е–еле, но пешком не уйдешь. Вот, убегаю. Олимпиец, блин, недоделанный.
Савелий закинул на плечо поднятый было автомат.
— А чего в лес не свернул?
— Справа местность не знаю. А наугад и влететь куда недолго. Или в тупик зайти. А вот слева, чуть дальше, ручей есть. Хотел по воде пройти и петлю дать. Мне же туда, дальше надо.
Незнакомец махнул рукой за спину.
— Ну, так что? Патроны есть, или вместе побежали? В компании бегать интереснее.
Савелий кивнул.
— А звать то вас как? Суровые такие. Я — Свист. В Остроге меня все знают. Вы, кстати, не туда идете?
Вопроса об именах Кнут ждал с того момента, когда Савелий отказался менять свое имя на прозвище. Юноша уже тогда принял отчаянное решение, которое видел со всех сторон хорошим и правильным, но очень рискованным. Мог ведь бывший настоятель проявить присущую священнослужителям строгость и верность принципам. Юноша боялся разлада со старшим товарищем, но все же рискнул, заговорил первым, быстро, боясь, что Савелий перебьёт и не даст закончить.
— Я — Кнут. А он — Ворот. Идем мы в поселок, но знаем только, что он на востоке. А про название не слышали.
Новый знакомый широко улыбнулся, не заметив подвоха в том, что Савелий аж поперхнулся и закашлялся от наглости напарника.
— Здорово Кнут! Здорово Ворот! Не местные, значит? Предлагаю назначить меня проводником. Буду вас в Острог проводить. А вот и мой знакомец. Стреляете хорошо? Близко бы его не подпускать. Это он на вид такой благорасполагающий. А поближе подойдет — сразу откроет свою подлую сущность. В общем, типичная теща. Смотри, сейчас начнется: «Голодранец! Бездельник! Алкаш! Ты моей дочке не пара! Не для такого козла я растила свою ягодку!».
Из–за поворота вышел мутант, в котором от человека осталась разве что фигура. Он не был тем гориллоподобным огромным ночным монстром, но все же внушал страх. Лысый, на толстых, словно раздутых, ногах, с тяжелой далеко вперед выдающейся нижней челюстью. Вздувшиеся плечи. Грязные скрюченные пальцы с тяжелыми когтями. Лотерейщик, как его назвал Свист, шагал, казалось бы, не быстро, сильно прихрамывая на левую ногу, но спокойно идущего человека настиг бы без проблем.
Савелий, хотя теперь уже, наверное, его можно было называть Воротом, целился медленно, несколько раз опускал автомат, чтобы лучше присмотреться к фигуре, и Свист спросил, зачем–то понизив голос.
— Куда стрелять–то, знаешь? Я бы попросил дать мне автомат, но не хочу наглеть.
Ворот неуверенно скривился.
— Если с первого магазина не свалю, возьмешь.
И отправил первые выстрелы в молоко. Ни капли не смутившись, опустился на колено. С упора дело пошло лучше. Мутант дернулся от попаданий, взрыкнул, ускорился, но завалился на больную ногу и рухнул на землю.
Свист только что в ладоши не захлопал.
— Ай, маладца! Пошли, подойдем поближе.
И уже возле тела извивающегося от бессильной ярости монстра попросил:
— Оставь его мне. Вот точь–в–точь, как моя теща. Только лысину в фиолетовый покрасить и в халат приодеть, такой блевотно–зеленый, с цветочками, выцветший весь, советский, она в нем еще Брежнего по телевизору смотрела.
Подскочил сзади и всадил в затылок зараженного широкий массивный нож. Тут же отпрыгнул, стараясь не попасть под рыскавшие по воздуху лапы агонизирующего врага, и, когда тот успокоился, одним ловким движением вскрыл сереющий на затылке нарост.
— Три споранчика. Неплохо, Валентина Степановна! Хотя и не фантастика. Делим, братья?
Свист отдал два спорана Вороту, а один спрятал куда–то под куртку. Достал из штанов небольшую пластиковую бутылочку, сделал глоток и предложил остальным.
У трупа задерживаться не стали. Зашагали вперед, уверенно и быстро. Кнут без труда подстроился под размашистый темп нового знакомого и осторожно поглядывал на Ворота, чье лицо и шея изрядно порозовели, то ли от жаркого солнца, то ли от непривычных для несколько грузного тела нагрузок.
Свист же совершенно не тяготился ни недавней пробежкой, ни рюкзаком, ни массивным оружием. Все время отпускал какие–то малопонятные шуточки, рассказывал короткие истории, где и каких мутантов он на этой дороге подстрелил, но, не найдя желанного отклика, продолжил расспросы:
— Так вы не местные, братья? Откуда идете?
Ворот неопределенно махнул за спину.
— От реки.
— Ясно. Рейдеры или с конкретной целью? Ладно, не говорите. Суровые вы. И скрытные. Правильно, болтун — находка для шпиона. Так что там, у реки, интересного?
— Остров с церковью, — сболтнул Кнут.
— Какой остров? Нет там островов, я этот медвежий угол вдоль и поперек знаю, в том направлении. Выше или ниже по течению?
— Выше.
— Не было там никакого острова.
— Не было, — уверенно подтвердил юноша, — А вчера появился. И пропал потом.
Кнут не считал себя в праве рассказывать об истории Ворота, который, судя по виду, все еще сердился за новое имя.
— Да ладно! Пропал?!
— Ну, туман там…
— Понятно, что туман. А церковь какая? Белая?
Свист от неожиданного возбуждения остановился и всплеснул руками.
— А не врете? Видели там кого–нибудь? Выбрался кто–то? Мужик такой, в черной рясе, бородатый, был?
— Далеко были, не видели, — резко вклинился в разговор Ворот, — А что за мужик?
— Да, вы что, не слышали эту историю?! Это же отец Савелий. Известная личность.
— Известная?
Кнут услышал в голосе Ворота волнительную заинтересованность. Еще бы!
Свист только головой махнул удивленно, мол, действительно, не слышали? И продолжил рассказ уже на ходу.
Церковь находилась на странном «блуждающем» кластере. У него не было ни постоянного места возникновения, ни стабильного периода перезагрузки. Небольшой участок земли с церковью мог возникнуть где угодно, в любом месте и в любое время. Нельзя было заречься, что этот блуждающий кластер — единственный в своем роде. Но о других подобных никто никогда не слышал. Но главное было даже не в этом. Отец Савелий всегда оказывался в своем маленьком блуждающем кластере единственным иммунным.
— Такого, вообще–то, не бывает, — развел руками Свист, — При всех своих завихрениях, Стикс — логичный мир. Каждый из попавших в перезагрузку людей имеет мизерный шанс стать иммунным, не больше чем два–три процента. А этот поп — как заколдованный.
Кнут вспомнил, как впервые увидел самого себя, мутировавшего, после перезагрузки Октябрьского. Прибежал в родной дом, чем немало удивил родителей, и встретил другого Никиту. Точнее, такого же, но на неделю старше. И уже с явными признаками заражения. Вороту такого, похоже, переживать не придется.
Свист поднял вверх указательный палец.
— И ведь что главное! Пока отец Савелий жив, здесь, в Улье, кластер его родной нигде больше не появляется. А как только погибнет, ну, там, сожрут его или пристрелят, тут же где–то в Стиксе снова возникает его церковь. И он там снова живой. Вроде как вечный.
Ворот споткнулся обо что–то, прямо на ровной дороге. С трудом удержался на ногах и присел на колено, помассировать едва не вывихнутую стопу. Лицо кривилось, как от боли, но что–то подсказывало Кнуту, что причина вовсе не в ноге. Юноша решил подыграть спутнику. Встал между ним и Свистом, достал из рюкзака фляжку с водой, подал товарищу, напиться.
Проводник ждал без видимого неудовольствия, но с нетерпением. То ли сильно торопился в поселок, то ли хотел побыстрее закончить интересную историю.
— Сам я его не видел. На вид, говорят, обычный поп. В рясе, бородатый, с пузом. Упрямый, как баран. Но дара или силы за ним никогда особенных не наблюдалось. Зато дипломат — каких поискать. По болтовне меня за пояс заткнет. Запутает, заговорит — и ты уже, вроде, и сам думаешь, как он. И рука тянется крестным знамением себя осенить. И где не появится, глядишь, уже и церквушку из какого–то домика справил. И прихожан агитирует, миссионер хренов.
— Чего ж в церквях плохо? — проворчал Ворот.
— Да ничего. Вот только не любят в Стиксе святош. Какая тут святость? Нет здесь ни бога, ни веры, ни милосердия. Их и на Земле то не много. А уж тут… И меня вот бесит, когда предлагают верить в то, чего нет. И сразу хочется дать в морду.
Свист звонко ударил кулаком по ладони.
— Тут ведь как? Что ни культ — то мерзость. Людей в жертву приносят, младенцев режут, баб распинают, на кострах жгут. А все почему? Потому что бога здесь нет. Не интересны мы ему. Не его паства. Мы копии. Не люди. Нет в нас ни души, ни искры божественной. Это мир злых и жестоких бесов. А потому, если и верят в Стиксе люди во что–то, то в них. И вера получается такая же уродливая. Я понимаю — просто убить. Убивать тут приходится часто. Правильно я говорю, братья? Не ты, так тебя. Иначе никак. Но резать и жечь людей ради придуманного божка — этого я не приемлю.
Кнут шел немного позади и удивлялся, насколько много о настроении человека может сказать его спина. Ворот сгорбился, сжался, как под тяжелой ношей, хотя голос его звучал по–прежнему ровно, с легким придыханием, как от усталости:
— И что… он тоже убивает?
— Кто? Савелий? Нет. Он нормальный поп. Но еще бы его кто–то слушал. Говорят, где–то на юге у него получилось создать что–то вроде секты. С Библией, храмом, все дела. Да только пришили его свои же. Нашли какое–то для этого святое обоснование. И объявили охоту на своего основателя, так как теперь, по их вере, они должны собственноручно уничтожить тридцать три реинкарнации Савелия, и тогда, мол, наступит апокалипсис и снизойдет на Стикс второе пришествие Христа.
Свист зло усмехнулся.
— Так что вам, братья, могло здорово повезти. Отец Савелий сейчас — весьма ценный товар. Сектанты за него, за живого, приличные капиталы дают. Может, он, кстати, сейчас где–то тут и бродит. Я бы поискал, да некогда, тороплюсь на встречу с товарищами.
Таким мрачным Кнут бывшего настоятеля еще не видел. Может быть, и стоило расспросить Свиста об охоте на настоятеля подробнее, а заодно и выведать, действительно ли любой человек в Стиксе с удовольствием выдаст отца Савелия сектантам, но размышления проводника стоило отвести от опасной границы. Не дай бог, заподозрит.