, греки так же вздрагивают в России при виде понатыканных всюду бронзовых Ильичей…
А вот с дорогами оказалось плохо. Стоило выехать из Ираклиона, как выяснилось, что горные дороги — и сами по себе вещь неприятная, а если они к тому же узкие и с крутыми поворотами, то расслабиться невозможно.
До Маллии я как-то доехал, но когда, следуя карте, углубился в горы центральной части острова, пот начал заливать мне глаза. На многих участках местных дорог две машины не могут разъехаться. С одной стороны скала, с другой — обрыв, и если две машины встретились, то одной из них нужно сдавать назад до километра и застывать на пятачке где-нибудь на краю пропасти. А если сзади едет следующая машина?
Наверное, местные водители привыкли к подобным вещам, но без серьезного навыка ездить таким образом — сущее наказание.
К тому же с каждым километром пути места вокруг становились все глуше и безлюднее. Дороги вьются по горам, уводя в сторону от морского побережья, где много людей и где кипит жизнь. В этом отношении Крит напомнил мне Россию, где большие города похожи на европейские и американские — высотные дома, потоки машин, сверкание офисных и магазинных витрин. А стоит отъехать подальше, как начинаются безлюдные деревни, бездорожье, нищета, и люди уже плохо понимают, что такое Интернет…
Пейзаж был живописный: пасущиеся на горных склонах стада овец, выжженная солнцем земля и редкие деревушки с белыми домиками, притулившимися между скал, — все это немедленно вызывало ассоциации с лирическими кадрами из «Крестного отца», где Майкл Корлеоне бродит по Сицилии, и со старым эротическим фильмом «Греческая смоковница», на который в начале девяностых ломился в видеосалоны бывший советский народ.
Дорога требовала постоянного напряжения, но голова при этом оставалась свободна — ведь за рулем человек использует не мозг, а рефлексы, нервную систему. Я неотрывно думал о Зое. Неужели я ошибся, утратил нюх? Ведь я общался с этой девушкой дважды, и в последний раз между нами даже пробежала какая-то искра, большая, чем просто взаимопонимание и приязнь. Она сама шла на контакт со мной, мне казалось, что она открыта и искренна.
И что же получается? Из слов Корзунова выходило, что Зоя — совсем не та, за кого себя выдает, и не такая, какой хочет казаться.
Тайные встречи с неким греком, а затем скоропалительный отъезд вместе с ним сюда, в Грецию. Точнее, на Крит, в чем я ни минуты не сомневался. Все это свидетельствовало против нее. Неужели она имеет отношение к гибели Димиса?
Конечно, при моем опыте не приходится сомневаться в коварстве и злобном хитроумии человеческой породы. Всякое уже видел, но сейчас я был обескуражен. Какую изобретательность и актерское дарование нужно иметь, чтобы столь долгое время не вызывать в отношении себя никаких подозрений! Ведь Зое удалось водить за нос даже уголовный розыск, и это при том, что она была тем самым человеком, который обнаружил мертвое тело. А в милиции очень любят таких людей — они первые кандидаты на задержание и предъявление обвинения в убийстве.
И я тоже попался на ее удочку. Наверное, подпал под влияние женских чар…
«Но какие у Зои были мотивы для убийства? — спрашивал я себя и сам же отвечал: — Да какие угодно. Откуда мне сейчас знать? Научная зависть, ревность, мало ли еще что».
Меня очень смущал незнакомый грек, с которым она секретно встречалась и с которым вскоре должна была объявиться здесь. Какова его роль в этой истории?
— В любом случае, — сказал я себе с тяжелым вздохом, — мы скоро увидимся, и я смогу задать Зое свои вопросы. Вот только успею ли?
В том, что мы очень скоро увидимся, я не сомневался ни минуты. Но где и при каких обстоятельствах?
Один раз я остановился. Увидев по карте, что до нужной мне деревни уже близко, я свернул к одиноко стоявшему дому, на крыше которого было написано «Таверна». Здесь мое появление вызвало ажиотаж: никто не ожидал внезапного посетителя.
Это был обычный частный дом, в котором жили большая семья, а также много разных животных, начиная с собак и заканчивая козами и свиньями. Перед домом в тени плодовых деревьев стояло два столика, за один из которых мне было предложено сесть. Разговаривал со мной сам хозяин — толстый небритый грек в расстегнутой до пупа рубашке и с зубочисткой во рту.
— Кали мера, капитано! — приветствовал он меня, и я даже вздрогнул: откуда этот житель гор может знать о моем милицейском звании? Только через мгновение я догадался, что «капитано» — просто вежливое обращение к незнакомцу.
Мусака — сытный омлет с овощами, запеченный в тяжелой чугунной сковородке, и густой кофе с сильным ароматом корицы стали моим ленчем. Все время, пока я ел, хозяин молча сидел на крыльце дома и наблюдал за мной. Наблюдал без всякого интереса, просто для развлечения и для порядка. Приняв заказ, он больше не сдвинулся с места. Обслуживали меня откуда-то взявшиеся две женщины — старая и молодая, в длинных крестьянских юбках и в черных платках. Они сновали бесшумно и проворно, постоянно кося глазами в сторону хозяина. Можно было догадаться, что это — его жена и дочь.
Греция — наполовину восточная страна, в которой, как и в России, большая часть населения еще не знает, европейцы они или азиаты. И если в городах полно девушек в самых откровенных нарядах, пьющих коктейли с сигаретой в зубах и отплясывающих на дискотеках, то в ста километрах от этих же самых городов царят совсем другие нравы. Безмолвные женщины с натруженными руками, повязанные платками до самых глаз, — покорные жены и дочери. Мир, где все еще властвует домострой и куда не заглядывают шустрые корреспондентки журнала «Вог»…
Оценив эту ситуацию, я даже не пытался разговаривать с обслуживавшими меня женщинами. Впрочем, они скорее всего не умели говорить по-английски. Зато хозяин в конце концов задал мне вопрос. Ему надоело молча разглядывать меня, и он спросил:
— Далеко едешь? — И, услышав, что в Сарандаки, удивленно поднял седые кустистые брови: — Зачем?
— Ищу Евдокию Канделаки, — ответил я. — И Анастасию Лигурис. Вы их знаете?
Ответом мне было молчание. Хозяин удивленно посмотрел на меня, затем оторвал взгляд.
— Лигурис? — переспросил он. — Такой фамилии я не знаю.
— Эта женщина была женой человека по фамилии Лигурис, — пояснил я. — Они давно развелись, может быть, она взяла себе другую фамилию. Но зовут ее точно Анастасия.
Подумав, что это может быть полезным, я достал из кармана обе фотографии и показал их греку. Тот взглянул на них и быстро отвел взгляд.
— Зачем тебе они? — спросил он с деланным равнодушием, но явно заинтересованно. Теперь он уже открыто меня разглядывал.
— Вы их знаете?
— Конечно, знаю, — пожал хозяин плечами. — Сарандаки совсем близко отсюда. Но Анастасия Коралис умерла. Вы не знали об этом?
— Откуда мне знать? — буркнул я. — Давно она умерла? И от чего?
— От болезни, надо полагать, — хмыкнул грек и покачал головой. — А что вам от нее надо?
В эту минуту я заметил, как напряженно застыли на месте обе женщины. Может, они и не понимали английского, но, услышав имя Анастасии Коралис, замерли и уставились на меня.
Решив, что в данном случае мне нечего особенно скрывать, я ответил:
— Дело в том, что Анастасия была матерью Димиса Лигуриса, а Евдокия, — я ткнул пальцем в снимок девушки, — была его подругой.
Хозяин призадумался. Видно было, что он обескуражен и не знает, как себя вести. Что-то в моих словах вывело грека из душевного равновесия.
— Димиса, — повторил он задумчиво. — Ты говоришь о сыне Анастасии? Ты его друг?
— Димис Лигурис, сын Анастасии, убит в прошлом месяце, — сказал я. — И я приехал, чтобы найти людей, которые хорошо его знали.
Старшая из женщин вдруг заговорила — громко и быстро. Она что-то раздраженно спрашивала у хозяина дома. Он отвечал — сначала неохотно, а потом все больше заводясь. Началась перепалка, смысла которой я не понимал.
— Ты полицейский? — наконец спросил хозяин, обернувшись ко мне. — Интерпол?
Женщина снова возбужденно заговорила и подошла поближе.
— Нет, не полицейский, — покачал я головой. — Просто хочу выяснить некоторые обстоятельства жизни Димиса. Он ведь жил здесь? Бывал у матери?
Теперь заговорила младшая женщина — дочь хозяина. Обе они — дочь и мать — кричали, злобно косясь на меня. Им явно не нравился наш разговор, и они хотели его прервать.
Надо сказать, они добились своего. Хозяин дома замолчал и, враждебно посмотрев на меня, сказал, что больше ничего не знает и сообщить не может. И что с меня за еду и кофе причитается четыре евро.
Спорить и пытаться что-то узнать было бесполезно. Я с досадой подумал о том, что ошибся: восточные традиции женской покорности тут чисто поверхностные. Стоило нам с хозяином разговориться, как до того молчаливые женщины активно вмешались…
Но что их так испугало?
Я уже шел к машине, когда хозяин, встав с крыльца, сделал несколько шагов следом за мной.
— Извините, — сказал он запинаясь, — а где убит Димис? И кто это сделал? Убийцу нашли?
— Убит в Петербурге, — ответил я. — В России. А кто это сделал, не могу вам сказать.
Я вскинул голову и пристально посмотрел прямо в глаза греку.
— А вы не догадываетесь, кто это мог быть? — спросил я внушительно. — Кто мог убить Димиса? Кто желал его смерти?
Это старый милицейский прием. Если человека внезапно спросить о чем-то, чего он не ожидает, он может от растерянности сказать правду. Или хотя бы смутиться, что тоже будет ответом…
Но нет, прием не сработал. Женщины сзади снова закричали — визгливо и настойчиво, и хозяин таверны отвел взгляд и твердо пробормотал:
— Охи.
«Олег, ты на правильном пути, — сказал себе я, сев за руль и выехав на узкую дорогу, которая вела в горы, в сторону деревни Сарандаки, где, я уже чувствовал, люди будут не более разговорчивы. — Тут никто не хочет говорить о Димисе, это кажется опасным. Отчего?»
Была уже середина дня, и солнце сильно припекало. При аренде машины я пожадничал и взял «хёндая» без кондиционера, о чем теперь горько пожалел. Жаркий ветер задувал пыль в открытые окна, а стоило поднять стекло, как становилось нечем дышать.
По моим подсчетам, до деревни оставалось километров пять, когда из-за крутого поворота выехал микроавтобус и оказался прямо передо мной. Дорога здесь была пустой: на карте Сарандаки — высокогорная деревушка, конечный пункт. Я рассчитывал, что спокойно доеду, никого не встретив.
О том, чтобы разъехаться на дороге в три метра шириной, не могло быть и речи. Микроавтобус коротко бибикнул, давая понять, что просит меня уступить дорогу. Но как это сделать? Наверное, нужно пятиться назад…
Несколько раз оглянувшись, я дал задний ход. Десять метров, еще десять…
Через ветровое стекло я видел смуглое лицо водителя микроавтобуса, который ободряюще улыбался мне. Наверное, он знает, что делать…
Сдавать назад на горной дороге — это очень неприятно и требует большого навыка. За время пути в Сарандаки мне уже несколько раз пришлось это делать, и я всегда нервничал. После привычных питерских улиц и пологих дорог северо-запада России здешняя езда казалась мне утомительной и опасной эквилибристикой.
Внезапно позади появилась еще одна машина — «крайслер» черного цвета. Она вынырнула из-за поворота и остановилась. Затем так же, как и я, начала пятиться назад. Теперь я медленно ехал задом, запертый с двух сторон.
К нервозности прибавилось еще одно чувство — страх. Не нужно было быть профессиональным детективом, чтобы оценить ситуацию: я оказался в классической ловушке. Зажать человека двумя машинами на узкой дороге — эту практику применяют все и во всех странах мира. Тут большого ума не надо. А классическая эта ловушка потому, что попавшему в нее действительно некуда деваться.
Оставалось надеяться, что все это простая случайность и через минуту-другую все разъяснится и мы разъедемся. Но предчувствие говорило мне: это не случайность…
Сидящий в моем желудке механизм, оповещающий об опасности, заработал снова и сказал: «Ты попался, Олег. Самым глупым образом попался. Мог бы это предвидеть, кстати…»
Мы с этим моим механизмом иногда ведем беседы; конечно, я мог бы возразить, что при моей работе лучше не думать об опасности. Если бояться всего подряд, то лучше сидеть дома и пойти работать в среднюю школу учителем истории.
Но что же делать? В машине я чувствовал себя беспомощным пленником. Выскочить наружу и побежать? Но куда, если с одной стороны — крутой откос, а с другой — горный склон? Далеко не убежишь. И кроме того, я буду выглядеть полным дураком, если на самом деле это никакая не ловушка, а рядовая дорожная ситуация…
Вот и место, подходящее для того, чтобы мирно разъехаться. Крошечная площадка, куда можно съехать и пропустить микроавтобус. Ну же, давай!
Нет, чуда не произошло. Я не родился в рубашке, а желудочный механизм был прав!
Едва я остановился на площадке, как микроавтобус, двинувшись на пару метров вперед, закрыл мне дорогу, а в черном «крайслере» разом распахнулись обе передние дверцы.
В общем-то я был к этому готов и действовал автоматически, как положено в такой ситуации. Самое главное — резво поворачиваться и не сидеть нюней. Мгновенно я выскочил из машины, готовый к схватке.
Нападавших было двое — те, что из «крайслера». Водитель микроавтобуса остался за рулем. Времени рассматривать противников у меня не было, я лишь заметил, что оба — молодые парни.
Первого я встретил ударом ногой в лицо.
«Неплохо, — сказал я себе, когда парень упал на колени. — В лицо не попал, но в грудь заехал солидно».
От удара второго я, присев, увернулся и ответил хуком справа. Метил я для надежности в висок, но тот отклонился, и мой кулак проехался по носу, свернув его на сторону. Брызнула кровь…
«Очень даже ничего! — одобрительно подумал я. — Для тридцати шести лет, да еще после бессонной ночи любви… Нос-то я ему сильно разбил».
В ту минуту я не особенно задумывался над тем, кто на меня напал. Была надежда, что это обычные грабители, которые решили напасть на глупого туриста, осмелившегося в одиночку заехать в их глухомань. Это был бы хороший вариант. Все-таки капитан уголовного розыска, хоть и бывший, и кандидат в мастера спорта по вольной борьбе худо-бедно способен отбиться от двух грабителей. Но не от специально подготовленных людей…
Когда я закончил милицейские курсы по борьбе, старший тренер выстроил нас на прощание и сказал:
— Ну вот, ребята, теперь вы подготовлены. Только запомните, что вы способны качественно отметелить таких же, как вы, обычных людей. Ас бойцами спецназа, с диверсантами и такими прочими вам связываться не советую — они вас в два счета убьют и похоронят.
И сейчас на горной дороге, в пыли между тремя машинами мне предстояло на практике выяснить, кто передо мной — обычные люди или «специально подготовленные».
Первая часть схватки прошла успешно, и это вселило в меня некоторую уверенность. Может быть, все еще обойдется.
Жаль, что я не дома. Пистолета у меня нет, но в Питере я всегда вожу с собой громадный гаечный ключ в пятьдесят сантиметров длиной. Вроде безобидная вещь — слесарный инструмент, не придерешься, но в умелых руках может быть смертельным оружием.
Теперь на меня напали одновременно с двух сторон, и пока я схватился за грудки с одним, второй успел брызнуть мне в лицо из газового баллончика. Перечная смесь — самая эффективная. Многие думают, что нервно-паралитический газ лучше, но это разговоры для дилетантов. Нервно-паралитический газ на многих людей вообще не действует, а вот простенький красный перец…
Я успел выбить из рук парня злополучный баллончик, а самого его так шарахнул ногой в пах, что он еще долго не будет чувствовать себя мужчиной. После этого другой навалился на меня сзади и схватил за горло.
Слезы застилали глаза, все лицо горело как в огне, я задыхался. Пытаясь отодрать от своего горла потные руки бандита, я изогнулся и чуть ли не с криком повалился на землю. Придавив своим телом противника, я сумел разжать его пальцы и готовился было уже вскочить снова, но споткнулся и упал — я ничего не видел, перед глазами стоял красный туман.
Именно в это мгновение я и получил удар по голове, от которого потерял сознание.
Волки
Очнулся я от сильной тряски и духоты. Машина шла по камням, а я ощущал это, поскольку меня втиснули в багажник, скрутив в позу зародыша. Туго связанные за спиной руки успели сильно затечь, голова беспрестанно билась о стенку.
Есть в России такая народная примета: если ты едешь в багажнике за город — это не к добру. Именно так я и расценил свое положение. Самое ужасное — я был лишен возможности хоть что-нибудь сделать. А еще мучительнее было осознавать, что вляпался я в эту историю по-дурацки.
«Когда-то это должно было случиться, — сказал я себе, стиснув зубы. — Раньше или позже, но с детективами, которые лезут на рожон, такое происходит регулярно».
Да, но не со мной! Моя единственная жизнь была в опасности. Да что там в опасности! В опасности она была раньше, когда меня зажали на дороге двумя машинами, когда я пытался драться. А теперь речь шла уже не об опасности — о том, сколько вообще мне осталось жить.
Впрочем… Впрочем, тот факт, что я все еще был жив, вселял некоторую надежду. В конце концов, если бы стояла задача меня убить, то убили бы сразу, еще на дороге. Для этого меня не нужно было связывать и куда-то везти.
Значит, им что-то нужно. Но что?
В ту минуту я уже не сомневался, что попал в руки не банальных грабителей, а тех самых людей, которых ищу. Тех, кто заказал убийство Димиса Лигуриса.
Так часто бывает, и к этому нужно быть готовым. Ведь расследование — та же медвежья охота. Охотник в старину шел с рогатиной на медведя. Он искал зверя, чтобы убить, но силы были примерно равны, а исход встречи зависел исключительно от сноровки, везения и ловкости. Так и в расследовании. Когда ищешь убийц, следует быть очень осторожным. Помнить о том, что, найдя убийцу, нужно еще исхитриться не стать его следующей жертвой…
Машина остановилась, и я замер. Сейчас начнется. Так и случилось. Багажник открылся, и мое неподвижное тело вытащили на свет божий.
Волокли меня те двое, с которыми я дрался, а помогал им человек, показавшийся мне знакомым — водитель того самого микроавтобуса. Мелькнули голубое небо, какая-то зелень, а затем меня занесли в полумрак, и я увидел над головой камни.
Это была пещера.
От полученного удара видел я плохо: голова болела, а перед глазами будто плясали мириады мошек. Это в американских фильмах человека оглушают ударом по голове, а через минуту герой вскакивает и куда-то бежит. В реальной жизни после такого удара человек еще долго находится в прострации…
Пещера оказалась большой и длинной — несли меня долго. Те, кто меня нес, не прятали лиц, и я счел это очень дурным знаком. Меня уже не боялись, а не боятся тех, кто должен скоро умереть.
Меня положили на камни, и я смог оглядеться. Увиденное мне не понравилось.
Это не было случайное место, куда грабители могут затащить свою жертву. Нет, пещера была вполне обустроена. Под потолком висел фонарь, вдоль стен стояли деревянные скамейки, рассчитанные человек на десять, а в центре пещеры под фонарем находился кубический белый камень примерно метр на метр, на верхней грани которого было выдолблено углубление. Назначение куба непонятно.
— Что вам надо? — спросил я, разлепив запекшиеся губы. — Кто вы такие?
Парни были молодые, лет двадцати с небольшим. Смуглые лица, черные глаза. Одеты просто — в джинсы, рубашки с коротким рукавом. В Ираклионе тысячи точно таких же парней лихо разливают пиво в барах и метут полы…
— Ты должен ждать, — услышал я ответ.
— Чего ждать?
Парни переглянулись, и один из них сказал:
— Мы не должны с тобой разговаривать, понимаешь? Придет человек и скажет тебе все.
— Что скажет? — чуть не закричал я, чувствуя, как боль ударила в виски. — Что это за человек?
Один из парней присел рядом со мной на корточки, аккуратно закатал рукав моей куртки и развязал веревку, стягивавшую руки за спиной. Второй тем временем наполнил шприц каким-то веществом.
— Ты будешь спать, — сказал первый парень, перетягивая мне руку резиновым жгутом. — А потом ты проснешься и умрешь.
После этих слов парни переглянулись и заулыбались: мысль, что я должен умереть, видимо, их согревала.
— Нет! — закричал я, чувствуя, как мной окончательно овладевает ужас. — Вы что, с ума сошли? Зачем вам моя смерть? Чего вы хотите?
Второй парень, с распухшим от моего удара носом сделал шаг к белому камню и вытащил из-под него двухлезвийный топор на длинной деревянной рукоятке — тот самый минойский топор, который вырезали на груди мертвого Димиса Лигуриса. В то мгновение я внезапно вспомнил его название — лабирис.
Все встало на свои места. Круг замкнулся. Я получил подтверждение своей страшной догадке: это не обычные преступники. Нет, я угодил в лапы как раз к тем людям, которых искал, — к тем, кто заказал убийство Димиса.
Что ж, все справедливо, Олег. Ты искал убийц? Ты нашел их. Вот они, прямо перед тобой. Ты доволен?
В ту же минуту я понял и назначение квадратного камня посредине пещеры — это плаха. Окончить свою жизнь на плахе — это ли не чертовщина? Кто бы мог подумать? Я много раз представлял собственную смерть в самых различных вариантах. Нож в сердце, пуля в висок, автокатастрофа. Но чтобы на плахе?
— Вот топор, — сказал парень, с прищуром глядя на меня и шмыгая разбитым носом. — Этим топором ты будешь убит. Вот так.
Он легко взмахнул лабирисом перед моим лицом, показав, как именно лезвие вонзится мне в горло.
Видно было, что ему приятно это движение и еще приятнее показывать его мне. У многих прирожденных убийц есть эта страсть: помучить жертву перед смертью…
— Меня убьешь ты? — спросил я противным слабым голосом. Хочешь не хочешь, а перед лицом неминуемой гибели всякий может испугаться. Говорят, у людей, которых ведут на расстрел, часто отказывают ноги…
— Не я, — с сожалением цокнул языком парень. — Это сделает она.
— Кто она? — не понял я.
И тогда парень произнес непонятное мне слово:
— Тини-ит.
С английским у парня было неважно, потому я переспросил. Он повторил:
— Тини-ит.
— Но кто это? — прошептал я, побоявшись использовать голосовые связки. — И почему?
Ответом мне стал шприц, который вошел в вену. Сделать я уже ничего не мог; мне лишь оставалось с бессильным отчаянием наблюдать за происходящим да прислушиваться к собственным ощущениям. А они не замедлили появиться.
Сначала зашумело в голове. Через несколько секунд наступила ватная слабость, все тело как будто онемело.
Присев на корточки, парни внимательно наблюдали за мной, ловя изменения на моем лице.
Мысли стали путаться — это отключался мозг. Последнее, о чем я подумал, — это, что хорошо было бы не просыпаться, а умереть прямо сейчас, не ждать неминуемой казни…
В химическом сне, в который я провалился, царил хаос, и я сам это понимал. Короткие обрывки видений возникали ниоткуда и наползали друг на друга.
Сначала возникла Зоя. Она была одета в длинное концертное платье с разрезом до бедра и надвигалась на меня с хищной улыбкой, держа в руке длинный кинжал.
Едва я успел испугаться, как послышался громоподобный хохот и вместо Зои возник какой-то незнакомый грек — всклокоченный, с длинными и торчащими в стороны нафабренными усами, как у Сальвадора Дали. Карикатурный грек, но я сразу понял: это тот самый человек, с кем тайно встречалась в Петербурге Зоя и с кем она бежала на Крит. Мне захотелось схватить его и изобличить как преступника, но только я собрался сделать это, как увидел, что передо мной совсем не незнакомец: грек превратился в Вазгена. Вазген пыхтел сигаретой и подмигивал мне.
— Девочка что надо! — хохотал Вазген, показывая горящим взглядом на Зою, которая тихо стояла рядом со своим длинным кинжалом в руке. — А, ягодка-малинка? Красавица, богиня, ангел! — орал он назойливо.
Но я не успел что-нибудь сказать или сделать: картинка сменилась. На этот раз сцена была вызывающе-эротичной: Агафья в объятиях Сереги Корзунова. Они были обнажены и яростно совокуплялись на широкой кровати, застеленной белым шелком, — той самой, из которой я выбрался утром.
Я почувствовал ревность. Даже не ревность, а жуткую, глухую обиду. Уж от кого-кого, а от толстого увальня Корзунова я не ожидал такой подлости — увести у меня любимую женщину. И Агафья тоже хороша: нашла на кого меня променять. И почему так гнусно устроена жизнь?
— Это ничего, ты не расстраивайся, — утешительно сказал Корзунов, оборачиваясь ко мне и не прекращая сексуальных движений. — Мы ее прохлопали, а она и соскочила. Понимаешь? Наружку пустили, наружку!
Агафья тоже повернула ко мне лицо — и я увидел, что она плачет. Из ее прекрасных, широко раскрытых глаз текли слезы и скатывались по щекам. А Серега все дергался и дергался на ней без устали, вот жирный боров!
«Да он насилует ее, — внезапно понял я. — Бедняжка, а я так плохо про нее подумал. Но что же делать? У меня руки связаны!»
Я снова взглянул на Агафью и внезапно понял — это совсем не она. Боже, да ведь это девушка из восточного ресторана, которая исполняет танец живота! Та самая, которая понравилась Вазгену и про которую Корзунов сказал, что она больна. Ну да, это ее тело — подвижный живот, белая кожа и полные ляжки: совсем непохожа на мою Агафью.
Но Корзунов все равно хорош! Знает же, что танцовщица заразна, и все равно полез к ней. Странно: женатый человек, а не боится…
Танцовщица ловким движением выскочила из-под пыхтевшего Корзунова и метнулась ко мне. Она склонилась ко мне, и я оцепенел от страха. Это было совсем не лицо, а звериная маска. Женщина с головой зверя!
Надо мной нависла волчья морда. Сквозь прорези я видел, как хищно сверкают глаза.
Я пытался закричать, но сам чувствовал: выходит какое-то мычание, будто мне заткнули рот.
Пробуждение наступало медленно. На несколько секунд сознание вернулось ко мне, а затем отступило. Потом вернулось снова — уже на полминуты, после чего я вновь провалился в небытие. Так было несколько раз, причем я открывал глаза и даже осматривался, но, не в силах различить сон и явь, снова зажмуривался и сознание услужливо отключалось.
Окончательно разбудили меня слова на незнакомом языке. Их произносили громко и нараспев, а сводчатый потолок пещеры усиливал звук. Гулкие и протяжные выкрики зафиксировались у меня в мозгу, и я понял, что проснулся.
Сколько я спал? Немало, во всяком случае — несколько часов, потому что освещение в пещере изменилось. Со стороны входа не долетало ни единого отблеска света, как раньше: значит, наступила ночь. Горели большой фонарь, подвешенный к потолку на специально ввинченном крюке, и несколько масляных светильников на полу.
Воздух словно сгустился — может быть, оттого, что я увидел множество фигур вокруг себя. Они сидели на скамейках вдоль стен пещеры, и было их не меньше десятка.
Я пригляделся и вздрогнул. Мне показалось, что кошмарный сон, вызванный снадобьем, продолжается, что пробуждение мне только привиделось. Да, это мог быть только сон — кошмарный, нелепый, дикий!
Это были не люди! Громадные головы на их плечах совсем не выглядели человеческими. Да это же волки!
Или все-таки люди с волчьими головами?
Но этого не может быть! Мысли мои путались, и я был уверен, что если не сплю, то сошел с ума.
Несколько томительных мгновений я лежал неподвижно, анализируя собственное психическое состояние. Сон это или явь? Кошмар, навеянный наркотиком, или чудовищная реальность?
«Это люди, — наконец осознал я, продравшись сквозь мучительные сомнения. — Ну, конечно же, они надели на себя диковинные маски, изображающие волков!»
Мне невольно вспомнились известные древнеегипетские изображения. Там часто встречались люди с волчьими головами.
«Есть предположение, что это изображены жрецы во время жертвоприношения, — всплыла в памяти лекция профессора Гимпельсона по истории Древнего Египта. — Жрецы надевали маски и представляли себя волками, готовящимися растерзать жертву».
М-да, а к чему готовились эти люди в масках?
Я держал глаза полузакрытыми, стараясь незаметно наблюдать за окружающими. Это мне удалось — в основном потому, что испугавшие меня волчьи головы были повернуты совсем в другую сторону.
Прежде всего меня поразил внешний вид незнакомцев. Мужчин и женщин тут было поровну. Но Боже, как они выглядели!
Все сидевшие на скамейках у стен были обнажены. Кроме трусов, на них ничего не было, а женщины сидели с открытой грудью. Впрочем, я вдруг понял: никаких мужчин и женщин не было — лишь хищные звери, собравшиеся во имя чего-то зловещего…
Посреди пещеры в свете главного фонаря медленно кружилась молодая женщина. Не женщина, конечно, а тоже волчица с оскаленной серой мордой, но с женской фигурой. Вместо трусиков на ней была короткая пышная юбочка из разноцветной ткани, открывавшая стройные, как у балерины, ноги. Тонкая талия, узкие бедра, обнаженная грудь. Маленькие, торчавшие чуть вверх заостренные соски, окруженные темно-коричневыми нежными ореолами, подрагивали при кружении.
Эта картина контрастировала с воплями, раздававшимися из-под волчьей маски. Молодая женщина громко пела что-то торжественное и величественное.
Но это был отнюдь не национальный гимн Греческой Республики! И не критская народная песня из тех, которыми любят услаждать слух иностранных туристов. Я вообще мог поклясться, что это не греческий язык!
А какой? Конечно, я не лингвист, но какое-то представление о европейских языках имею.
Само звучание слов было непривычным. Сочетание гласных и согласных, интонирование — все показалось мне абсолютно чуждым. Так могут говорить жители другой планеты.
Женщина-волчица медленно кружилась и выкрикивала песню. Она запрокинула голову-морду и топталась на месте, раскинув руки, словно в трансе.
А зачем здесь я? Почему здесь я? Какова моя роль в представлении, от которого за версту несет чем-то далеким, чужим и мрачным?
Конечно, я с самого начала догадался о своей роли, только не хотел это понимать. От такого вполне можно сойти с ума.
Мне была предназначена роль жертвы — это было слишком очевидно. Я, связанный и беспомощный, лежал, как бревно, в сторонке, но на видном месте, и на моих глазах шло приготовление к закланию. Кого? Меня…
О Боже, это немыслимо! Частных детективов иногда убивают, но чтобы приносили в жертву… И кому? Богу? Богам? Но каким? Да разве остались еще на земле подобные культы?
А в том, что передо мной разворачивается ритуал некоего культа, я уже не сомневался. Культ с человеческими жертвоприношениями. Как историку, мне казалось, что все это давно миновало. И надо же было мне убедиться в обратном, да еще не как стороннему наблюдателю, а оказавшись в центральной роли…
Плясавшая женщина внезапно нагнулась, и в руке ее сверкнули лезвия лабириса.
Вероятно, ритуал вступил в завершающую стадию. Под крики женщины, вращавшей топориком, все волчьи морды повернулись в мою сторону. Я сжался и закрыл глаза. На что тут смотреть? Зачем смотреть, если все равно ничего не можешь сделать?
Вдруг наступила тишина, и в ней послышался какой-то инородный звук. Сначала я даже не понял, что это, настолько звонок мобильника не соответствовал обстановке. Секунду назад вокруг меня была глубокая, какая-то нечеловеческая древность: темная пещера в горах, светильники, волчьи морды на голых людях и «инопланетные» завывания женщины с топориком в руках.
И вдруг — звонок…
Кто-то из сидящих на скамьях ответил, буднично заговорил. По-гречески, это я сразу понял.
Все остальные напряженно молчали, а женщина с лабирисом замерла на месте.
Когда разговор по телефону прекратился, все разом загалдели. Ситуация резко изменилась. Вокруг меня уже были не служители неведомого культа, а обычные возбужденные люди.
Сознание было еще затуманено, и потому я не воспринимал события полностью. Кто-то сбоку подскочил ко мне, поднял. Сильные руки двоих мужчин потащили меня к выходу из пещеры. Краем глаза я видел, как засуетились участники злодейского ритуала. Они сорвали с себя маски, и я увидел их лица. На вид это были самые обыкновенные мужчины и женщины. Встретив их на улице, никогда не подумаешь, кто перед тобой… Мне не понравилось, что они даже не смотрели на меня и спокойно открывали свои лица. Значит, меня уже не принимают в расчет…
Меня протащили по пещере, выволокли наружу и снова кинули в багажник. Кругом стояла ночь, непроглядная тьма, разрезаемая лишь включенными фарами автомобилей. Мелкие камушки шуршали под ногами людей, осыпался песок.
Я старался лежать тихо. Зачем? Если я открою глаза и заговорю, меня скорее всего снова оглушат, а этого моя бедная голова может уже не выдержать.
К тому же суета и взволнованные голоса давали надежду если не на освобождение, то хотя бы на откладывание ужасного конца. Ведь что-то помешало этим тварям довести дело…
Взревел мотор, машина рванула с места. Снова началась тряска — колеса грохотали по ухабам горной дороги.
Куда меня везут? Я не задавал себе вопроса, зачем везут — это было и без того слишком ясно…
Внезапно тряска сделалась гораздо сильнее. В багажнике машины трудно судить о том, что происходит снаружи, но мне показалось, что мы резко затормозили и развернулись. Тряска стала невыносимой, к тому же изменился наклон — я скатился к краю тесного багажника. Машина рычала, пытаясь взобраться по склону.
Этот кошмар продолжался с минуту, а потом машина остановилась, и все стихло.
Багажник открыли. Я снова увидел усеянное звездами черное небо и склонившиеся надо мной головы.
— Олег, это ты? — услышал я женский голос. — Слава Богу, мы успели. Вылезай скорее, надо спешить.
Эти слова показались мне насмешкой.
— Вылезать? — хрипло ответил я, едва разлепив запекшиеся губы. — Очень мило. Как же я вылезу, когда связан?
И с этими словами я внезапно понял, кому принадлежит этот знакомый голос, говорящий по-русски.
— Я развяжу тебя, — сказала Зоя, наклонившись так низко, что пощекотала мое лицо длинными волосами. Я почувствовал запах духов и окончательно понял, что спасен. Нежданно-негаданно, в самую последнюю минуту, однако спасен! Это произошло, когда я уже совсем простился с жизнью.
— Как ты здесь оказалась? — прошептал я, пока ловкие руки Зои распутывали веревки. — Как ты узнала, где я?
Она засмеялась, но тут же одернула себя.
— Скорее, — озабоченно сказала она. — Нужно уезжать отсюда, а то наживем кучу неприятностей.
Вылезти из багажника мне помог спутник Зои — рослый молодой человек, говоривший по-английски.
Выбравшись из своего плена, я встал на нетвердые ноги и огляделся. Оценить всю картину в темноте не получалось, но в свете автомобильных фар кое-что было видно. Машина, в которой меня везли, видимо, пыталась взобраться на гору и объехать препятствие на дороге. Сидевший за рулем человек был явно убит — тело его наполовину вывалилось из раскрытой передней дверцы, и левая рука свисала так красноречиво, что в смерти можно было не сомневаться.
Автомобиль моих спасителей стоял рядом.
— Куда мы едем? — спросил я, когда мы тронулись и перед ветровым стеклом в свете фар побежала дорога. Первое оцепенение прошло, и радость нежданного спасения сменилась новой тревогой.
Да, меня спасли, но кто и зачем? В памяти сразу всплыл последний разговор с Сергеем Корзуновым, — и мозг словно взорвался.
Как мог я забыть об этом? Конечно, впечатления последних часов перевесили все: моя жизнь висела на волоске, я готовился к ужасной смерти, однако…
Почему, когда я увидел Зою, я испытал облегчение и радость, а не страх? Ведь, по словам Корзунова, выходило, что Зоя причастна к убийству Димиса Лигуриса, то есть она — именно тот человек, которого я должен бояться.
Зоя сидела рядом со мной в мчавшейся по ночной дороге машине. Она взяла меня за руку и улыбнулась.
— Куда мы едем? — переспросила она. — Я точно не знаю. Надо спросить Властоса. Кстати, посмотри на него: это он твой настоящий спаситель. Если бы не он…
Она осеклась и замолчала. Зоя выглядела утомленной и встревоженной. Вокруг глаз залегли темные круги.
Это называется «из огня да в полымя». Кто этот Властос, который сидит за рулем? Он мой спаситель? Но почему, и для чего он меня спас? Я приехал на Крит меньше двух суток назад, а меня уже окружила плотная завеса тайн, каждая из которых не только не способствовала расследованию, но и грозила смертью.
Властос
Зоя увидела Властоса через неделю после того, как познакомилась с Димисом. Для нее это было волшебное время: она летала как на крыльях, все ее мысли крутились вокруг нового восхитительного любовника.
Ей нравилось в Димисе все, в нем сошлись самые радужные ожидания молодой женщины. Стройный красавец с отличным телосложением, похожий на статую античного бога, мимо которой Зоя так часто проходила в Эрмитаже. К тому же умный, эрудированный. Британский гражданин, что тоже отчасти приятно…
О качествах Димиса как любовника Зоя ничего подругам не сообщала, а лишь загадочно улыбалась и сдержанно говорила: «С этим все хорошо».
А что еще нужно для того, чтобы подруги завистливо качали головами?
Были ли у Димиса странности? Были, и Зоя их замечала. Например, они встречались уже целую неделю, но возлюбленный ни разу не предложил ей переехать к нему. Зое это было не нужно, ей нравилась ее собственная квартира. Однако такое желание Димиса сохранять дистанцию показалось женщине странным. К тому же Димис вел довольно необычный образ жизни — весьма замкнутый. Он ни с кем не общался, не стремился даже осмотреть Петербург, что удивительно для молодого иностранного ученого.
Да и был ли он вообще ученым? У Зои возникали сомнения и на этот счет.
Конечно, Димис Лигурис закончил университет в Ираклионе, но, как заметила Зоя, никаких научных интересов у него не имелось. Он утверждал, что может читать минойскую письменность, и живо искал все минойские тесты, которые только имелись в Петербурге, но этим все и ограничивалось.
А зачем Димису был нужен профессор Гимпельсон? С самого начала он утверждал, что для него чрезвычайно важны научные консультации Саула Ароновича, но на деле все сводилось к тем текстам непонятного происхождения, которыми владел старый профессор.
До поры до времени Зоя не придавала значения всем этим странностям, относя их на счет допустимых различий в моделях поведения людей. Мало ли у кого какие бывают «закосы»?
Но встреча с Властосом взволновала ее. Зоя пришла к Димису на квартиру на десять минут раньше назначенного срока и, подойдя к двери, услышала, что ее возлюбленный с кем-то разговаривает в прихожей. Через несколько секунд дверь на лестничную клетку распахнулась, и из квартиры вышел молодой мужчина.
— Познакомься, это мой друг, — сказал Димис, увидев Зою. — Его зовут Властос, мы земляки.
Девушке показалось, что на лице Димиса промелькнула тень неудовольствия. Он явно был не в восторге от того, что Зоя увидела этого Властоса.
Впрочем, сам новый знакомый произвел на девушку хорошее впечатление: красивый, смуглый, высокого роста. Совсем как Димис, только другой масти.
Они пожали друг другу руки и улыбнулись.
— Вы давно живете в Петербурге? — из вежливости поинтересовалась Зоя.
— Да, — быстро ответил тот. — Нет… Недавно… Мы приехали вместе.
Молодой человек говорил по-английски гораздо хуже Димиса. Речь его была неуверенной, с запинками и дурным произношением.
— Он тоже историк? — поинтересовалась Зоя, когда смуглый незнакомец ушел, а она оказалась в прихожей и Димис закрыл дверь. — Вы вместе учились?
В ответ возлюбленный пробурчал что-то невразумительное и перевел разговор на другую тему.
Уже одно это показалось девушке странным: обычно земляки любят рассказывать друг о друге. Тем более что Властос сам сказал: они приехали в Петербург вместе…
Зоя видела его еще несколько раз вместе с Димисом, но возлюбленный упорно избегал знакомить их ближе и старался никогда о Властосе не упоминать.
У девушки даже закрались подозрения сексуального свойства, что-то вроде ревности. «Может быть, они любовники?» — подумала она.
А почему бы и нет? Среди южан, говорят, приняты подобные отношения. Двое красивых молодых мужчин…
Если мужчины просто дружат, то у них нет оснований скрывать свои отношения. Так что же их связывает?
К тому же, положа руку на сердце, Зоя могла сказать, что Властос совсем не походил на ученого. Хоть она и видела его мало, а разговаривала и того меньше, некоторые детали не укрылись от ее внимания: друг Димиса совсем не походил на историка и вообще на человека, закончившего университет…
Ревность и недоумение были столь сильны, что однажды девушка даже решилась на совсем несообразную выходку — она решила выследить предполагаемых любовников.
«Стыдно так поступать, — говорила она себе. — Недостойно и глупо!»
Какой смысл из ревности выслеживать близкого человека? Для чего? Чтобы наверняка узнать, что он тебе неверен? Ну узнаешь, а что потом делать? Бросить его? Но не лучше ли тогда бросить его сразу, без всякой слежки, если ты уже ему не доверяешь?
Доверие между двумя людьми — это такая вещь, которую очень трудно восстановить. Если уж оно однажды утрачено, то вряд ли стоит пытаться вернуть его вновь…
В один из дней Зоя оделась в старую куртку, которую Димис никогда не видел, повязала на голову платок, чего не делала никогда, и подкараулила своего возлюбленного у выхода из университета, где тот, как она знала заранее, встречался с профессором.
Димис вышел и направился по набережной Невы. Перейдя мост, он прошел по Невскому до станции метро, где и произошло то, чего Зоя так ждала и боялась: он встретился с Властосом.
Укрываясь за спинами прохожих и пряча лицо, Зоя проследила за молодыми людьми до вагона метро, где втиснулась в соседнюю дверь.
К счастью, народу было много и она могла оставаться незамеченной.
Всю дорогу Зоя страшно волновалась, потела и тряслась от страха. А вдруг Димис со своим другом ее заметят? Это будет полный позор!
«До чего я дошла! — корила она себя. — Разве могла бы я хоть когда-нибудь подумать, что как какая-нибудь дура буду следить за своим любовником? Что ревность делает со мной!»
Потом была еще дорога от станции метро на Охте до маленькой церквушки, затерявшейся среди зеленой листвы. Храм был маленьким и каким-то покосившимся. Лишь подойдя ближе, Зоя поняла, отчего строение выглядит так непрезентабельно. Установленная недавно мемориальная доска сообщала, что эта церковь Всех Скорбящих Радости является памятником архитектуры восемнадцатого века и была построена аж в эпоху правления императрицы Анны…
При Анне Иоанновне в Петербурге строили не так уж много. Исключение составляет, пожалуй, только Никольский собор, освященный во имя Николая Мирликийского Чудотворца. Это величественное сооружение, способное сделать честь любой европейской столице, но оно такое одно. А на дальних окраинах Петербурга в те времена каменное строительство велось мало, а если и велось, то по старым, чуть ли еще не допетровским «лекалам».
В тридцатых годах восемнадцатого века население новой столицы еще не чувствовало себя петербуржцами — это были люди, свезенные из разных мест. Вот и эту церквушку наверняка построили по заказу здешних прихожан — так, как они привыкли, как выглядели привычные им храмы Новгородской земли и Псковского наместничества…
Стены толстые, неровные, слегка кривые. Само здание маленькое и приземистое, с крошечными, едва пропускающими свет оконцами возле самой земли.
При власти коммунистов эта невзрачная церквушка наверняка была закрыта и местный жилкомхоз хранил в ней какие-нибудь доски или мешки с цементом. Сейчас храм был снова действующим, но средств хватило лишь на то, чтобы прибить на низенький купол крест, и на минимальное внутреннее убранство. Снаружи здание выглядело убого и жалко.
«Зачем они сюда приехали? — спрашивала себя Зоя, остановившись у двери в храм, куда за минуту до того вошли Димис с Властосом. — Неужели для того, чтобы молиться? Но молиться можно и в центре города, где много прекрасных церквей! Незачем было тащиться в такую даль.
Переступить порог храма она не решилась. Наверняка внутри мало людей и очень тесное помещение — ей не удастся остаться незамеченной.
Да и зачем входить внутрь? Она ведь добилась своего, проследила.
«Дура! — еще раз сказала себе Зоя. — Идиотка ненормальная! Чего ты достигла? Тащилась через весь город, пряталась, тряслась — и все для того, чтобы убедиться в том, какой Димис, оказывается, набожный.
Она была рада, что все получилось именно так. Ведь ее худшие опасения не подтвердились. Димис с Властосом оказались не любовниками, а единоверцами, которые вместе прилежно посещают храм. Чего уж лучше!
Но спокойствия открытие не принесло. Вместо одного вопроса возникли другие. Почему именно этот храм? Он далеко и неудобно расположен…
И потом если Димис с Властосом ездят молиться, то почему было не рассказать об этом Зое? Это вполне невинное занятие, она бы сразу все поняла, не стала тревожиться.
А тайны Зоя не любила с детства. Когда она была еще ребенком, папа с мамой начали потихоньку «гулять налево» друг от друга. То ли размолвка вышла, то ли еще что, но только атмосферу в семье, сложившуюся после этого, Зоя запомнила на всю жизнь. Недомолвки, косые взгляды, подозрительность и затаенная обида — вот что висело в воздухе и отравляло существование. Тогда еще Зоя сказала себе, что в ее жизни никогда не будет места для лжи.
Пример родителей оказался убедительным. Зоя прекрасно помнила, как все было и как в результате, после череды изнурительных скандалов, папа с мамой все равно расстались — измотанные, несчастные…
«Кому это нужно? — всю жизнь потом спрашивала себя девушка. — Зачем вообще нужны отношения, которые строятся на лжи? Пусть даже на маленькой лжи или только на недомолвке — ведь эта неправда в конце концов все равно станет разрушительной».
Грех сказать, но трагическая гибель Димиса в какой-то степени стала для Зои облегчением. Он нравился ей как любовник, она восхищалась его способностями, но целая череда загадок, которыми он себя окружил, скорее отталкивала девушку.
Он лгал ей? Нет, Зоя этого не замечала. Но Димис не говорил ей правды, она не чувствовала его искренности. Целуя ее, ложась с ней в постель, Димис все равно оставался закрытым, частью чужого мира, куда вход ей был заказан.
Есть девушки, которые могут смириться с таким положением дел, но Зоя была человеком совсем другого сорта. Она все равно рассталась бы с Димисом — рано или поздно. В какой-то момент, когда она окончательно решила бы, что нужно поставить точку.
— Если ты не хочешь впускать меня в свою жизнь по-настоящему — сказала бы она Димису, — то я лучше совсем уйду из нее.
Она даже представляла себе этот разговор, репетировала его.
Между прочим, для людей с сильным характером разорвать отношения не менее приятно и интригующе, чем завязать их: адреналина в кровь при этом поступает даже больше.
Другое дело, что Зое совсем не хотелось прекращать связь, приятную во всем остальном, поэтому она не спешила. Убийство возлюбленного само решило проблему.
Картина, которую Зоя увидела на полу в прихожей, войдя в квартиру Димиса в тот роковой день, постоянно стояла перед ее глазами. И девушка знала, что это зрелище будет сопровождать ее до самой смерти.
Белое как полотно, мертвое лицо возлюбленного, его остекленевшие глаза, бледный язык, вывалившийся из побелевшего полураскрытого рта. И лужа крови, растекшаяся по линолеуму прихожей, уже успевшая свернуться и почернеть…
Властос появился на другой день после убийства. Он поджидал Зою вечером после работы.
— Что вам надо? — спросила она, отвернувшись, и пошла прочь. Димис мертв, а этого человека она едва знает: к чему лишние разговоры с незнакомцами?
— Димиса убили, — мрачно отозвался грек, шагавший рядом.
— А вы что, знаете, кто его убил? — иронично поинтересовалась Зоя, на что Властос без всякой паузы ответил:
— Враги. Димиса убили враги.
— Какие враги? — не поняла девушка и остановилась. — Кого вы имеете в виду? У Димиса были враги?
— Враги есть у всего человечества, — непонятно ответил грек, пожал плечами и замолчал.
— Знаете что, — заметила Зоя, внутреннее раздражаясь и теребя в руках сумочку, — если вам известно что-то об убийстве, то следует немедленно сообщить об этом в милицию. Вы не находите?
— Убийц Димиса никогда не найдут, — последовал ответ.
Стоял теплый августовский день. Толпы туристов жизнерадостно маршировали по набережной к Эрмитажу. Накануне вечером Зоя обнаружила труп своего убитого возлюбленного. И ей не было никакого дела до какого-то малознакомого грека.
— Что вы хотите от меня? — произнесла она устало. — Да, Димис убит, это ужасно. Вы говорите, что его убили враги, — возможно. Милиция не найдет убийц? Весьма вероятно. А что вам сейчас надо от меня?
— Отомстить, — ответил Властос, глядя Зое прямо в глаза, и вдруг улыбнулся — открыто и наивно, сверкнув белоснежными зубами, как ребенок. — Отомстить, — повторил он. — Вы хотите отомстить? И я тоже хочу. Он был моим братом.
До этой минуты Зоя не задумывалась о мести. Ей казалось, что идея мести вообще чужда современному человеку. Однако встреча с Властосом изменила ее мнение. Друг Димиса теперь жил только мыслью об отмщении.
— Вы были братьями? — с недоверием уточнила Зоя. — Но вы так непохожи.
— Мы братья не по крови, — уточнил Властос. — Димис был женихом моей сестры. Они должны были пожениться.
Можно ли ревновать мертвых? На мгновение Зоя ощутила ревность, и ей стало неприятно. Значит, у Димиса была невеста?
— Моя сестра мертва, — пояснил Властос, увидев тень, пробежавшую по лицу девушки. — Вам не надо расстраиваться. Евдокии не стало еще до приезда Димиса в Петербург. Ее убили те же люди, которые теперь убили самого Димиса.
Так началось их странное знакомство. Властос отказался добавить что-либо к сказанному — он ничего не объяснил. Этот загадочный человек встречал Зою возле ее дома чуть ли не каждый день и интересовался тем, как идет расследование.
— Вы могли бы и сами все узнавать, — как-то сказала девушка. — Сходите в милицию и поинтересуйтесь. Им вообще будет интересно побеседовать с вами. Ведь вы были другом Димиса и, кажется, знаете о нем гораздо больше, чем я.
Но грек категорически отказался.
— Туда мне нельзя, — сказал он, — обо мне никто не должен знать. А полиция никогда не раскроет этого убийства. Оно не первое, которое совершили эти люди — наши враги, и ни одно из убийств еще не было раскрыто.
— Не первое? — вздрогнула Зоя.
— Они совершили бесчисленные убийства, — недобро усмехнулся Властос. — По всему миру, во всех странах. Их ничто не может остановить. А насчет полиции — туда мне ходить вообще опасно. Дело в том, — он оглянулся и понизил голос, — что в полиции у них тоже могут быть свои люди. Это вполне вероятно, такое уже бывало.
«А не сумасшедший ли передо мной?» — подумала Зоя в тот момент. Девушка впервые задумалась о том, кто же на самом деле ее новый знакомый.
Что она, в сущности, знает о нем? Только то, что часто видела его с Димисом и тот говорил, что это его друг и земляк. Мало ли что мог он говорить…
А кто этот грек на самом деле? Друг или скрытый враг?
Зоя ощущала себя беспомощной и не знала, что делать. Идти в милицию и рассказать о странном греке? А что, если этим она навредит честному человеку?
Но услышав о международном заговоре, Зоя впервые усомнилась в психическом здоровье Властоса.
Международный заговор? Какая чушь! Мы ведь не герои шпионского фильма…
Когда в жизни Зои появился Олег Стрижаков, она внезапно почувствовала облегчение. Сама не зная почему, девушка ощутила доверие к этому человеку. Он оказался именно тем, с кем она хотела быть откровенной.
Почему? Зоя и сама бы не смогла ответить. Сильный и уверенный в себе мужчина, способный защитить, — не это ли мечта каждой девушки? В особенности той, которая выросла с матерью и всю жизнь находилась в окружении либо женщин, либо очень похожих на них мужчин.
Олег поразил ее с первой встречи какой-то внутренней цельностью, собранностью, умением держать в руках себя и ситуацию. Когда однажды он навестил ее дома, между ними даже возникло какое-то напряжение, вроде электрического, — предвестник взаимного сексуального притяжения. Но пробежавшая искра мелькнула и погасла, торопливо прерванная с обеих сторон…
Познакомившись с Олегом, Зоя мучительно колебалась, не сообщить ли ему о загадочном друге Димиса. В конце концов решила, что не стоит. Если Властос отказывается сообщить что-либо ей, то и сыщику он ничего не скажет.
Но сам грек обрадовался, узнав, что отец Димиса нанял частного детектива для расследования.
— Этот человек тоже ничего не найдет, — заявил Властос, — но, может быть, хотя бы выйдет на того, кто исполнил убийство. Тогда я смогу отомстить.
Когда Властос говорил о мести, голос его менялся, а черные глаза начинали странно блестеть. На Зою грек производил магическое, завораживающее впечатление. Она боялась его и одновременно доверяла — ведь она знала: он был другом ее возлюбленного.
А когда Зоя рассказала Властосу, что сыщик вылетел на Крит, тот пришел в неописуемое бешенство. Девушка даже не ожидала столь бурной реакции и поначалу испугалась.
— Они же убьют его! — чуть ли не закричал он, да так громко, что люди на улице стали оборачиваться. — Они убьют его сразу, как котенка!
К экспрессивным манерам южан нужно долго привыкать: Зоя занервничала, увидев, как округлились темные глаза Властоса, а рот искривился в гневе.
— Почему ты думаешь, что обязательно убьют? — дрогнувшим голосом переспросила девушка. — Олег производит впечатление человека, который может за себя постоять. И кто такие эти «они»? Те самые враги человечества, о которых ты говорил?
Но Властос совсем не был настроен разговаривать и тем более отвечать на вопросы. Он был взволнован, более того — потрясен.
— Этого нельзя допустить! — вскричал он снова, возбужденно схватив Зою за руку. — Нужно что-то сделать, чтобы его спасти! Ты можешь сообщить ему, что его подстерегает опасность?
— Конечно, нет, — пожала плечами Зоя. Вопреки всякой логике она почему-то поверила в каждое сказанное Властосом слово и страшно испугалась за Олега. — Он завтра улетает на Крит, у него уже есть билет. Что я ему скажу? Что какой-то незнакомый человек предупреждает об опасности?
Зоя задрожала всем телом. Ей стало по-настоящему страшно: на этот раз не за себя, а за Олега. Что будет с ним, что случится с ним на Крите? И может ли она спасти его?
Отель
— Так это ему я обязан чудесным спасением? — спросил я, кивнув на сидевшего за рулем смуглого молодого грека. — Это он — мой нежданный спаситель? А как вам удалось это сделать? Честно говоря, я уже успел попрощаться с жизнью.
— Властос застрелил водителя, — ответила Зоя. — Того, что сидел за рулем. Но второй успел сбежать. Теперь нас наверняка ожидают неприятности. Впрочем, я не знаю.
Она закрыла лицо руками и замерла. Зоя дрожала, похоже, она находилась на грани истерики. Мне стало жалко девушку. Ничего себе приключения для неподготовленного человека!
Вместе с тем я испытал прилив благодарности: ведь Зоя решилась на всю эту безумную поездку ради моего спасения. Каким мужеством должна обладать обыкновенная красивая девушка, чтобы вместе с малознакомым человеком, производящим впечатление безумца, помчаться на край света, в критские горы, да еще ночью вступить в схватку неведомо с кем?
А сам я поступил бы так же? Наверное, да, но ведь все это составные части моей профессии. Приходить на помощь, спасать, помогать, рисковать — это мое ремесло.
А Зоя — просто сотрудница музея, научный работник.
Неужели чувства не обманули меня, и мы действительно неравнодушны друг к другу?
— Куда мы едем? — обратился я к Властосу. Тот сосредоточенно крутил руль, не отрывая глаз от освещенной фарами ночной дороги.
— В Ираклион, — коротко ответил грек, даже не посмотрев на меня.
— А это не опасно? — спросил я. — После перестрелки на дороге… Мы оставили труп в машине. Полиция нами не заинтересуется?
— Полиция нам не так страшна, — ответил Властос после короткой паузы. — Нам есть кого бояться по-настоящему.
Мой спаситель оказался немногословен или же был просто напряжен от быстрой езды. Во всяком случае, я не стал настаивать на продолжении разговора.
Самое главное произошло: я спасен столь же чудесно, сколь и неожиданно. Задавать вопросы и уточнять детали можно и потом, а сейчас у меня самого кружилась и болела голова, а мысли путались.
К тому же Властос был прав: кого-кого, а местной полиции я в ту минуту боялся меньше всего. Что такое полиция в сравнении с идиотами, в руки которых я попал совсем недавно? Уж наверное, полицейские не станут крутить у меня перед носом минойским топориком и страшно завывать в полуголом виде, надев маски…
От усталости и от бродившего в крови препарата я был одновременно возбужден и подавлен. Спать я не мог, но и мыслить последовательно тоже был не способен. Меня хватило лишь на то, чтобы обнять за плечи дрожавшую Зою и почти насильно положить ее голову к себе на плечо. Клянусь, в ту минуту мной руководили самые чистые побуждения!
Мы въехали в Ираклион уже под утро. Над городом темнота все еще царила, но на востоке, над морем, появилось слабое розоватое свечение — предвестник рассвета.
— Где ты остановился? — спросил Властос.
— А вы где? — ответил я вопросом на вопрос.
— Мы? — переспросил он и усмехнулся. — Мы нигде не успели остановиться. Если бы мы поехали устраиваться в отеле, ты был бы уже мертв.
У меня хватило сил на то, чтобы, оказавшись в холле отеля, подождать, пока Зоя оформит для себя номер, и запомнить его. После этого, сопровождаемый недоуменным взглядом ночного портье, я поднялся к себе и, последним усилием воли заперев дверь, повалился на кровать.
Утреннее пробуждение было ужасным. Несмотря на усталость, проснулся я довольно рано — в девять часов. Меня словно подбросило на постели, и я сразу сел, дико озираясь.
Что со мной? Где я?
Видимо, в последнем сне, который я не запомнил, мне привиделось, что я все еще в той зловещей пещере, где мне готовили ужасную смерть.
Может быть, мне теперь всю жизнь будут сниться эта пещера и волчьи головы на голых человеческих телах?
— Вернусь в Питер — не миновать мне психотерапевта, — сказал я вслух и решительно сбросил ноги на пол. Пол был теплый, нагретый лучами утреннего солнца, пробивавшимися через занавески.
Нужно было срочно выяснить все, что я не смог выяснить ночью из-за недостатка сил.
Прежде всего: кто меня захватил? Что там вообще происходило — в пещере?
Второй вопрос — о загадочном Властосе. Пусть он мой спаситель, но почему именно он? Кто он такой?
Зою я нашел сразу — она еще спала. Открыла мне, заспанная, в маечке и белых трусиках. Невольно скользнув по ней взглядом, я снова оценил ее великолепную фигуру. Приятно, когда такая девушка к тебе неравнодушна…
Пока Зоя плескалась в ванной, я сел в кресло и закурил.
Она вышла посвежевшая, с очаровательным румянцем на щеках, с аккуратно расчесанными светлыми волосами. На ней был короткий шелковый халатик оранжевого цвета, открывавший совершенно обалденные ноги. Посмотрела на меня, и я, поймав ее взгляд, снова убедился — она глядела на меня с удовольствием. А я на нее?
— Нам нужно поговорить, — сурово начал я. — Здорово, что вы с этим греком спасли меня вчера в последнюю минуту, но этого недостаточно. Что мы будем делать дальше?
Зоя посмотрела на меня с удивлением.
— Как что делать? — спросила она. — Искать убийц, конечно. Убийц Димиса и тех, которые хотели убить тебя. Думаю, что это одни и те же люди.
Я даже крякнул от важности такого заявления и улыбнулся:
— Глубоко! Тебе надо было стать детективом. Зришь прямо в корень.
Зоя с укоризной взглянула на меня, и мне стало стыдно. Как-никак это благодаря ей я вообще сижу тут живой…
— Конечно, это одни и те же люди, — уже серьезно сказал я. — Но вот вопрос: кто они? Ты, случайно, не знаешь?
Ну вот, опять меня потянуло на иронию. Тьфу ты!
— Это наверняка знает Властос, — заметила Зоя. — У меня создалось впечатление, что он вообще знает все. Когда мы прилетели сюда, он действовал очень быстро и решительно. Например, мы сразу взяли машину и поехали в нужном направлении. Как будто он точно знал, где находится эта проклятая пещера.
— Не как будто знал, — поправил я ее, — а знал наверняка. А о чем это говорит? О том, что он скорее всего один из них.
— Из них? Из кого «из них»? — с досадой протянула Зоя, присаживаясь передо мной на кровать, так что ее соблазнительные коленки теперь маячили прямо перед моими глазами.
Усилием воли я отвел взгляд и вновь принял безразличный вид.
— Кто они — это главный вопрос, — ответил я. — Когда мы ответим на него, все встанет на свои места. Останется только надевать наручники, но это уже не мое дело.
На мгновение я расслабился — и мой взгляд снова уперся в коленки Зои. Заметив это, она слегка покраснела и встала.
— Отвернись, — попросила она. — Мне нужно одеться. Смотри вон туда, в окно, там море видно.
Странно устроен человек. Почти два года я валял дурака и не смотрел на женщин. Вообще не смотрел, было даже неинтересно. А если встречалась очень красивая женщина, мне делалось тревожно и я отворачивался.
А сейчас? Мое долго дремавшее либидо проснулось в самый неподходящий момент.
Куча проблем, масса неразрешимых вопросов, да и еще неизвестно, что с моей собственной безопасностью. А я сижу и пялюсь на коленки красивой девушки. Девушки, которая была любовницей человека, чье убийство я расследую. Ну не дурак ли я?
— Ты знаешь, где найти этого Властоса? — спросил я, не оборачиваясь, понимая по шуршанию одежды, что Зоя еще не готова.
— Нет, — сказала она.
Я подскочил в кресле. К такому ответу я был не готов! Внезапно стало ясно, что ночью я прошляпил самое главное! А если загадочный Властос пропал? Исчез?
Да, благодаря ему я остался жив, но ведь этого недостаточно. Стоило мне понять, что Властос — единственная ниточка, так или иначе ведущая к преступникам, как выяснилось, что я его потерял!
— Ты что, не спросила, где он остановился? Где его можно найти? — вскочил я на ноги и обернулся.
Зоя, застегивавшая джинсы, посмотрела на меня виновато — она тоже поняла, какую ошибку мы оба допустили.
— Нет, — тихо сказала она. — Я забыла…
Вид у нас обоих был растерянный, но я постарался взять себя в руки.
— Ты знаешь его фамилию?
Фамилию Зоя тоже не знала. Я подумал, что можно позвонить в Питер Сергею Корзунову. Пусть милиция упустила Властоса, но уж фамилию-то его наверняка удосужились узнать. Он же вылетал через аэропорт, а там должны оставаться фамилии пассажиров…
Я схватился было за мобильник, но вспомнил вчерашний Зоин рассказ.
— Властос ведь говорил тебе, что он брат невесты Димиса? — спросил я.
— Говорил, — кивнула Зоя и с сомнением добавила: — Если этому можно верить.
— Может быть, и нельзя, — согласился я. — Но можно попробовать. Ты будешь мне помогать?
— Для этого я здесь, — просто сказала Зоя, посмотрев мне прямо в глаза. — Я в твоем распоряжении, Олег.
Звучит хорошо, черт возьми. Особенно из таких прекрасных уст. На мгновение я даже потупился. У меня еще никогда не было такой помощницы…
— Если он на самом деле брат невесты Димиса, то его фамилия должна быть Канделаки, — сообщил я. — Беги в рецепцию и наведи там справки, нет ли человека с такой фамилией в этом отеле и в других отелях Ираклиона. У них должна быть общая компьютерная сеть.
— А ты? — Зоя посмотрела на меня умоляюще. — Где будешь ты? Знаешь, после того, что было вчера ночью, я чувствую себя здесь совсем неуверенно. С нами ничего не случится? Мне кажется, что тут очень опасно.
— Не опаснее, чем где-либо, — пожал я плечами. — Мне нужно сходить в одно место. Тут недалеко.
На самом же деле я поднялся к себе в номер и все-таки позвонил в Петербург Сергею Корзунову.
— Знаешь, — сказал я, услышав в трубке знакомый голос, — должен сообщить тебе, что я все еще живой.
— А что, были сомнения?
— Вчера были, — подтвердил я. — Дело в том, что я сейчас на Крите, и тут происходят разные удивительные события. Мне вчера чуть было не отрубили голову, и как ты думаешь чем? Минойским топориком.
Через расстояние в тысячи километров я слышал, как Корзунов сопит в трубку. Он не понимал, говорю я серьезно или прикалываюсь…
— И что? — сказал он наконец.
— Как что? Все-таки не отрубили, как видишь. Зато я встретил Зою Некрасову и ее нового друга.
Сергей Петрович постепенно начинал осознавать происходящее.
— Ага! — радостно сказал он. — Это они собирались отрубить тебе голову?
— Нет, они появились как раз вовремя для того, чтобы меня спасти. А звоню я тебе, чтобы спросить, что ты знаешь об этом греке — моем спасителе? Тебе удалось что-нибудь про него выяснить?
После короткой паузы Корзаков задумчиво протянул:
— Ну-у… После того как ты сам с ним встретился, ты наверняка знаешь гораздо больше, чем мы. А что тебя интересует?
Сведений у питерской милиции и вправду оказалось не так уж много. С фамилией Властоса я не ошибся: она была такой же, как у невесты Димиса Евдокии, — Канделаки. Согласно данным ОВИРа, он пробыл в Петербурге ровно столько же времени, сколько Димис, и прилетели они одним самолетом.
— А вот чем он занимался у нас — не могу точно сказать, — сообщил Корзунов. — В анкете написал, что предприниматель, но никаких следов бизнес-активности не оставил.
— Послушай, — задал я главный вопрос, ради которого, собственно, и звонил в Питер, — а ко всему этому, случайно, спецслужбы не имеют отношения? Что-то нюх мне подсказывает, что тут не простая уголовщина. И сам по себе этот Властос Канделаки ведет себя как-то слишком уверенно…
— Испугался? — хмыкнул Корзунов. — Спецслужб боишься?
— Да нет, — спокойно ответил я. — Просто это не моя специальность. Я в такие дела не вмешиваюсь. А был бы ты на моем месте, сам бы испугался.
— Не боись, — сказал Сергей решительным голосом. — По крайней мере наши тут ни при чем. И греческие вроде бы тоже. Ты же сам знаешь — мне бы сказали. Дела по своей линии они либо сами ведут, либо так отслеживают, что не продохнешь. Короче, я узнавал.
После этого я вздохнул с облегчением. Мелькнувшее утром подозрение, что со мной зачем-то играют спецслужбы, развеялось. Корзунов говорил правду: не будь это дело чистой уголовщиной, у него бы его давно забрали, и уж по крайней мере не позволили бы откровенничать со мной — частным детективом.
— Ты поаккуратнее там, — на прощание бросил Сергей Петрович. — Сам знаешь: один раз голову не отрубили, так во второй раз отрубят. Может, не голову, а что-нибудь еще похуже.
Он захохотал в трубку, и мне на мгновение захотелось, чтобы он полежал хоть пять минут связанным в пещере…
В холле на первом этаже возле стойки портье стояла Зоя. Увидев меня, она помахала рукой, и я махнул в ответ. Интересно, удалось ли найти Властоса?
Но сразу узнать это не получилось, потому что рядом с Зоей я увидел еще одну женщину, которая тоже смотрела на меня.
Маленькая точеная фигурка, как античная статуэтка, и невероятная грация движений.
— Привет, — сказала Агафья, шагнув мне навстречу. — Ты исчез так же внезапно, как появился. Скажи: это твоя постоянная манера? Я уж не знала, что и подумать.
Она стояла передо мной и улыбалась.
— Извини, — выдавил. — Так вышло.
— Тебя похитили прямо из моей постели? — засмеялась гречанка, и я в ответ только глупо улыбнулся.
Не признаваться же, что меня среди ночи напугали какие-то звуки в ее доме, и я сбежал…
Краем глаза я поймал недоуменный взгляд Зои, которая, несомненно, слышала наш разговор. Багрово покраснев, я произнес, стараясь придать голосу невозмутимость и даже некоторое легкомыслие:
— Кстати, позвольте вас познакомить. Зоя, это Агафья. Моя… Моя знакомая.
— Новая знакомая? — уточнила Зоя, окатив гречанку с ног до головы взглядом, каким умеют смотреть друг на друга только женщины.
Девушки обменялись коротким рукопожатием, причем я заметил, насколько они разные: голова Агафьи едва доходила до плеча Зои.
— Привет, — сказала гречанка. — А вы тоже из России?
Обе они дружелюбно улыбались, но такие улыбки никого не могут обмануть.
— Позавчера мы отлично провели время с Олегом, — защебетала Агафья. — И я обещала ему показать музей Ираклиона. И раскопки Кносского дворца. Наверное, вам тоже интересно было бы посмотреть?
— Конечно, интересно, — кивнула Зоя, стрельнув глазами в мою сторону. — Хотя я уже видела музей и развалины несколько лет назад. Мы с Олегом здесь по другому делу, и у нас не так много времени.
— Так вы приехали вместе? — изумилась Агафья, и теперь обе молодые женщины одновременно посмотрели на меня.
Каждая сказала другой все, что считала нужным. Агафья проинформировала Зою о наших с ней близких отношениях, а Зоя в ответ властно заявила на меня свои права.
Такие неловкие ситуации умеют создавать только прекрасные дамы. Вроде бы попросту обменялись несколькими любезными, ничего не значащими фразами, а в результате я был готов сквозь землю провалиться. Со слов Зои выходило, что мы приехали с ней вместе, и мне стало неловко перед Агафьей.
«Что она теперь подумает обо мне? Приехал с одной женщиной, а переспал с другой. Прямо павиан какой-то…»
С другой стороны, мне было стыдно перед Зоей. Объяснить причину этого стыда сам себе я не мог: ведь я не давал Зое никаких обязательств. Мы не были с ней близки, я не клялся в верности. Но отчего-то мысль о том, что Зоя теперь знает о моей связи с Агафьей, была мне неприятна.
Как это часто бывает, чувство неловкости стремительно трансформировалось в злость. Какого черта! Дамочки выясняют отношения, а меня при этом лишают душевного равновесия. У меня есть дела и поважнее!
Правда, в ту минуту я забыл о том, что два дня назад поддался чарам Агафьи по собственной инициативе, а отнюдь не был изнасилован. Как забыл и о том, что накануне ночью Зоя спасла мне жизнь…
В просторном холле было немноголюдно. Большая часть туристов разъехалась по экскурсиям, в отеле осталась только прислуга, начавшая утреннюю уборку помещений, и несколько пар пожилых немцев, не склонных к активному отдыху.
Мне не оставалось ничего другого, как пригласить обеих дам присесть в кресла вокруг низкого журнального столика возле выхода на засаженную цветами террасу. Подскочивший официант вскоре удалился, получив заказ на два капуччино для женщин и один эспрессо для меня, после чего Агафья, улыбнувшись Зое еще приятнее прежнего, сказала:
— Ваш друг такой скрытный! Позавчера я пыталась расспросить его о деле, по которому вы приехали сюда, но он остался тверд.
Зоя метнула в меня уничижительный взгляд, а я произнес:
— Мы ищем нескольких людей. Позавчера я уже говорил, что Димис Лигурис убит и мы разыскиваем тех, кто хорошо его знал.
Внезапно мне пришло в голову, что Агафья вполне может помочь в поисках.
— Вот, например, — добавил я, — вы не знаете о его невесте? Ее зовут Евдокия Канделаки. Я пытался доехать до деревни, где она живет, но у меня ничего не получилось.
— Машина сломалась? — с улыбкой поинтересовалась Агафья. — Или авария? На наших горных дорогах нужно быть очень осторожным. Без практики лучше бы вообще не садиться за руль.
— Так что насчет Евдокии Канделаки? — вдруг вклинилась в разговор Зоя, перебив гречанку. — Вы ее знаете?
— Крит — маленький остров, — пожала плечами Агафья, — но не до такой степени, чтобы все знали всех. Димиса я знала просто потому, что мы были коллегами. Он историк, я тоже. Но мы не были близки, и он не знакомил меня со своей невестой. Честно говоря, я даже не знала, есть ли у него невеста вообще.
Точно так же Агафья отреагировала и при упоминании Властоса. Судя по всему, Зоя была права в своих подозрениях — Властос Канделаки не был историком.
— А почему ты убежал так внезапно? — вдруг спросила меня Агафья, переходя в наступление. — Я проснулась утром, а тебя нет. Ты испугался меня?
Она говорила громко, специально, чтобы Зоя услышала и правильно поняла каждое слово.
Я покраснел. Вообще-то я привык сталкиваться с проблемами, но бывают ситуации, когда все равно теряешься…
— Не тебя, — пробормотал я, стараясь не глядеть в сторону Зои, которая с интересом нас слушала. — Не тебя… Я подумал, что мне уже пора в отель… А потом внизу послышались чьи-то шаги, и я решил…
Услышав мой сбивчивый лепет, Агафья захохотала. Звонко, заливисто, на весь холл, да так, что пившие свое утреннее пиво немцы стали оглядываться. Она откинулась на спинку кресла и от души смеялась.
— И ты решил, что это вернулся мой муж! — крикнула она, будто была в восторге от сказанного мной. — Да-да, не отказывайся, Олег! Ты подумал, что сейчас муж поднимется и застанет тебя в моей постели!
Агафья хохотала и, поглядывая на Зою, приглашала ее вместе посмеяться над моим глупым страхом.
— У меня нет мужа, — отсмеявшись, сказала гречанка, легкомысленно тряхнув головой. — Я современная женщина и не нуждаюсь в семейных узах. А шаги, которые ты услышал, — так это был мой младший брат. Он студент и поздно возвращается домой со своих вечеринок.
— Так я испугался твоего младшего брата? — глупо усмехнувшись, спросил я и засмеялся. А что станешь делать в такой идиотской ситуации?
— Если вы не поедете в эту свою деревню, — сказала Агафья с видом укротительницы диких зверей, чувствуя себя победительницей, — то вечером я приглашаю вас на экскурсию. Хоть вы и бывали уже у нас, — она светски-покровительственно улыбнулась Зое, отчего та окончательно превратилась в неподвижную статую, — но наверняка не были на развалинах Кносса ночью. Ночью туда не пускают туристов, но мы с вами пройдем — это незабываемо. Руины дворца следует смотреть в то время, когда просыпаются тени всех, кто имел к нему отношение: бывших жителей, исследователей. Говорят, что иной раз лунной ночью там можно встретить призрак сэра Артура Эванса.
Я с трудом поднял глаза и посмотрел на Зою. Она сидела напряженно, держа спину очень прямо, и впилась в меня взглядом кобры, уставившейся на жертву. В полной уверенности, что она откажется от прогулки, я лишь желал, чтобы она сделала это не слишком грубо. И ошибся.
— Что ж, — оскалившись в улыбке, светски произнесла Зоя, — я пойду с удовольствием. Во сколько встречаемся?
— Музей закрывается в шесть часов, — сказала Агафья. — В половине седьмого я буду ждать вас у входа. Договорились?
Агафья решительно встала с кресла и, быстро нагнувшись, поцеловала меня в щеку.
— А теперь мне пора бежать, — протараторила она и исчезла. Женщина-вихрь. Сначала смутила меня внезапным появлением, потом смутила и разозлила Зою прозрачными намеками на нашу близость. А в конце концов упорхнула, как сказочное видение.
Но и я вел себя как последний дурак. Мычал что-то невразумительное, отвечал невпопад, а под конец вообще подавленно умолк, так и не найдя, что сказать.
Кажется, мы приглашены на вечернюю экскурсию по местным достопримечательностям. Отлично, у меня даже никто ничего не спросил. Две женщины как-то обошлись без моего согласия…
Я вытащил сигареты и нервно закурил. С крутыми мужчинами я давно научился обращаться, а вот как насчет крутых женщин? Мне казалось, я попал между двух огней…
— Наверное, я слишком поспешила? — прервала затянувшееся молчание Зоя. — Вероятно, ты хотел бы один пойти на экскурсию с этой… С этой… Агафьей. Верно?
Она пристально смотрела на меня, и я нервно поежился. Почему я должен оправдываться перед этой девушкой? Мы ведь с ней не любовники!
Но почему-то мне было неудобно.
— Почему один? — бодро сказал я. — Вместе пойдем. Наверное, это будет интересно.
— А я вам не помешаю? — невинно хлопая ресницами, спросила Зоя. — Я заметила, что ты неплохо проводишь время. Мне даже жалко, что я приехала и теперь тебе мешаю.
— Как это мешаешь? — возмутился я, перехватив инициативу. — Ты же спасла мне жизнь! Можно сказать, остановила на краю гибели! Вырвала из лап преступников!
— Ну, сегодня вечером тебе грозят другие лапы, — пожала плечами Зоя и язвительно добавила: — Ладно, что об этом?.. Но ты не волнуйся: после увлекательной ночной экскурсии я сразу испарюсь и не помешаю тебе развлекаться. Будем надеяться, что Агафья на этот раз будет довольна и ты не сбежишь из ее постели.
Это было уж слишком.
— Нужно быть добрее, — промямлил я, — мало ли что случается с людьми. Непредсказуемые ситуации…
Но чувствовал я себя довольно паршиво.
Больше часа ушло у меня на решение вопроса с машиной. Хотя при аренде я заключил договор с полной страховкой, мое сообщение о том, что новенькая «хёндай-атос» угнана неизвестными, отнюдь не привело в восторг хозяина прокатной конторы.
— Как это случилось? — мрачно поинтересовался он.
— На меня напали неизвестные, — сообщил я сдержанно. — В горах, в двадцати минутах езды от деревни Сарандаки. Оглушили ударом по голове, а когда я очнулся, машины рядом уже не было.
Хозяин фирмы был молодым греком с множеством серебряных колечек в обоих ушах, тонким голосом и женоподобными манерами. Как большинство гомосексуалистов, он производил впечатление толерантного человека, но когда дело касается пропажи дорогостоящей машины трудно рассчитывать на взаимопонимание.
— Это невероятно, — сказал он, буравя меня ненавидящим взглядом. — На вас напали? На Крите не нападают на туристов. Это совершенно не принято.
Вместо ответа я пожал плечами, а потом сообщил, что готов немедленно сделать заявление в полиции.
Без сомнения, хозяин был абсолютно уверен, что я мошенник и каким-то образом пытаюсь его обмануть. Не стоило обижаться: страны ЕЭС полны жуликами всех мастей из России и Украины. Как говорится, ничего личного.
Когда я сообщил, что иду писать заявление, подозрительности у грека убавилось: как-никак жулики избегают связываться с полицией.
В полицейский участок мы отправились вместе. Хозяин все время порывался взять меня под руку, но я старательно избегал этого. Впрочем, вполне возможно, он хотел это сделать исключительно из опасения, что я сбегу посреди дороги.
В полиции я повторил свой рассказ и даже расцветил его подробностями: как выглядели преступники, в какой именно позе я находился, когда меня ударили по голове тупым предметом. Из собственной практики знаю, что любые полицейские обожают такие вещи и всегда старательно заносят их в протокол. Потом можно показать начальству — вот как мы старались…
Неприятно сидеть в комнате среди нескольких людей, которые смотрят на тебя с подозрением, явно не верят ни единому твоему слову и даже не пытаются это скрыть.
Но не мог же я рассказать правду? Как бы посмотрели на меня после рассказа о таинственной пещере, где сидели голые люди в волчьих масках, а женщина танцевала и что-то кричала на непонятном языке?
И вообще, что вынюхивал вблизи деревни Сарандаки русский гражданин Стрижаков?
Нет, тут возникла бы такая масса дополнительных вопросов, что финал мог стать совершенно непредсказуемым. А выбор между камерой в греческой контрразведке и палатой в казенной психбольнице меня категорически не устраивал…
Поэтому рассказ мой был строг и лаконичен. Глупый русский турист Олег Стрижаков заехал далеко в горы и там, остановив машину на дороге, вышел пописать. Пока он облегчался, сзади подъехали два преступника и ударили его тупым предметом по голове. Все, больше турист ничего не помнил.
Тупо? Да. Неправдоподобно? Ну, это как сказать…
А по закону ничего сделать нельзя. До тех пор, пока не будет доказано обратное. А поскольку обратное скорее всего доказано быть не может, версия гражданина Стрижакова остается единственной и неповторимой.
Впрочем, на мое счастье Крит — это остров. Машины здесь практически не угоняют, потому что с ними ничего нельзя сделать. За пределы острова угнанную машину не вывезешь, а разбирать на запчасти опасно и невыгодно.
Зоя ждала меня в кафе напротив управления полиции, откуда я вышел через час. Рубашка прилипла к спине, потому что все-таки некоторое неудобство я испытывал. Частный сыщик может и умеет лгать, но в течение часа испытывать на себе враждебные взгляды и отвечать на каверзные либо презрительные вопросы — это удовольствие далеко не из лучших.
— Обошлось? — спросила Зоя. Она сидела за столиком на солнышке и при виде меня сдвинула с носа темные очки. Перед ней стоял высокий бокал с соломинкой.
— Пина-колада, — пояснила девушка, поймав мой вопросительный взгляд. — А тебе я пить не советую. Предстоит тяжелая ночь: Агафья производит впечатление требовательной барышни.
— Э-э, — вздохнул я, окончательно раздавленный событиями утра. — Ну сколько можно? Давай поговорим о деле.
— О Властосе? — уточнила Зоя. — Он пропал, как мы с тобой уже заметили. Полагаю, найти его удастся по месту постоянного проживания, а именно в деревне Сарандаки, куда ты не доехал. Кстати, рядом будет и его сестра Евдокия.
— Сделаем вторую попытку? — спросил я.
— Ничего другого нам не остается. Нужно оказаться в этой деревне. Поговорить с народом, и вообще…
Зоя насмешливо посмотрела на меня.
— А ты представляешь себе, что такое греческая деревня? — спросила она. — В особенности на Крите? Это совсем не то, к чему ты привык.
— О чем ты?
— Люди здесь живут рядом, но не вместе, — пояснила девушка. — Чувствуешь разницу? Здесь никогда не было крестьянской общины с ее круговой порукой. Не было колхозов. Тут люди живут семьями, а о соседях вообще могут знать очень мало. Их это не интересует.
— К чему это ты?
— К тому, что, как ты выразился, поговорить с народом вряд ли удастся, — усмехнулась Зоя:
— Народ скорее всего попросту ничего не сможет тебе сообщить. Только Властос и мать Димиса.
— Его мать умерла, — вздохнул я. — По крайней мере так мне сказал один из соседей. Я ведь был почти совсем рядом.
— Кто-то очень не хотел, чтобы ты доехал до этой деревни — многозначительно заметила Зоя. — Кстати, ты не боишься снова ехать тем же маршрутом? Или собираешься быть поосторожнее?
Она внимательно посмотрела на меня, и я отвел взгляд. На Зое было короткое платье ярко-оранжевого цвета, которое очень шло к ее рассыпавшимся по плечам светло-золотистым волосам.
И эта девушка накануне спасла меня! Презрев опасность, смело полетела сюда с практически незнакомым человеком, мчалась в машине в неизвестность, чтобы в конце концов стать свидетельницей перестрелки и моего вызволения!
— Собираюсь быть поосторожнее, — заверил я.
Зоя была совершенно права. Что мешает преступникам устроить ловушку во второй раз? Хотя бы точно такую же, как первая? Горная дорога узкая, там не разъедешься…
Мне не хотелось звонить Вазгену, просить его помощи. Это у нас не очень принято: взялся за какое-то дело, получил деньги — так не утруждай других людей. Но в данном случае было очевидно — без посторонней помощи мне не обойтись.
— Ты где, дорогой? — послышался в трубке вальяжный голос Вазгена. — Куда пропал? Давно мы с тобой никуда не ходили выпивать. Кстати, знаешь, я ведь все-таки поимел ту девочку. Помнишь ее?
— Кого? — не сразу понял я.
— Ну, ту девочку из ресторана, которая танец живота танцует, — пояснил Вазген. — Она еще тогда мне понравилась. Пальчики оближешь!
Мой товарищ был в своем репертуаре и явно находился в привычном для себя расслабленно-благодушном настроении.
— Слушай, — сказал я, покосившись на Зою. — Я звоню тебе с Крита. Понимаешь? Я сейчас на Крите.
— Так что же? Очень хорошо, — заметил Вазген. — Там хорошая погода? У нас тут начались дожди, даже заморозки по ночам обещают.
— У меня возникли проблемы, — сказал я, и мой собеседник в Петербурге умолк насчет девочек и погоды.
— Какого рода? — спросил он, мгновенно посерьезнев.
— А у тебя есть кто-нибудь на Крите? — на всякий случай поинтересовался я, почти точно зная ответ. Вазген много раз, посмеиваясь, говорил, что у него длинные руки…
— Решаем вопросы, — после недолгой паузы коротко сказал он.
В двух словах я описал возникшие затруднения. Старался говорить весело, чтобы молча слушавшая наш разговор Зоя не решила, что я испуган.
— Насчет угона машины — фигня, — заявил Вазген. — Это я тебе чисто конкретно говорю, в натуре. Ты же ни в чем не виноват, страховка в порядке. Юриста тебе сделаем, поможет. А вот насчет поездки в какую-то деревню… Тебе нужен эскорт?
— Желательно, — отозвался я. — И надежный. Кажется, меня подстерегают серьезные люди.
С минуту в трубке царило молчание. Мне показалось даже, что я слышу, как Вазген задумчиво щелкает клавишами своего компьютера.
— Ты где находишься? — уточнил он. — В Ираклионе? Красивое название… Ага, сейчас, сейчас…
— Значит, так, — сказал Вазген наконец. — Запиши адрес… Вот он. Ираклион. Агиос Параскевас, дом девятнадцать. Фирма «Лаверна». Спроси там Ашота Окимяна, я ему сейчас про тебя малявку намылю.
— Это охранная фирма?
— Какая тебе разница? — ответил Вазген. — Свой человек, сходи к нему. Он мне немножко должен по жизни, так что поможет. Юриста найдет и эскорт обеспечит.
Я поблагодарил старого приятеля, но напоследок не удержался, вспомнив давний разговор с Корзуновым.
— Кстати, — сказал я. — Насчет той танцовщицы. Ты бы сходил к доктору, проверился. Возможны варианты.
— А ты откуда знаешь? — изумился Вазген.
— Говорят, — хмыкнул я и отключился.
Улица Агиос Параскевас находилась на другом конце города, и мы шли туда почти час. Зоя молчала всю дорогу. Может быть, услышала в трубке, что Вазген говорил о танцовщице, и теперь дулась, подозревая, что я такой же развратник, как мой товарищ. Что ж, имела право, особенно после встречи с раскованной Агафьей и ее шуточками насчет постели…
Только в конце пути Зоя подала голос.
— А это надежные люди? — спросила она. — Ты в них уверен?
— Их порекомендовал Вазген, — ответил я, — а это значит, что гарантия как в банке. Я вообще редко обращаюсь за помощью к приятелям, а уж к Вазгену и вовсе никогда не обращался. Он очень надежный человек.
— Я не уверена, можно ли ему доверять, — напряженно заметила Зоя, и я рассмеялся. Все-таки женщины неисправимы в своих предрассудках!
— Вазгену нельзя доверять только в одном случае, — сказал я. — Если поручить ему сопровождать группу юных красоток с тонкими талиями и большими бюстами. Тогда Вазген может не удержаться, и все девушки в течение суток утратят невинность.
— По-моему, развратный человек ненадежен и во всем остальном, — мрачно произнесла Зоя и пристально посмотрела мне в глаза. — Я не права?
— Нет, не права, — заверил я. — Конечно, сейчас век эмансипации. Женщины добились равных прав с мужчинами и выполняют ту же работу. Есть женщины — государственные деятели, летчики, полицейские и так далее. Но все-таки нельзя забывать о том, что физиологически, а значит, и психологически мужчины и женщины устроены по-разному. Глупо делать вид, что это не так.
— Пусть так. И что же? — нетерпеливо спросила Зоя, и ее голубые глаза потемнели. Она была раздражена.
Мы уже почти дошли по узкой улице до нужного нам дома и остановились на замощенном плиткой тротуаре. Нужно было договорить до конца, объясниться. Можно было вообще уйти от этого разговора, но мне этого не хотелось, и я чувствовал, что Зое тоже.
— Наверное, женщина иначе чувствует себя, — сказал я. — Для средней женщины секс значит гораздо больше, чем для среднего мужчины. Она вкладывает больше души. Поэтому если женщина все время спит с разными мужчинами, ходит по рукам, как говорится, — то она шлюха, однозначно. И ей действительно нельзя доверять во всем остальном. А для многих мужчин секс и остальная жизнь — это совершенно разные вещи. Оторванные друг от друга. Гражданская, мужская честь и достоинство — это одно. А секс — совсем иное, чистая физкультура…
— Какая гадость! — не выдержав, перебила Зоя. — И как смачно ты об этом говоришь, как убежденно! Апология мужского шовинизма и сексуальной распущенности.
— Я совсем не защищаю разврат, — вздохнул я. — И сам не люблю развратников, осуждаю их. Но нужно быть справедливым, это полезно хотя бы для того, чтобы правильно оценивать людей. Например, мой друг Вазген слаб по женской части, но во всем остальном он благородный и умный человек.
— Это ты осуждаешь разврат? — покачала головой Зоя. — А как насчет этой красотки Агафьи? Не успел прилететь, как уже забрался к ней в постель. И как ты только ухитрился сделать это так быстро? Или верно говорят, что дурное дело нехитрое?
Я, конечно, мог бы возразить, что у Зои короткая память и двойные стандарты. Не она ли сама с вызовом в голосе и глазах в первую же минуту знакомства сообщила мне, что стала любовницей Димиса Лигуриса, едва его узнав?
Но говорить этого я не стал. Не все нужно произносить вслух: понимание этой простой истины приходит с возрастом… Пусть ты тысячу раз прав и можешь сказать нечто весьма точное и остроумное. Не надо, сдержись. Подумай, так ли важно тебе сейчас настаивать на истине и справедливости?
Наступи на горло собственной песне, потому что одной не вовремя или неосторожно сказанной фразой можно сломать отношения с человеком на всю оставшуюся жизнь. Так ли уж важна правда, которую ты непременно хочешь сообщить?
— Проехали, — сказал я. — Будем считать, что обмен мнениями состоялся. Пришли, вот этот дом.
Мастер татуировки
Ашот Овакимян сидел на круглом крутящемся табурете в пустой комнате с побеленными стенами. Он был похож на маленькую печальную обезьянку с тусклыми темно-карими глазами. Щуплый, как мальчик, невысокого роста, с тонкими руками, торчавшими из коротких рукавов рубашки. Смуглое лицо Ашота было в морщинах.
Кроме табурета, на котором сидел хозяин, в комнате стояла только узкая скамейка, на которую нам с Зоей и было предложено сесть.
Все стены были увешаны некими черно-белыми рисунками, про которые я не сразу понял, что это такое. Потом, приглядевшись к Ашоту, догадался — он был поклонником татуировки. Насколько видно было из-под одежды, все его тело было буквально испещрено рисунками. Неведомые знаки, извивающиеся змейки и скорпионы, женские груди сливались в причудливую картину. Надо полагать, что если бы Ашот разделся, его маленькое тщедушное тело можно было бы разглядывать как произведение искусства.
На стенах же висели картинки для татуировки.
— А-а, это, — махнул рукой хозяин, перехватив наши заинтересованные взгляды. — Я когда-то был профессиональным художником. Занимался татуировкой, сам разрабатывал рисунки. Здесь все — мои, — с гордостью добавил он, кивнув на стены. — У меня был тату-салон. Теперь уже не то, много не заработаешь.
По-английски Ашот говорил бойко, даже лучше, чем я, а у меня неплохая практика. В отличие от Северной Европы в Южной английский язык не слишком популярен, так что это настоящая удача — встретить англоговорящего человека. В этом смысле с Ашотом нам повезло.
Он перевел на меня свой темный взгляд и с восточной мягкостью поинтересовался:
— Как поживает Вазген? Давно не виделись.
Потом, не дожидаясь моего ответа, так же вежливо спросил:
— А как поживаете вы? Давно приехали на Крит?
Нужно обладать некоторой привычкой к общению с восточными людьми, чтобы понимать, что подобные вопросы не имеют никакого значения. Строго говоря, на них можно не отвечать, потому что собеседник ответа и не ждет.
Если начать отвечать, тебя затем спросят, как поживают твои родственники и здоровы ли твои друзья. Такой разговор можно продолжать до бесконечности.
— У нас две проблемы, — начал я. — Вазген посоветовал обратиться за помощью к вам.
В открытую дверь комнаты заглянул мальчик лет десяти, и Ашот небрежно сказал ему что-то.
Через минуту мальчик вернулся, неся в одной руке откупоренную бутылку пива, а в другой — бутылку кока-колы. Пиво он молча отдал мне, а кока-колу — Зое.
Когда все восточные тонкости ритуала были соблюдены, я рассказал нашему новому другу о возникших трудностях. Он сидел молча, прикрыв глаза, и кивал, как будто ему уже тысячу раз приходилось все это слушать.
— С машиной можно решить, — сказал он наконец, приоткрыв один глаз. — Завтра с утра юрист этим займется. Нужно будет немножко денег, чтобы все остались довольны и вас уже больше не беспокоили. Ага? — Он открыл второй глаз и вопросительно уставился на меня.
Ага, что ж тут непонятного. Я, чай, не из Голландии приехал, понимаю такие вещи.
— Насчет вашей поездки в Сарандаки, — перешел Ашот ко второму вопросу повестки дня. — Вам очень нужно туда поехать?
— Очень, — заверил я, и Ашот Овакимян задумчиво почмокал толстыми губами.
— Мне это не нравится, — заявил он. — Знаете, сегодня утром по телевизору передавали, что найдена машина с убитым человеком. Обычно такое редко случается, у нас тихое место.
Он умолк, испытующе глядя на меня и на Зою. Из темных глаз изливалась неизбывная грусть…
— Мы не имеем к этому никакого отношения, — твердо произнес я, глядя в глаза хозяину.
Он помолчал, и лицо его сделалось еще печальнее.
— Конечно, не имеете, — сказал он. — Я так и думал. Просто мне не нравятся перестрелки в горах. И найденные полицией трупы на дорогах. Нет, не нравится мне это. А рисковать своими людьми мне не нравится еще сильнее. Тысяча евро.
Последние слова были сказаны без всякой паузы и тихо, как бы невзначай, так что неподготовленный человек вообще бы не услышал.
— Наличными? — спросил я.
Ашот взглянул на меня с таким видом, как будто готов был немедленно разрыдаться.
— А вы хотели бы перевести мне деньги через банк? — тонким голосом осведомился он. — С указанием, за что именно этот платеж?
Зоя нервно засмеялась. Видно было, что ей в новинку присутствовать при подобных переговорах и она чувствовала себя не в своей тарелке. Она сидела рядом со мной, и я, даже не касаясь ее, ощущал, как напряжено ее тело.
Достав из кармана бумажник, я медленно отсчитал тысячу стоевровыми кредитками.
— Мы хотим поехать в Сарандаки завтра с утра, — сказал я. — В девять утра мы выйдем в холл. О'кей?
Ашот кивнул, встал со своего табурета и подошел ко мне. Стоя он казался совсем маленьким: со спины его можно было бы принять за ребенка. Взяв деньги, он сунул пачку к себе в задний карман джинсов и впервые за всю беседу улыбнулся.
— А расписка? — внезапно, словно проснувшись, спросила по-русски Зоя, поворачиваясь ко мне. — Ты не будешь брать у него расписку? Все-таки тысяча евро…
Я отрицательно покачал головой.
— Ты вообще веришь в то, что он способен как-то нам помочь? — с сомнением продолжила Зоя, выразительно обводя глазами пустую комнату с развешанными рисунками. — Ты уверен, что мы обратились по адресу?
— Думаю, все будет нормально, — сдержанно отозвался я, покосившись на Ашота, стоявшего рядом.
Он молча смотрел на нас немигающими шоколадными глазами. Вежливо подождав, пока мы окончим наши переговоры по-русски, он чуть качнулся вперед и ровным голосом негромко осведомился:
— Вас устроит бронированный «ниссан»? Два моих юных друга будут рады покатать вас до Сарандаки и обратно.
— Они будут вооружены?
Видимо, на каждого посетителя у Ашота была отпущена только одна улыбка, потому что лицо его снова стало неимоверно печальным. Он склонил голову, и змейки на его шее задвигались.
— Два крепких парня с автоматами и бронированный джип, — произнес он с тяжелым вздохом. — Что еще нужно для обеспечения безопасности? Если вам этого мало, то обратитесь в местный гарнизон: я слышал, что у них есть танки.
— Все в порядке, — заверил я. — Кстати, скажите, а почему ваша фирма называется «Лаверна»? Ведь насколько я помню, Лаверна — это древнегреческая богиня, покровительствующая ворам и мошенникам. Разве не так?
— Нет, — в последний раз, явно в качестве бонуса, улыбнулся нам Ашот. — Лаверна — покровительница вообще всех людей, которые живут риском. Людей удачи. У меня детективное агентство, а разве в работе детектива нужно меньше удачи и везения, чем в работе вора и мошенника?
Теперь уже я сам не смог удержаться от улыбки.
— Я ведь тоже частный детектив, — признался я. — Никогда прежде не думал, что моему ремеслу покровительствует та же богиня, что опекает преступников.
— Теперь вы это знаете, — пожал плечами Ашот, глядя на меня снизу вверх — его седая голова торчала на уровне моих плеч. — Можете приносить жертвы Лаверне. Богине все равно, вор вы или детектив. Она покровительствует удаче.
Мы попрощались, и, уже выходя, возле самой двери я увидел повешенный на стену документ в металлической рамке. Он одиноко висел среди изображений скорпионов, жаб и голых красавиц, но по выбранному месту было заметно, что хозяин дорожит им.
Документ гордо возвещал, что в сентябре девяносто второго года гражданин Овакимян Ашот Акопович с отличием закончил курсы художественной татуировки. В связи с чем квалификационная комиссия города Новосибирска выдала ему настоящий диплом. Председатель комиссии Иванов, секретарь Мартынова.
Какого черта мы все это время разговаривали по-английски?
Зоя увидела документ одновременно со мной, впилась в него взглядом — и мы не сговариваясь обернулись к Ашоту, успевшему сесть обратно на свою крутящуюся табуретку, как птица на жердочку.
Спокойно встретив наши изумленные взгляды, он поднял правую руку и помахал ею в прощальном приветствии. Сморщенное лицо его было по-прежнему пропитано мировой скорбью…
Музей древностей
Больше всего меня беспокоило таинственное исчезновение Властоса. Этот человек возник ниоткуда и исчез в никуда.
Уехал к себе в деревню? Конечно, завтра мы это проверим. Но почему? Зачем он скрылся сразу после того, как спас меня?
Поделившись опасениями с Зоей, я рассказал ей свой самый любимый анекдот. Точнее, любимых анекдотов у меня несколько, но этот — сугубо профессиональный, прямо относящийся к моей работе. Кстати, мне рассказал его Вазген еще в дни нашей бурной юности.
Однажды зимним днем птичка замерзла и упала на землю. Она бы сразу погибла, но проходившая мимо корова шлепнула свою лепешку прямо на нее. Оказавшись в теплом коровьем навозе, птичка отогрелась и радостно зачирикала. Это чириканье привлекло кошку, которая вытащила птичку и ее сожрала.
Из этой истории следуют три мудрых вывода. Не тот твой враг, кто тебя обделал. Не тот твой друг, кто тебя из дерьма вытащил. Попал в дерьмо — не чирикай.
— И к чему этот анекдот? — спросила Зоя, заморгав глазами.
— В данном случае я говорю о втором пункте — ответил я. — А именно о том, что не тот твой друг, кто вытащил тебя из дерьма. Властос вытащил меня из лап каких-то уродов, но потом загадочно исчез, и поэтому я не так уж уверен в том, что он нам друг. Какова его роль во всей этой истории? Мы не знаем, а раз так, то логично будет предполагать, что Властос многое скрывает и уже потому весьма подозрителен.
Агафья ждала нас у входа в музей. На часах было ровно шесть, посетители давно разошлись. Миновав охранника, которому наша провожатая что-то сказала, мы прошли в вестибюль.
Очаровательная гречанка была одета в белое платье, сшитое в стиле пятидесятых годов. Узкая талия туго затянута, а снизу платье пузырится колоколом, создавая ощущение воздушности. В таком платье щеголяла героиня «Римских каникул».
Волосы были забраны вверх, оставляя высоко открытыми лоб и затылок — по древнеримской моде, — и завязаны узлом на самой макушке.
Я невольно сравнил стоявших рядом молодых женщин. Высокая блондинка Зоя с ее статной фигурой и длинными крепкими ногами, как у породистой кобылицы, а рядом с ней — миниатюрная брюнетка Агафья: нос чуть с горбинкой и страстно раздувающимися крыльями, гибкое смуглое тело и обжигающие, как угольки, глаза.
Зоя и Агафья улыбались друг дружке и даже обменялись рукопожатием, но я уже знал, какой у них темперамент, и понимал, что расслабляться нельзя — пробегающие между двумя женщинами искорки в любой момент могут вызвать короткое замыкание и взрыв…
Через открытые двери виднелась анфилада безлюдных залов, в которых сосредоточены все критские археологические раритеты.
— По-настоящему раскопки начались на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, — пояснила Агафья, — когда сэр Артур Эванс обнаружил под толщей земли руины Кносского дворца, он нашел многочисленные предметы материальной культуры минойской цивилизации. Постепенно было принято решение разделить объекты исследования. На месте развалин Кносского дворца остались собственно развалины — фрагменты стен, лестниц, полов, жертвенников, печей и так далее. А все найденные там предметы, включая ювелирные изделия и произведения искусства, свезены в этот музей.
Агафья приглашающе взмахнула рукой. Мы медленно двигались за ней по анфиладе музейных залов, и в каждом можно было лишь поражаться обилию выставленных артефактов. Там было оружие — бронзовые наконечники стрел, рукоятки мечей и сами мечи минойцев. Увидев несколько двухлезвийных топориков, я невольно вздрогнул. Изображение этого лабириса было вырезано на груди у несчастного Димиса, и таким же точно топориком собирались зарубить меня прошлой ночью.
Неужели минойцы воскресли?
— Вот знаменитая фреска, найденная на стене в одном из помещений Кносского дворца, — сказала Агафья, и указала на изображение, названное искусствоведами «Дамы в голубом». Несколько женщин, изображенных в профиль, в голубых одеяниях. Я перевел взгляд на Агафью и вдруг заметил, что сегодня ее волосы уложены в точно такую же прическу, как у «дам в голубом».
Удивительно, прошло тридцать четыре столетия, а подобная прическа способна и сейчас украсить женщину!
Мы шли мимо огромных глиняных сосудов, предназначенных для оливкового масла и вина, и я пытался представить себе этот загадочный народ, бесследно исчезнувший во мгле истории.
Минойцы — ровесники древних шумеров, вавилонян, хеттов и ассирийцев. Но от всех остальных культур и цивилизаций осталось многое, рассказывающее о них, а не только молчаливые куски глины и металла. Почему же минойцы были стерты с лица земли и из памяти человечества? Может быть, это было сделано намеренно? Но если так, то кем и с какой целью?
Мы увидели выставленный за стеклом знаменитый Фестский диск — круглую пластину, обе стороны которой были испещрены надписями, смысл которых никто не может распознать. Интересно, а Димис мог?
Наверное, мог. Не за это ли он поплатился жизнью?
Мне тут же вспомнились страницы, которые показывала мне Зоя в Петербурге. На них почерком восемнадцатого века были выведены точно такие же значки. И если на диске, найденном в Фесте, надписей все же не так много, то бумаги исписаны снизу доверху.
Какой-то сумасшедший дом! Кому в восемнадцатом веке могло прийти в голову писать на минойском языке? Кто мог знать этот язык и эту письменность?
Даже если предположить, что какой-то чудак — любитель древностей просто тупо копировал изображение минойских письменных знаков, то откуда он мог вообще их взять? Ведь Кносский дворец раскопали только в начале двадцатого столетия…
Дольше всего мы оставались у предметов религиозного культа. Здесь доминировали сделанные из золота и из бронзы изображения рогов и легендарного Минотавра — человека с головой быка.
— Эти рога, судя по всему — символ религии у минойцев, — рассказывала Агафья. — Огромные каменные рога украшают Кносский дворец, бывший одновременно и святилищем. Надо сказать, что рога — это символ жертвоприношения, который присутствует и в религиях других народов. Например, в иудаизме. В псалмах 27 и 117 говорится о рогах посвящения, которыми были украшены каменные иудейские алтари.
— Так их религия была похожа на иудейскую? — спросил я.
Агафья сдержанно усмехнулась, а Зоя дернула меня за руку.
— Ты же знаешь, что нет, — с упреком сказала она. В эту минуту она была похожа на жену, которая внимательно следит за тем, чтобы муж не ляпнул при посторонних какую-нибудь глупость. Давно уже со мной такого не было, но я вдруг поймал себя на том, что меня это не раздражает.
— На что похожа религия минойцев, — ответила Агафья, — не знает никто. Скорее всего она вообще не была похожа на другие религии мира. Это было что-то совершенно особое, отдельное, не имеющее аналогов.
— А Минотавр? — не удержался я. — Лабиринт Минотавра не имеет религиозного значения?
— Никакого лабиринта Минотавра не существует, — улыбнулась Агафья. — Это выдумки писателей и художников, никогда не бывавших на Крите. Лабиринтом называют хаотическое сплетение помещений в подвалах Кносского дворца — вот и все. Кстати, для самих жителей дворец этот совсем не был лабиринтом. Что же до бедного Минотавра, то это совершенно другая история и к лабиринту отношения не имеет.
— А к чему имеет? — спросила Зоя.
— К жертвоприношению — сказала Агафья, сверкнув своими темными глазами. — Минотавр — символ жертвы. Человек с головой быка, то есть предназначенный для того, чтобы быть заколотым на алтаре.
Обещанная экскурсия оказалась неожиданно долгой, но время пролетело незаметно. Мы бродили по гулким пустым залам, свободным от посетителей, и перед нами разворачивались картины ушедшей культуры. Не знаю, какое впечатление все это произвело на Зою, но меня не оставляло сложное чувство, похожее на тревогу.
Конечно, я пришел сюда не случайно. С самого начала мне казалось, что убийство, которое я расследую, и вся цепь событий последнего времени непосредственно связаны с минойской цивилизацией. Правда, до визита в музей ощущение это было неясным. Как сказал бы Апостол Павел, я глядел на события «гадательно, как бы сквозь мутное стекло».
А в музее, среди минойских топоров, сосудов и причудливо раскрашенной керамики, я со всей очевидностью осознал: тайна, которую я пытаюсь разгадать, лежит где-то совсем рядом. Нужно лишь нагнуться и поднять с земли нечто «тайное, сокрытое в молчании»…
А что касается внутренней тревоги, то она не отступила ни на мгновение, как я ни старался отогнать от себя страх. Даже не знаю, как объяснить происходившее со мной в пустом и исполненном тишины ираклионском музее, где наши шаги и голоса разносились под высокими потолками залов, но страх, зародившийся в первые же мгновения, все рос.
От всех предметов исходили недобрые эманации. Я смотрел на черепки, изображения, на фрагменты оружия и чувствовал веяние непознанного зла. Зла затаившегося, невыразимо чуждого, как враждебны и чужды могут быть артефакты с далеких, освещенных холодным космическим сиянием планет.
Все приметы современного мира были налицо: электрические лампы, датчики противопожарной сигнализации на стенах, да и мы сами — дети нашего времени, но именно сочетание несочетаемого казалось столь зловещим. Как будто рядом с нашим миром находился и пристально смотрел на нас мир чужой, далекий и враждебный.
Я обрадовался, когда Агафья, посмотрев на часы, сказала:
— Ну вот, сейчас самое время. Уже стемнело, и мы можем отправиться на развалины Кносского дворца. Территория закрыта для посетителей, и нам никто не помешает.
— А не поздно? — с сомнением в голосе спросила Зоя, словно угадав мои мысли. — Может быть, лучше поехать туда как-нибудь днем?
Со снисходительной улыбкой Агафья смерила мою спутницу взглядом и, усмехнувшись, пояснила:
— Уж поверьте мне: днем совершенно другое впечатление. Толпа народу, и никаких тайн. Для того чтобы проникнуть в дух минойской культуры, требуются темнота и одиночество. Только тогда вы по-настоящему соприкоснетесь с загадкой минойцев. Впрочем, если вы чего-то боитесь…
Не договорив, Агафья сделала шаг ко мне и взяла меня за руку, отчего Зою буквально перекосило…
— Если вы боитесь, — продолжила Агафья, сжимая мою руку и уже откровенно ко мне прижимаясь, — мы с Олегом можем завезти вас в отель.
Я и сам не был в восторге от перспективы ехать куда-то в темноту. Не случайно же на завтрашнее утро была нанята охрана, чтобы сопровождать нас в Сарандаки. Но ведь и не скажешь красивой женщине, что боишься ехать с ней…
Зоя приняла вызов.
— Едем, — сказала она, решительно подошла и взяла меня под руку с другой стороны. — Очень интересно осматривать древние развалины ночью, — обратилась она уже ко мне. — Это будет романтично, правда?
Миновав охранника, мы вышли из музея, и Агафья повела нас через ярко освещенную улицу туда, где была припаркована ее машина. Признаюсь, в ту минуту мне кое-что показалось непонятным. В моем желудке начал действовать привычный моторчик, всегда указывавший на опасность.
«Что случилось? — спросил я у моторчика. — В чем дело? Что показалось тебе подозрительным?»
Моторчик помолчал, подумал.
«Почему Агафья — сотрудница музея — не поставила свою машину на служебной парковке? — сказал он. — Зачем надо было втыкать ее на соседней улице, в тесноте, чтобы потом идти туда?»
«Днем на служебной стоянке могло не быть места» — ответил я, но моторчик не успокоился, продолжал недовольно урчать…
Маленький «фиат» был рассчитан как раз на троих — четвертому в нем было бы слишком тесно. Мы медленно проехали по улице с освещенными витринами ювелирных магазинов и, вырулив на площадь перед уже знакомым мне памятником Вензелосу, прибавили скорость.
— Тут совсем близко, — обернувшись ко мне, сказала Агафья. — Минут пятнадцать, и будем на месте.
— А нас пустят на развалины так поздно? — поинтересовалась Зоя. Она из принципа уселась впереди рядом с Агафьей — явно чтобы не позволить той держать меня за руку.
— Мы не пойдем через официальный вход, — засмеялась гречанка. — Зачем кому-то что-то объяснять? Я знаю одно место, где можно пройти внутрь на территорию никем не замеченными. Нужно только перелезть через невысокий заборчик, но это очень легко.
— А нам не помешает темнота? — продолжала Зоя, на что Агафья, не поворачивая головы, заметила:
— У меня в багажнике — отличный фонарь. Я часто вожу своих друзей на развалины дворца ночью, так что фонарь всегда наготове.
Когда мы подъехали на место и остановились, гречанка махнула рукой в сторону ярких фонарей.
— Вон там — главный вход на территорию. Сейчас там охрана и все закрыто. Но мы пройдем вот здесь. — Она кивнула в темноту, где на фоне темного неба чернела роща.
Зоя пристально посмотрела на меня, и в ее широко раскрытых глазах я прочел непонимание. Моторчик в желудке заверещал еще сильнее. Я слышал его так отчетливо, что даже испугался, не слышат ли его и обе женщины. И только в следующее мгновение понял — к моему желудку подключился какой-то посторонний звук.
Агафья удивленно обернулась, а Зоя после секундного замешательства вдруг полезла в свою сумочку.
Ну да, это верещал ее мобильник.
Она ответила; ее лицо выразило сначала удивление, а затем замешательство.
— Да, — сказала она севшим голосом. — Да, я поняла… Нет… Сейчас.
Она протянула мне трубку. Даже в темноте я заметил, как дрожит ее рука.
Кто бы это мог быть?
— Сэр, вы совсем обезумели! — произнес голос мне прямо в ухо. — Куда вы собрались идти? Неужели вам показалось мало того, что с вами уже случилось в горах?
Я даже не понял, а догадался, что голос принадлежит бесследно пропавшему Властосу. Он исчез, чтобы вновь появиться в самый неожиданный момент.
Я стоял как вкопанный, прижимая телефон к уху, и лихорадочно пытался сообразить, что делать дальше. Пустынная улица, плохо освещенная далекими фонарями. Ряды безмолвных машин по краям тротуара. Две женщины напряженно смотрят на меня, а я немедленно должен принять какое-то решение.
Видимо, Властос понял мое состояние.
— Бегите назад, — решительно скомандовал голос в трубке. — Не медлите, времени у вас нет. Быстро!
— Куда? — спросил я, попытавшись осознать сказанное. Хорош я буду, если сейчас схвачу в охапку Зою и припущу от Агафьи! Это после того, как позапрошлой ночью уже сбежал из ее спальни…
— Сейчас я включу фары, — произнес Властос. — Смотрите внимательно. Бегите сюда немедленно.
В ста метрах от нас внезапно вспыхнул ослепительный дальний свет фар. Вспыхнул-погас, вспыхнул-погас…
«Что ж, — пронеслось у меня в голове, — совсем недавно этот человек спас мою жизнь. Вот уже целый день я живу на этом свете только благодаря ему. Кто бы он ни был, послушаться его будет логичным».
А что подумает Агафья? Сочтет меня совсем придурком?
Какая разница? Лучше выглядеть смешным, чем быть мертвым, — это аксиома.
Агафья и Зоя вопросительно смотрели на меня.
Иногда надо быстро принимать решения и быстро бегать. Пусть даже это будут глупые решения и бег не в том направлении.
— Бежим! — крикнул я Зое и, схватив ее за руку, рванул в сторону, откуда на нас светили фары.
Об Агафье я больше не думал, как и вообще не думал ни о чем, сосредоточившись на беге.
Если я побежал, значит, верю Властосу. А если верю, то верю и тому, что он сказал: бегите быстро, времени у вас нет.
Эликсир правды
— Вам мало того, что я дважды спас вас от верной смерти? — сказал Властос, когда я спросил его, кто он такой и почему помогает нам. Мы мчались в его машине в Ираклион.
— Мало, — признался я. — Честно говоря, я расследую дело об убийстве вашего друга. Вы ведь друг Димиса Лигуриса?
Властос кивнул, не отрывая глаз от бегущей навстречу дороги.
— А если друг, то поймете меня. Да, вы спасли меня один раз от верной смерти, а сейчас — я не знаю, от чего. Во всяком случае, мы с Зоей вас послушались. Но нам бы уже хотелось узнать, в чем дело.
— Дело в том, — немедленно ответил, — что завтра вам нужно будет с самого утра поехать в аэропорт и улететь отсюда. Вы стали главной приманкой. В третий раз я вас не спасу.
Властос строго посмотрел на меня.
— Не спасу, — повторил он. — Не только потому, что вы ведете себя безрассудно.
— Я обязан так себя вести, — возразил я. — Если ведешь расследование и хочешь докопаться до истины, нужно действовать решительно.
Но Властос не хотел меня слышать — это был властный мужчина, и русское звучание его имени вполне соответствовало характеру.
— Не только потому, что вы ведете себя безрассудно, — перебив меня, упрямо повторил он, — но и потому, что вы сделались объектом охоты. Вас давно выследили, следят за каждым вашим шагом и убьют при первой же возможности. Неужели вы сами до сих пор этого не поняли?
— Но кто? — чуть ли не закричал я в самое ухо моего странного знакомого. — Кто они? Кто эти загадочные люди, которые так жаждут моей крови? Это же главный вопрос!
— Вот ваш отель, — мрачно сообщил грек, въезжая на гостиничную парковку. — Очень советую вам никуда больше не выходить и завтра с утра отправиться в аэропорт. Когда будете в аэропорту, держитесь поблизости от полиции. Может быть, присутствие полицейского их остановит…
Это было слишком зловеще. И слишком загадочно.
Но со мной Властос промахнулся. Частные детективы не любят загадок. Наоборот, они любят их разгадывать.
Мне даже стало немного обидно. Он что же, думает, что я испугаюсь и уеду с Крита, так ничего и не разузнав? Да за кого он меня принимает? Будь я таким человеком, до сих пор благополучно служил бы в милиции…
Честно говоря, к моменту, когда машина остановилась перед отелем, у меня уже был готов план. Хиленький план, придуманный мной за одну минуту, но уж какой был.
Сам по себе он мне не нравился. Опасно, грубовато и вообще не комильфо, но другого выхода я попросту не видел. Действительно, не уезжать же несолоно хлебавши…
И у меня не было уверенности, что, расставшись сейчас с Властосом, я когда-нибудь увижу его снова. А он был единственным человеком, который, я был уверен, действительно знал многое…
— Вы не подниметесь ко мне в номер на минутку? — стараясь говорить как можно естественнее, спросил я. — У меня есть одна вещь, которую я бы очень хотел вам показать. Вам будет интересно.
— Какая вещь? — напряженно спросил Властос.
— Сами увидите, — уклончиво ответил я. — Но вы не разочаруетесь. Видите ли, у меня есть некие тексты и связанные с этим догадки. Важно, что вы об этом скажете.
Боковым зрением я заметил, как напряглась Зоя, явно не понимавшая, что происходит.
Ну, пусть пока не понимает, так даже лучше. Я шел на большой риск и совсем не был уверен в успехе своего предприятия. Меня извиняло лишь то, что я находился в отчаянии — нужно было срочно совершить какой-то прорыв.
Втроем мы прошли через холл и поднялись в мой номер. Зоины шаги становились все неувереннее.
— Ах, черт, — остановился я посреди коридора, когда мы уже вышли из лифта. — Забыл купить воды или какой-нибудь кока-колы. У меня в баре только спиртное. Ты не спустишься вниз за бутылкой воды?
Зоя недоуменно посмотрела на меня. Она приходила во все более сильное замешательство. Наши отношения не предусматривали, что я могу послать ее за водой…
— Пожалуйста, — повторил я. — Мы с Властосом пока начнем смотреть то, что я ему покажу, а ты приходи скорее. Ладно?
Чуть заметно пожав плечами, Зоя двинулась назад к лифту. В глазах Властоса мелькнула тревога. Ему что-то не понравилось, и я понимал, что именно. Когда по ходу дела происходят пусть мелкие, но изменения ситуации, это подозрительно. Если три человека вышли из машины и пошли в номер, то все три и должны в этот номер войти. А если в середине вдруг кто-то что-то вспомнил и ситуация изменилась — это настораживает.
Но мой номер был уже совсем рядом, в двух шагах…
Конечно, Зоя могла заартачиться и не пойти вниз. Она могла предложить позвонить из номера и заказать бутылку воды. Но этот вариант я предусмотрел: в таком случае мы вошли бы в номер втроем, а Зою я сразу бы запер в ванной…
— Пожалуйста, — сказал я, распахивая перед Властосом дверь. — Прошу вас.
Он шагнул внутрь, я за ним. В следующее мгновение, ногой захлопнув за собой дверь, я ударил его кулаком в затылок.
Это целая наука! Попробуйте одним ударом в затылок свалить с ног такого бугая, как Властос! Бить надо под определенным углом, а это самое трудное. Мне пришлось подпрыгнуть…
Он упал лицом вниз, на ковер, а я вскочил ему на спину и принялся заворачивать назад руку. Человека более щуплого нанесенный мной удар лишил бы сознания, но грек был крупным мужчиной и потому действовать следовало быстро.
Я пошел на это сознательно. Либо передо мной сотрудник спецслужбы, с которым я могу и не совладать, либо…
Справиться с Властосом оказалось нелегко. Один раз он сумел сбросить меня со своей спины и, хрипя, подмял под себя. В тот момент я простился если не с жизнью, то с благополучием. Искаженное страхом и гневом смуглое лицо нависло надо мной. Но нет, мне и на этот раз удалось овладеть ситуацией. Схватив грека за горло, я снова повалил его и, перевернув на живот, с хрустом заломил назад правую руку. От боли Властос замычал, но на такое уже не приходилось обращать внимание.
Схватив его вторую руку, я соединил запястья и, прижав извивающееся тело коленом к полу, принялся связывать их. К счастью, мне удалось быстро вытащить из пояса брючный ремень…
Все время, пока мы боролись, я не относился к Властосу как к противнику. В конце концов, этот человек один раз спас мне жизнь наверняка и сегодня, часом раньше, вроде бы спас снова. Нет, он был для меня ценным источником информации — не более.
Затянув ремень потуже, я перевернул грека на спину, а сам, отдуваясь, повалился рядом на ковер.
Грек молчал, буравя меня ненавидящим взглядом. Тут раздался стук в дверь. Тяжело дыша после возни на полу, я открыл. Это пришла Зоя с бутылкой воды.
— Только спокойно, — произнес я, когда увидел, как округлились от ужаса глаза девушки. — Все будет хорошо, я обещаю.
— Что это значит? — спросила она. — Что тут произошло? Что ты задумал?
Я попытался успокоить ее, усадить в кресло.
— Зачем ты связал Властоса? — продолжала спрашивать возмущенная Зоя. — Когда ты послал меня за водой, я так и подозревала, что ты что-то задумал.
— Успокойся, — сказал я. — Пожалуйста, выслушай. Я сделал это потому, что у нас нет другого выхода. Это единственный способ установить истину.
— Да что ты говоришь! — закричала Зоя. — Ты что, совсем обезумел? Властос — наш друг! Он был другом Димиса, а потом только благодаря ему мы сумели вовремя спасти тебя. Если бы не Властос, ты уже двое суток как был бы мертв. Тебе бы отрубили голову лабирисом. Ты забыл об этом?
Она кричала на меня, глаза ее гневно сверкали. Без сомнения, Зоя ненавидела меня в ту минуту. В лучшем случае — считала сумасшедшим…
Не случайно я еще при первых встречах мысленно сравнил ее с Пентезилеей. Подобно героине Кляйста, Зоя в ярости была еще прекраснее, чем обычно.
Но спорить я не собирался, как не собирался и обижаться на Зоины слова. Надо было действовать убеждением.
— Я ничего не забыл. Давай обсудим создавшееся положение, — сказал я, пытаясь все-таки усадить девушку в кресло, дотрагиваясь до нее.
— А он будет в это время лежать тут, на полу? — возмущенно возразила Зоя, указывая на молча наблюдавшего за нами Властоса.
— Ничего плохого с ним не случится, — заверил я, прижимая руки к груди в знак миролюбия. — Да, я отправил тебя за водой для того, чтобы ты не помешала мне его связать. Но ничего плохого я ему делать не собираюсь. Нам от него нужна только информация.
— Информация? — уже более миролюбиво переспросила Зоя. Она наконец-то уселась в кресло, но избегала смотреть на лежавшего Властоса. Ей было неловко, что он находится в таком положении.
— Посмотри на вещи со стороны, — предложил я. — Мы знаем о Властосе, что он был другом Димиса. Знаем, что он спас мне жизнь прошлой ночью и, может быть, спас нас обоих этой ночью. Но ведь больше мы ничего не знаем!
— А разве этого мало? — осуждающе сказала Зоя, но в голосе ее уже не было прежнего гнева и прежней уверенности — она начала меня понимать.
— Мало, — возразил я. — Если мы хотим только остаться в живых, этого достаточно. Но если наша цель — распутать убийство Димиса, то Властос должен объяснить, кто он такой, что за отношения связывали его с Димисом и откуда он знает об опасности, которая грозила прошлой ночью мне, а нынешней нам. Пусть расскажет все, что он об этом знает.
Зоя с сомнением взглянула на меня, затем на Властоса и покачала головой:
— А он захочет рассказать?
— Знаешь, — невольно усмехнулся я, — если бы мне приходилось довольствоваться только тем, что люди сами хотят мне рассказать, то я как сыщик давно бы погорел. Конечно, он не хочет ничего рассказывать, мы в этом уже убедились. Он очень не хочет.
— Так что же ты собираешься делать? — осторожно спросила девушка, и голос ее дрогнул: включилось услужливое воображение…
— Ты думаешь, что я буду его пытать? — засмеялся я.
— Ты не будешь, — твердо произнесла Зоя, и ее голубые глаза сделались темно-синими, как вороненая сталь. — Я тебе не позволю.
Да, этой девушке нежданно-негаданно удалось покорить мое одинокое сердце! В ту минуту, глядя на нее в гневе, я это окончательно понял. Зоя — искренняя и загадочная, нежная и бесстрашная — нравилась мне все больше и больше. Но говорить об этом и даже показывать это было совершенно не время.
— Я похож на чудовище? На истязателя? Ты уже представила себе, как я буду пыточными клещами рвать на куски тело несчастного Властоса? Номер будет залит кровью, а на моем лице будет играть зловещая ухмылка…
— Не говори гадостей, — резко прервала меня Зоя. — Этот человек — наш друг. А даже если это и не так, я не позволю тебе его мучить.
— Никто не собирается его мучить, — вздохнул я, вставая. — Для этого есть совершенно безболезненные способы. Кстати, я, с одной стороны, очень хотел бы, чтобы ты присутствовала при всем от начала до конца. Ас другой стороны, я прошу не мешать мне и не тянуть время, потому что как раз времени у нас очень мало. Мы не знаем, кто этот человек и когда его могут хватиться. Вполне возможно, что кто-то уже видел, как мы вошли сюда…
— Что ты собираешься делать? — тревожно спросила Зоя, глядя на то, как я роюсь в чемодане, который для удобства вытащил из шкафа и разложил на полу.
Вместо ответа я обратился к Властосу по-английски.
— Я не сделаю тебе ничего плохого, — произнес я. — Можешь мне поверить. Просто ты не оставил мне иного выхода, и пришлось действовать решительно. Извини, что я тебя ударил. Так было надо. Иначе ты никогда не рассказал бы нам всей правды.
— Я и сейчас не расскажу, — хрипло сказал грек, отворачиваясь от меня. — Ты поступил подло. Отплатил злом за добро. Но ты ничего не добьешься, можешь убить меня.
Наконец я вытащил запрятанную среди одежды картонную коробочку и выразительно тряхнул ею перед лицом Властоса.
— Никто не собирается убивать тебя, — еще раз заверил я. — Все будет чинно-благородно. Ты все расскажешь сам. Причем, может быть, даже гораздо больше, чем знаешь.
Эту коробочку я всегда вожу с собой. Не скажу, что постоянно таскаю ее в кармане, но, если отправляюсь куда-либо, непременно кладу ее в чемодан. Это не оружие, и поэтому никаких проблем с перевозкой нет.
На коробочке написано «Актовегин». Заурядное средство для расширения сосудов, применяется внутримышечно. Внутри — десять ампул, восемь из которых и в самом деле содержат тот самый безобидный актовегин. Ни одному таможеннику в мире не придет в голову придраться к тому, что у путешественника с собой такое средство.
«Знаете, меня часто мучают головные боли, спазмы сосудов мозга. Вот лекарство, которое я колю себе сам, можете посмотреть. Что ж вы не смотрите? Вот оно, я вам показываю. Это актовегин, я научился лечить себя, очень помогает. Да вы взгляните, господин офицер, вот же оно…»
В двух оставшихся ампулах находится нечто иное. В каждой — свое, само по себе не представляющее ни опасности, ни интереса. Даже если какой-нибудь безумный таможенник захочет все досконально проверить и отправит ампулы на анализ, результат окажется ничтожным.
А вот если десятимиллилитровым шприцем набрать из обеих ампул сразу и смешать — будет как раз то что надо.
Честно говоря, я даже не знаю, как называется та «адская смесь», которая оказывается в моих руках. Врач, продавший мне ингредиенты и научивший пользоваться ими, произносил какие-то названия, но я не запомнил. Зачем? В том, что смесь действует безотказно, я уже не раз имел возможность убедиться.
Пытки и прочие истязания остались в далеком прошлом. Если в наше время кто-то прибегает к подобным безобразиям, значит, он опасный маньяк и ему просто нравится мучить людей.
— Придется сделать тебе небольшой укол, — как можно дружелюбнее сообщил я Властосу. — Это не будет больно, ты ничего не бойся. Укол внутривенный, но я хорошо умею это делать.
Зоя с отвращением наблюдала за тем, как я снова перевернул Властоса на живот и связал его иначе — так, чтобы одна рука оставалась свободной. Ворочать тяжелое тело непросто, и я делал это с трудом, стараясь быть осторожным.
Когда я освободил греку левую руку, он тотчас же заехал мне в нос. Пошла кровь, которую я попытался остановить, зажав нос платком.
— Может быть, ты поможешь мне? — обратился я к Зое, но та отрицательно покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Довольно того, что я вообще присутствую при этом. Мне не нравятся твои методы, Олег. Совсем не нравятся.
— Мне они тоже не нравятся, — промычал я, запрокинув голову и сглатывая кровь, которая теперь стекала в горло. — Других у меня просто нет. И потом, не забывай, с кем мы имеем дело. Это не карманные воришки и не простые бандиты.
Ждать, пока остановится кровь, не было времени. Засунув в ноздри наспех скрученные ватные тампоны, я уселся на руку Властоса и перетянул ее выше локтя резиновым жгутом. Я не сердился на грека за нанесенный удар, потому что в его положении наверняка действовал бы так же.
— Слушай! — взмолился я наконец, обернувшись к Зое. — Пожалуйста, ты не могла бы мне помочь? Он может дернуть рукой, пока я буду колоть, и сам себе навредит. Для его же блага — подержи руку.
Разумная она девушка или нет? Поймет меня или станет упираться до конца?
Разумная. И рассудительная. Вообще — ума палата.
С недовольным видом Зоя приблизилась и стиснула руку Властоса, прижав ее к ковру.
— Ты хоть отдаешь себе отчет в том, что делаешь? — со страдальческим видом спросила она. — Ему не станет плохо?
— Ему станет хорошо, — пробормотал я в ответ. — А теперь дай мне сосредоточиться: я же все-таки не медсестра…
Последовательно сбив узкие горлышки у ампул, я наполнил шприц.
Перетянутая жгутом вена вздулась как следует, так что войти в нее иглой удалось с первого раза. В разбитом носу у меня щипало, глаза слезились, но я очень старался.
Ну вот, теперь все правильно. Оставалось немного подождать и надеяться, что у нас есть время.
— Минут через пять, — сообщил я Зое, — мы узнаем много интересного.
Я старался не думать о том, как рискую. Проиграть я мог на любом этапе операции. Начать с того, что вполне мог не справиться с Властосом. Напал бы на него, а он бы скрутил меня как бобика…
А теперь я сидел на полу и каждую секунду ожидал стука в дверь. Стук означал для меня одно из двух: либо смерть, если придут те, за кем я охочусь, а точнее те, кто охотится на меня, либо многолетнее тюремное заключение, если Властос — сотрудник спецслужбы.
Я совершил достаточно для уголовного преследования. Заманил человека к себе в номер, напал на него, лишил свободы и вкатил ему полный шприц наркотического вещества. Сколько за это лет положено в Греции: пять или десять?
Обе перспективы радовать не могли, но мной владело чувство, что я нахожусь на пороге разгадки. Еще чуть-чуть информации — и я разберусь в этом безумном калейдоскопе необъяснимых фактов.
Властос лежал не шевелясь, остановившимися глазами глядя в потолок. Может быть, он прислушивался к собственным ощущениям…
Понимал ли он, что именно я вкатил ему в вену?
В народе это средство называется «эликсир правды». Его использование противозаконно, полученные с его помощью сведения не могут быть использованы в суде. Но я не хожу в суд, у меня другая профессия…
Если называть вещи своими именами, то снадобье это — самый обыкновенный наркотик, который растормаживает мозговые центры, и человек становится не способен удерживать в себе информацию.
У бандитов есть такое выражение — «фильтровать базар». В данном случае — очень удачное выражение, потому что под воздействием «эликсира» как раз «фильтровать» мозг и не может. Он начинает работать как рупор.
Подвергшиеся этой процедуре люди иногда рассказывают, что испытали ужасные чувства. Ты находишься в полном сознании и прекрасно понимаешь, что происходит. Ты отдаешь себе отчет в том, что тебя допрашивают враги и что сообщенная тобой информация будет гибельна для тебя и для дела, которому ты служишь. Ты говоришь себе: нет, я ничего не скажу.
Но усилием воли можно бороться с чем угодно — только не с химическим препаратом…
И ты с бессильным отчаянием слышишь, как твой собственный язык под диктовку расслабленного мозга выбалтывает все.
Есть от чего потом сойти с ума…
Мы с Зоей сидели на ковре рядом с Властосом. За окнами была ночь: черное небо, усыпанное звездами, а внизу огни Ираклиона — порт, фонари на улицах и фары машин.
— Кажется, можно начинать, — заметил я через шесть минут после инъекции.
Зое я не объяснял, что сейчас произойдет, но она и сама догадалась.
— Ты когда-нибудь делал такое? — лишь спросила девушка.
В ответ я ничего не сказал, пожал неопределенно плечами. Зачем ей знать? Делал, конечно, хотя и нечасто. К подобным вещам прибегаешь в самом крайнем случае.
— Как тебя зовут? — начал я, усевшись над пленником так, чтобы видеть его лицо.
— Властос Канделаки, — немедленно ответил он. Слова звучали четко, и даже взгляд, устремленный на меня, был вполне осмысленным…
— Ты работаешь в спецслужбе?
— Нет.
— Ты работаешь в полиции?
— Нет.
— Кто же ты?
— Властос Канделаки…
Я глубоко вздохнул и остановился. В этом основная трудность использования «эликсира»: под его воздействием человек говорит правду, но он не станет тебе ничего объяснять и растолковывать. Ответы зависят от поставленных вопросов.
Нельзя спросить: «Кто ты?» — как я только что сделал. Потому что в этом случае человек честно назовет тебе имя, которое ты и так уже знаешь. Ты спросил, кто он, и получил ответ: имя и фамилию. А меня интересует совсем другое…
— Димис Лигурис был твоим другом?
Властос помедлил, но потом ответил утвердительно. Значит, мой вопрос был неполным или у самого парня имелись какие-то сомнения…
— Ты знаешь, кто заказал убийство Димиса?
— Знаю…
Это был самый главный вопрос. Задавая его, я даже подумал, что слишком спешу. В конце концов, узнать, кто заказал убийство Димиса Лигуриса, и было моим заданием. Узнав имя этого человека, я, строго говоря, могу отправляться домой и ложиться на диван с чувством выполненного долга и круглой суммой в кармане.
Но ведь все не может быть так легко…
— Кто этот человек? — быстро спросил я.
— Тини-ит.
— Кто?
Властос повторил:
— Тини-ит.
Мы с Зоей невольно переглянулись и одновременно пожали плечами. Нам назвали имя? Или какую-то организацию? А может быть, Тини-ит — это явление?
— Тини-ит — верховная жрица религиозного культа. Она руководит богослужениями и сама приносит жертвы. Человеческие жертвы.
Допрос шел медленно, потому что Властос отвечал только на прямые вопросы, а мы с Зоей далеко не сразу и не всегда могли сообразить, как правильно спросить.
— Прошлой ночью я был в руках у Тини-ит? — спросил я, и Властос подтвердил это.
Так вот кто была та маленькая женщина, крутившаяся в бешеном танце и завывавшая… Тини-ит… Как странно звучит это имя.
— Тини-ит руководит этой религиозной организацией? — спросила Зоя. — Это секта? Как она называется?
— Это народ, — ответил Властос.
— Какой народ? — неожиданно осипнув, уточнил я. Зачем спросил? Ведь я уже догадался о том, какой ответ услышу…
— Минойцы.
Вот, слово названо. Самые дикие подозрения, роившиеся в моей голове, подтвердились. Мы имеем дело с минойцами. Но каким образом? Ведь минойцы исчезли тридцать четыре века назад…
— Реинкарнация, — округлив глаза, как зачарованная, прошептала Зоя. — Они воскресли! Или переродились в современных людей.
— Димис был минойцем?
Теперь я уже знал, какие следует задавать вопросы. Мне было очень не по себе, потому что как ни готовишься узнать что-то сногсшибательное, все же, узнав это, оказываешься в растерянности.
Да, Димис Лигурис был минойцем. И Властос — тоже. И его сестра Евдокия, которая была невестой Димиса.
Евдокия — сестра Властоса? Так вот почему он замялся, когда я спросил его, был ли он другом Димиса! Был и другом, но главным образом почти родственником — братом невесты…
— Где сейчас Евдокия? Как нам найти ее?
— Она умерла, — ответил Властос. — Ее убили.
Невесту Димиса и сестру Властоса принесли в жертву богам по приказу верховной жрицы Тини-ит.
Верховная жрица выбирает жертв по собственному усмотрению. Год назад выбор пал на красавицу Евдокию из деревни Сарандаки. Ей отрубили голову, а тело сожгли на алтаре Великого Червя в той самой пещере, где меня поджидала точно такая же смерть.
Потрясенные услышанным, мы с Зоей долго смотрели друг на друга. Потом, не сговариваясь, обвели взглядом стены номера и вид, который открывался из окна. Уверен, у нас было совершенно одинаковое ощущение нереальности происходящего.
Более того, на наших глазах рассыпался привычный мир. Картина мироздания, к которой мы привыкли с детства и считали правильной, внезапно изменила свои очертания. Наши сведения о мире оказались неполными.
Теперь мы находились в мире, где среди обычных людей, таких же, как мы, живет тайный народ. Минойцы. Если вдуматься, то как страшно звучит это слово…
Они не исчезли тридцать четыре столетия назад, не растворились, не растаяли. Нет, они мимикрировали. Из поколения в поколение, из века в век, от родителей к детям передавалось тайное знание. Тайное знание о своей религии, о своей древней крови, о своей «чуждости» всем остальным народам земли.
Народ не просто тайный, а затаившийся. Дикие ахейцы в четырнадцатом веке до нашей эры покорили Крит и разрушили минойскую цивилизацию. А остатки минойского народа решили тайно выжить. Они притворились исчезнувшими.
Проносились столетия, сменялись эпохи. Поход ахейцев на Трою закончился успехом. За ахейцами пришли дорийцы, сложилась древнегреческая народность. Затем были римляне, а на смену им явились арабы, за ними турки…
И все это время, все три тысячи четыреста лет в глухих горных деревнях родители говорили своим детям:
— Запомни, ты миноец. У нас есть свой язык и своя религия. Но это — великая тайна, за разглашение которой — смерть. Прикинься греком, прикинься турком, арабом. Кем угодно яви себя миру, но внутри ты будешь оставаться минойцем, свято хранящим верность и подчиняющимся всем приказам великой Тини-ит — верховной жрицы, служительницы Великого Червя.
А если ослушаться? Находились такие, кто считал необязательным для себя подчиняться верховной жрице?
За тридцать четыре века бывали и такие люди. Так что же? Их участь была предрешена — кровь из разрубленной шеи хлынет на алтарь богини…
За истекшие столетия, проведенные в глубоком подполье, немногочисленный народ минойцев превратился в жестко организованный тайный орден. В орден, где каждый член был известен и где подавлялось малейшее неповиновение.
— Сколько вас? — спросил я.
— Не знаю, — ответил Властос. — Это знает только верховная жрица. Она и ее люди знают каждого из наших.
— Ты знаешь верховную жрицу? — задал я следующий вопрос. — Кто она?
— Я не знаю, — снова ответил он. — Тини-ит знает всех и все про каждого, а ее знают только приближенные жрецы. Те, кто совершают жертвоприношения.
— Она находится здесь, на Крите?
— Тини-ит находится здесь, это традиция, — подтвердил Властос.
Голос его становился с каждой минутой все слабее: действие вещества постепенно ослабевало и нужно было узнать как можно больше до того, как Властос отключится и впадет в длительный сон.
— За что убили Евдокию?
— Ее принесли в жертву Великому Червю. Мне передали, что верховная жрица сказала: Червь хочет получить кровь Евдокии.
Так было всегда. Властосу, его матери и отцу просто передали, что велела Тини-ит: Евдокия будет принесена в жертву. А что можно было сделать? Протестовать? Бежать? У кого искать защиты?
Так было из столетия в столетие. В дом приходил вестник от верховной жрицы и передавал волю богини. И человек исчезал. Все знали, что с ним произошло, но никто не осмеливался спорить.
Ведь о тайном народе никто не знает. А верные люди верховной жрицы успеют трижды убить тебя раньше, чем ты начнешь искать защиты у посторонних. И самое страшное: куда идти за защитой? Ведь всех тайных минойцев знает только Тини-ит и ее приближенные жрецы. Ты придешь за защитой к любому чиновнику или в полицию — и что же? Откуда ты знаешь, что начальник полиции или сам префект — не такой же миноец, как ты сам?
Можно явиться в газету и сообщить там все, что знаешь, но можно ли быть уверенным в том, что сидящий перед тобой корреспондент — не один из жрецов?
Да и кто поверит, что ты говоришь правду про какой-то тайный народ? Скорее тебя самого засадят в сумасшедший дом…
— Мы с Димисом старались сделать все, что могли, — сказал Властос на мой вопрос о том, не пытался ли он спасти сестру от жертвоприношения. — Димис показал мне пещеру, где приносятся теперь жертвы, и мы пытались спасти Евдокию. Но мы ничего не сумели сделать.
Так вот откуда Властос знал про пещеру, из которой сумел меня спасти! Ему показал ее Димис, который, видимо, имел какое-то отношение к руководству минойцев.
— А сам Димис знал верховную жрицу? — вдруг догадался я.
— Знал, — ответил Властос.
— Почему он не сказал тебе?
Димис знал верховную жрицу Тини-ит. Он даже просил ее не приносить в жертву Евдокию. Тини-ит отказала и умертвила невесту Димиса собственными руками.
После этого Димис решил действовать: в гневе и ярости он поклялся отомстить. Отомстить страшно.
— Я разрушу минойский орден, — сказал он Властосу. — Хватит этому безумию властвовать над людьми! Тридцать четыре века это проклятие владело остатками минойского народа. Жизнь скольких поколений изуродована!
После гибели Евдокии Димис словно сошел с ума. Мысль о страшной мести завладела им полностью. Сбросить оковы Кносского проклятия, веками довлеющего над людьми, сломать власть верховной жрицы, прекратить служение Великому Червю — вот что стало его целью.
Подавленный смертью сестры, Властос был полностью на его стороне, но его терзали сомнения.
— Думаешь, ты первый, кому за эти три тысячи четыреста лет пришло в голову освободиться от власти Тини-ит и стать нормальным человеком? — спрашивал он друга. — Неужели родители не рассказывали тебе о судьбе тех несчастных, кто пытался пойти против Червя, жрицы и установлений?
Конечно, Димис знал о таких случаях в прошлом. Верховная жрица и ее люди из столетия в столетие, из поколения в поколение усердно распространяли слухи о том, какая жестокая смерть ожидает ослушников.
Но Димис Лигурис считал, что у него есть шанс выйти победителем и разрушить тайную минойскую общность, давно уже ставшую самым настоящим секретным орденом.
— Он был сыном верховной жрицы, — сказал Властос, уже еле ворочая языком. — Никто, конечно, при жизни не знал этого про старую Анастасию. Она почти всю жизнь прожила в нашей деревне. Когда мы узнали о том, кем была Анастасия, то подумали, что и Димису она могла кое-что передать.
Вскоре после гибели Евдокии Властос понял, что не ошибся насчет Димиса.
— Люди до меня погибли, потому что знали слишком мало, — сказал он Властосу. — Верховная жрица всегда держала наш народ в неведении. Мы разобщены, мало знаем друг о друге и совсем не знаем тайн. Но я — другое дело.
Димис рассказал о том, что владеет главным секретом Тини-ит. Его мать — верховная жрица, конечно, знала о том, что нельзя сообщать эту тайну сыну. Передать ее она могла только дочери — той, которая с момента рождения держалась в тайне от всех, потому что именно ей предстояло унаследовать титул и власть верховной жрицы.
Отчего Анастасия, чувствуя, что скоро придет черед умирать и передавать свою власть дочери, поведала тайну своему сыну? Теперь этого никто не узнает. Может быть, она втайне недолюбливала дочь? Или у нее было особое чувство по отношению к сыну? Кто знает…
— Что это за тайна минойцев? — спросил я, с тревогой вглядываясь в лицо Властоса, который засыпал буквально у меня на глазах. Мой мозг лихорадочно работал, придумывая все новые и новые вопросы к Властосу — один важнее другого. Мне нужно было так много выяснить, и находившийся в моей власти человек знал ответы, но было уже совершенно очевидно — я не успею.
Еще минута или две — и Властос уснет на несколько часов. Его обессиленное наркотиком сознание угасало.
Он смотрел на меня бессмысленным взглядом и молчал.
— Что за тайну знал Димис? — повторил я, борясь с желанием схватить Властоса за воротник и встряхнуть хорошенько. Только сознание бессмысленности такого поступка останавливало меня…
— Золото, — вдруг произнес Властос. — Сокровища Кносского царства.
В голове у меня словно разорвалась бомба. Потрясенный, я несколько мгновений молчал, пытаясь осмыслить сказанное. Так вот оно что: Димис узнал от матери тайну сокровищ древнего Кносса! Он узнал святая святых!
Так вот что в конечном счете объединило Димиса и Властоса! Они решили отомстить верховной жрице и завладеть минойскими сокровищами…
— Где они? — едва не завопил я, опомнившись, что драгоценное время уходит. — Где эти сокровища?
Но было поздно: допрос продолжался слишком долго, и Властос отключился. В отчаянии я спрашивал снова и снова, но тщетно — время вышло.
— Он заснул? — нервно спросила Зоя, когда Властос закрыл глаза. Его дыхание, бывшее до этого напряженным, прерывистым, стало успокаиваться.
— Проспит несколько часов, — пояснил я. — От шести до десяти. Сейчас его пушками не разбудишь.
Некоторое время мы с Зоей молча сидели возле заснувшего Властоса. Оба мы были потрясены услышанным, и каждый пытался осмыслить это. Как я ни готовил себя к чему-то неожиданному, известие о тайном народе стало для меня шоком.
Больше всего меня терзало сознание того, что невозможно продолжить допрос. Мы узнали так много и в то же время так мало!
Что представляет собой тайный народ минойцев? Его численность, состав?
Какие именно нравы и представления о жизни унаследовали они от своих предков? Что пронесли они в своих сердцах через пролетевшие над миром столетия?
Какова их цель? Чего хочет верховная жрица? Может быть, целью минойского ордена является мировой заговор?
Что такое минойские сокровища? Где они находятся?
Кроме этих вопросов, были и другие, которые я тоже не успел задать. А повторить допрос уже вряд ли удастся: у меня больше нет с собой «эликсира правды», да и не держать же Властоса связанным в номере так долго…
Вот бы поймать эту самую верховную жрицу Тини-ит! Ее бы я допросил с удовольствием!
Но где ее искать? Да и получится ли ее схватить?
— Что мы будем делать дальше? — негромко спросила Зоя, указывая глазами на спящего Властоса.
— Ничего, — пожал я плечами. — А что с ним можно сделать? Он проснется, я извинюсь перед ним. Попытаюсь объяснить свой поступок. В конце концов, мы с тобой и вправду ему благодарны за многое, но он сам отчасти виноват — нечего было так скрытничать. Я был просто вынужден так поступить, потому что он отказывался объяснять что-либо, а я должен установить истину.
— Истину? — переспросила Зоя. — Какую истину?
Я задумался. Да, теперь понятие истины серьезно расширилось. Моей первоначальной и единственной задачей было установить обстоятельства смерти Димиса Лигуриса и найти заказчиков убийства: именно для этого меня нанял Константинос. За это я получал деньги, ради этого я оказался на Крите.
Сейчас все изменилось. Одна маленькая загадка сменилась другой — огромной, представляющей собой проблему совершенно иного сорта и масштаба.
Интересно, когда Константинос Лигурис нанимал меня расследовать убийство его сына, догадывался ли он о том, с чем мы на самом деле имеем дело? Знал ли, что его сын вступил в противоборство не с преступниками и даже не с государством, а с древним и жестоким орденом?
— Я хочу есть, — вдруг произнесла Зоя и виновато улыбнулась: — Ну, понимаешь, Олег, я же живой человек…
Тайны тайнами, а кушать хочется всегда — человек слаб. Мы ведь не ели почти весь вчерашний день, так что пришло время подкрепиться.
Мне самому есть совсем не хотелось, а хотелось выпить — довольно естественная реакция при шоке, хотя многие женщины с этим не согласятся.
— Сделать заказ в номер нельзя, — сказал я, и Зоя согласилась.
Незачем привлекать внимание официанта. Конечно, Властоса можно перенести на кровать и укрыть одеялом, но все равно это будет выглядеть довольно подозрительно: два человека собрались поесть и выпить, а третий при этом неподвижно лежит на кровати…
— Мы можем спуститься вниз, — предложил я, — там работает ночной снэк-бар. А Властос будет спать еще как минимум часов шесть…
Я тщательно закрыл номер на три оборота ключа, и мы спустились вниз по пустынным коридорам. Часы в холле показывали половину четвертого — самое глухое время, когда ночные гуляки уже угомонились, а ранние пташки еще не вставали…
Девушка-портье дремала за стойкой и только покосилась на нас, когда мы направились к снэк-бару.
В баре тоже было пусто, лишь в углу сидела какая-то припозднившаяся парочка, да еще два негра с бритыми головами деловито уплетали бутерброды. Наверное, это были какие-то ночные рабочие, закусывавшие после трудовой смены.
Зоя заказала мусаку и огромный бокал апельсинового сока, а я — двойное виски со льдом и эспрессо. Толстый бармен пристально смотрел на наши утомленные лица и едва сдерживал усмешку: наверное, он считал себя очень проницательным и думал, что мы всю ночь занимались любовью, а теперь спустились подкрепиться. Очень хорошо, пусть так и думает…
На мгновение мне показалось, что и впрямь было бы здорово, если бы догадка бармена оказалась верной. Гораздо приятнее заниматься любовью с Зоей, а потом выпить виски с кофе, чем находиться в нашем нынешнем положении.
Сидя за столиком в баре, мы почти не разговаривали: оба были слишком подавлены произошедшим. Открывшаяся нам бездна и грозившая опасность заставляли задуматься.
— Ты боишься? — неожиданно спросила у меня Зоя.
— Боюсь, — честно признался я. — Все случилось так быстро и так неожиданно. Я не был готов к такому…
— И я не была, — промолвила девушка. — Хотя я догадывалась о чем-то в этом роде.
— Димис тебе намекал?
— Нет, — покачала она головой. — Но само по себе умение Димиса читать по-минойски наводило на всякие смутные подозрения. Однако дальше неясных мыслей дело не шло. А теперь…
Да, теперь и впрямь все изменилось. Расследование начиналось с поиска убийцы. Затем всплыл образ заказчика. Уже здесь, на Крите, пришла догадка, что мы имеем дело с некоей преступной группой, пусть организацией.
Но речь шла о криминальной группе либо организации. А вовсе не о том, что придется столкнуться с чем-то непознанным, глубоко чуждым нашей культуре. С тайным народом…
— Что мы будем делать дальше?
Зоя смотрела на меня вопросительно, словно я мог ответить что-то вразумительное. В баре царил полумрак, негры доели свои бутерброды и ушли. Парочка в углу целовалась взасос. Перед Зоей стояла маленькая чугунная сковородка с дымящейся мусакой.
— Думаю, нет смысла ехать в ту деревню, — сказала Зоя. — Как ты считаешь? Если Евдокия все равно мертва, и Анастасия — мать Димиса тоже, то что мы сможем там узнать?
Я отхлебнул виски и закурил. После проведенного допроса в горле пересохло, а в голове стоял гул. Обжигающая жидкость подействовала в нужном направлении — мысли несколько прояснились.
— Хорошо бы поговорить с этой верховной жрицей, — заметил я. — Кстати, заодно узнать у нее о сокровищах, которые искал Димис.
— Он говорил мне, что скоро разбогатеет, — заметила Зоя, тыча вилкой в мусаку. — Но я думала, что он имеет в виду гонорар за расшифровку минойской письменности. Нобелевскую премию, например…
Она усмехнулась.
— Сокровища Кносского царства могут оказаться гораздо ценнее, чем какая-то премия, — добавила она.
— Ну, Димиса эти сокровища уже довели до могилы, — мрачно заметил я. — Надо полагать, что за три тысячи четыреста лет он не первый, кто поплатился жизнью из-за них. Наверное, были и другие желающие. Похоже, с этими минойскими парнями шутки плохи, они настроены серьезно.
Зоя впервые засмеялась.
— Тогда уж не с парнями, а с девками, — поправила она. — Властос говорил о верховной жрице. Наверное, у них много женщин среди жрецов. Древние культуры вообще склонны к матриархату.
Пока девушка доедала свой ранний завтрак, я допил виски и влил в себя успевший остыть кофе. Состояние у меня было странное. В каком-то смысле задание было почти что выполнено: я знал, кто заказал убийство Димиса Лигуриса. Мне даже было известно ее имя — Тини-ит. Другое дело, что странно докладывать заказчику, что его сына заказала верховная жрица религии Червя. И заказала за то, что он хотел присвоить себе принадлежащие минойскому народу сокровища Кносского дворца…
— Пойдем наверх, — сказала Зоя, вытирая салфеткой губы. — Властос может проснуться.
Я отрицательно покачал головой:
— Нет, еще рано.
Но встал, и мы двинулись в обратный путь. В холле, на лестнице и в коридорах я строго соблюдал предписанную в подобных случаях осторожность. Не оставалось сомнений в том, что минойцам отлично известно место нашего пребывания. Если принять на веру слова Властоса о том, что сегодня вечером нас пытались заманить в ловушку, то следовало предполагать большую вероятность дальнейших попыток.
Не верить Властосу я не мог: он выдавал информацию, находясь под воздействием проверенного препарата. А если так, выходило, что он и правда два раза спас мою жизнь. Один раз — в пещере и второй раз — вечером, возле руин дворца.
Неужели прекрасная Агафья — одна из «них»? Получалось, что так. Более того, получалось, что сильнее всего я рисковал жизнью, когда в первый же день по приезде на Крит отправился к ней домой. Меня могли зарезать в ее постели как бобика…
Подумав об этом, я невольно погладил себя по животу. Где-то там находится маленький механизм, который всю жизнь неукоснительно предупреждает меня об опасности. В ту ночь, когда я, утомленный любовными схватками, блаженно спал в постели Агафьи, механизм вдруг заработал и разбудил меня.
Чьи же шаги услышал я тогда на первом этаже? Уж наверное, совсем не брата Агафьи, как она уверяла.
Получалось, что за трое суток, проведенных на Крите, меня трижды пытались заманить в ловушку и убить. Первый раз — в доме Агафьи, второй — когда затащили в пещеру, и третий — сегодня вечером. В первый раз меня спас мой собственный механизм, а два других раза — Властос.
Больше всего мне хотелось продолжить разговор. Пусть действие препарата закончилось, но ведь Властос проснется, и тогда я смогу извиниться, объяснить свой поступок и предложить сотрудничество.
Главное, чтобы у моего спасителя хватило здравого смысла не обижаться на меня. Ведь у нас с ним общая цель — разобраться с верховной жрицей и ее компанией. Из обрывочных и коротких ответов я мог догадаться, что Властос — из тех минойцев, которые отнюдь не в восторге от своего положения.
Я подумал о том, как все может выглядеть. Имеется верховная жрица Тини-ит, чей пост передается по наследству от матери к дочери. Вокруг нее — группа приближенных, жрецов и жриц, готовых выполнить ее волю. В руках у этих людей — несметные сокровища, бережно сохраняемые, а возможно, даже значительно приумноженные. И огромная власть над остальными потомками минойцев, густо замешенная на общей тайне, крови и человеческих жертвоприношениях.
Так продолжается из столетия в столетие. Поколения сменяют друг друга, а страх перед всевластием Тини-ит остается.
Вопрос: все ли довольны таким положением вещей?
Здравый смысл подсказывал, что нет. Кому понравится жить в постоянном ожидании, что к тебе могут прийти и сообщить, что ты сам, или твоя жена, или твой ребенок должны быть по решению Тини-ит принесены в жертву Великому Червю?
Такое не может нравиться, ведь люди остаются людьми, какие бы древние предрассудки ни владели их сознанием. Им страшно, и потому они молчат. За три тысячи четыреста лет в каждом поколении, вероятно, находились смельчаки, пытавшиеся сломать этот ужасный порядок вещей, выйти из-под контроля жрецов, из-под власти Кносского проклятия.
Надо полагать, участь этих людей неизменно бывала печальной. Отсюда и всеобщая покорность.
Властос и Димис встали на путь борьбы со злодейством и покорностью, которые из века в век выдаются жрецами за традиции минойского народа. Димис погиб в этой борьбе, но Властос еще может оказаться полезным. Полезным мне и собственному народу.
Мы с Зоей пробирались в номер очень осторожно — опасность могла подстерегать нас повсюду. В таких случаях главное — не ходить вдоль стен, мимо дверей, не заходить в лифт. Потому что могут втащить во внезапно распахнувшуюся дверь, а лифт могут остановить и лишить тебя возможности маневра.
Мы поднялись по лестнице, а затем прошли по самой середине коридора. Зоя шла впереди, я — за ней, весь напружинившись, в любую секунду готовый отразить нападение. Вокруг не было ни души, только из нескольких номеров доносились приглушенные звуки ночного телеканала…
Один раз Зоя обернулась, и в ее расширенных глазах я прочитал ужас. Уж не знаю, что она увидела в моем ответном взгляде, но тотчас отвернулась. Видимо, мы оба чувствовали затаившуюся угрозу.
Наши шаги были приглушены ковровой дорожкой, однако нам все равно казалось, что идем слишком громко. Хотелось сжаться в комок, превратиться в букашку.
Тишина и пустота ночного отеля давили на психику.
Вот дверь номера, она по-прежнему заперта. Три оборота ключа — и мы вошли внутрь.
За время нашего отсутствия ничего не изменилось. Да и сколько времени нас не было? Полчаса, минут сорок — не больше.
Вот мой раскрытый чемодан с одеждой и выложенная поверх коробочка с ампулами. Шприц на полу. Полная окурков пепельница. Окно закрыто, как мы его и оставили. За окном — тьма ночного Ираклиона, с яркими точками уличных фонарей и цепочками фар. Панорама города теперь казалась зловещей.
Властос лежал на кровати в той же позе, как прежде. Уходя, я накрыл его до подбородка пледом, и он так и не пошевелился.
Да и не мог пошевелиться, потому что был мертв.
Я понял это сразу, едва увидел его лицо. Абсолютно восковое, с запавшими глазницами.
Зоя стояла посреди номера, озираясь. Что-то непонятное висело в воздухе: то ли запах, то ли страх…
Шагнув вперед, я потащил на себя плед, которым был укрыт Властос, и его голова с глухим стуком скатилась на пол.
Кровать была полна крови, вылившейся из мертвого тела после того, как от него отрезали голову. Кровь впиталась в белье, в поролоновый матрац и стояла лужей поверху. Когда я снял плед, кровь закапала на пол.
Зоя дико закричала сзади — она увидела. В мгновение ока подскочив, я зажал ей рот, и в этот момент она потеряла сознание. Признаюсь, и мне стало дурно: такого количества крови мне прежде видеть не приходилось. Как-никак я обычный частный детектив из европейского города, нечасто приходится видеть, как людей режут, как баранов…
Девушка сползла на пол. Разогнувшись, я снова заставил себя взглянуть на еще теплый труп, а затем бросился в ванную — меня рвало.
Все ясно: пока мы сидели в баре на первом этаже, кто-то пробрался в номер и отрезал голову бедному Властосу. Сомнений в том, кто это сделал, на сей раз не было — люди Тини-ит. Выходило, что я стал невольным виновником гибели нашего спасителя. Ведь это я привел его в беспомощное состояние, он уснул, а я ушел, бросив его.
Не усыпи я Властоса, он бы, наверное, сумел постоять за себя! Боже, как стыдно!
Виновен я или нет? Что за дурацкий вопрос! Конечно, это я виноват!
Стоит ли любая полученная информация загубленной человеческой жизни? Нет! Тысячу раз нет!
А может быть, и стоит…
Но теперь отсюда нужно убираться. И как можно скорее. Уносить ноги, потому что угроза нашим жизням стала совершенно реальной, осязаемой.
Осматривать труп не было никакой необходимости. Зачем? Все и так предельно ясно. А каждая минута была на счету.
Зою пришлось довольно долго приводить в чувство. Смочив носовой платок холодной водой из-под крана, я приложил его поочередно к вискам, после чего несколько минут девушка приходила в себя. Усевшись на корточки, я загородил от нее кровать с телом Властоса.
— Нужно убегать, — шептал я, как завороженный вглядываясь в лицо Зои. — Понимаешь? Нужно скорее уходить отсюда.
Зоя открыла глаза и тотчас расплакалась. Она дрожала всем телом, но когда я взял ее за руки, чтобы унять дрожь, то понял, что это бесполезно — меня и самого трясло, как в лихорадке.
Пока я пытался набрать на мобильнике номер Ашота Овакимяна, трубка дважды вываливалась из моих рук.
— Нам нужна помощь, — прошипел я, услышав заспанный голос. — У меня крупные неприятности.
— Что вам требуется? — после долгой паузы спросил Ашот: — Какого рода неприятности?
— Нам с девушкой нужно немедленно улететь отсюда, — сказал я. — И еще… Нужно привести в порядок мой номер в отеле. Вы понимаете? Здесь произошла трагедия, это недоразумение, я ни при чем…
Следующая пауза была еще длиннее предыдущей. Ашот сосредоточенно сопел в трубку, принимая какое-то решение. Он прекрасно понял меня, не сомневаюсь.
— Вазгену это будет стоить недешево, — наконец сказал он. — Надеюсь, вы понимаете, во что вляпались и как трудно теперь вам помочь?
Потом спросил:
— Там много работы?
— Много, — честно сознался я и добавил на всякий случай: — Мы с Вазгеном в долгу не останемся.
— Сейчас я пришлю машину, — произнес Ашот слова, которых я ждал с замиранием сердца. — Немедленно уходите оттуда. Машина заберет вас напротив отеля через двадцать минут. Ключ от номера отдадите водителю.