В походном шатре князь Дмитрий советовался с воеводами, как быть дальше.
– Более медлить нельзя, – утверждал горячий Андрей Полоцкий. – Перейдём реку первые и ударим по басурманам!
Осторожный Тимофей Вельяминов возражал:
– Лезть за реку нельзя, коней покалечим. Да и постреляют нас на переправе, как гусей. Моё слово таково, княже: стоять здесь, брать Бегича измором. Скоро у них запасы кончатся, а подвезти неоткуда. Проголодаются – сами уйдут!
– А ну как не уйдут? – спросил князь Данила Пронский. – Совести у ордынцев нет – чтобы прокормиться, будут грабить ближайшие сёла, вытопчут конями поля, разорят всё княжество. Нам за это люди спасибо не скажут!
Задумался князь Дмитрий…
– Надо заманить Бегича в западню. Пусть думает, что мы отступаем! А вот когда он на наш берег перейдёт и встанет спиной к реке, тут мы его и зажмём в клещи.
На следующий день в русском лагере началось движение. Зоркие ордынские разведчики донесли: противник снимает шатры, грузит обозные телеги. Опытен был мурза Бегич, однако и он поверил, будто русские уходят.
– Вперёд, мои верные воины, за реку! – приказал он. – Князей брать живыми, мы над ними вволю потешимся.
Кинулись ордынцы вброд, а дно утыкано кольями, усыпано железными шипами. Пришлось обходить стороной, через болото. Пока лезли, смешались в кучу. Кони друг друга грызут, всадники ругаются… Тут и ударили русские ратники, развернувшись полукругом, чтобы враг с боков не проскочил. Смяли непобедимую степную конницу! Сам Бегич погиб в том бою.
Ликуют русские:
– Отвадили мы Орду от наших земель!
Да и как не радоваться? Впервые побили такое большое войско. Значит, уязвимы степняки! Все видели страшный разгром ордынцев, видели, как пустилась наутёк вражеская конница, не выдержав стойкой русской обороны.
Мамаю испуганные гонцы донесли: «Изнемогла твоя сила, господин, оскудела Орда».
А князь Дмитрий накрепко запомнил тот день на Воже. «Вот, значит, как надо драться».
Любому военачальнику нужно учиться. И победы, и поражения – всё опыт. Каждая крупица знания однажды пригодится.
Понемногу возрождалась Русь. Неутомимо трудились землепашцы и ремесленники. Московское княжество процветало. Удобно был выстроен стольный город: он стоял на перекрёстке водных и сухопутных дорог, торговых путей, расходившихся на всю страну. Сюда стекались люди из соседних земель, разорённых ордынцами, строили себе дома, принимались за работу.
С тех пор как Дмитрий разбил войско мурзы Бегича на реке Воже, Мамай мечтал о мести. Не давали ему покоя лавры великого Батыя – хотел он дотла разорить всю Русь. Но после битвы на Воже стало ясно: русские не так слабы, как раньше. Нужно было искать союзников.
В то время умер старый литовский князь Ольгерд. На престол сел его сын Ягайло. Первым делом он решил заключить союз с Ордой, чтоб не бояться нападения. Вот и вышло, что Русь оказалась зажата между двумя врагами – с востока ордынцы, с запада литовцы.
Нашёлся и ещё один союзник – рязанский князь Олег. Он, в свой черёд, рассудил так:
– Случись беда – москвичи далеко, на выручку не поспеют. Опять Орда всё моё княжество изничтожит! Как идут ордынцы в набег, так непременно чёрт их несёт через рязанские земли. Лучше уж Мамаю не противиться – целее будешь. Однако если прогневить князя Дмитрия, тоже голову на плечах не удержишь…
И решил он с Мамаем союзничать, а других князей тайком извещать о Мамаевых затеях. «Так-то оно надёжнее. Кто победит – это ещё вилами по воде писано».
Скачут по степи всадники, вьётся пыль из-под копыт. Это русская сторо́жа, разведка. Велено ей не только разузнать, нет ли поблизости ордынского войска, но и взять пленного – «языка». Возвращается сторо́жа с добычей – у седла крепко привязан пленный степняк, да не простой, а сотник (значит, начальник над сотней воинов).
Бросился пленник на колени перед князем.
– Только не убивайте! – взмолился. – Всё открою!
Заговорил «язык». Узнали от него, что Мамаево войско медленно продвигается вперёд. Ждёт ордынский владыка, когда к нему подойдут союзники – Ягайло и Олег Рязанский. В начале осени Мамай положил перейти Дон…
С тяжёлым сердцем князь Дмитрий отправился к митрополиту за советом.
– В чём провинился я, отче? – горько спросил он. – Вот, Мамай грозит опустошить нашу землю, и с ним идут мои братья – христианские князья, Олег и Ягайло. За что нам такое испытание?
Митрополит ответил ему:
– Ты, княже, сам знаешь, что не виноват ни в чём. Братьев-князей ты не обижал, а ханам, по обычаю отцов и дедов, долго платил дань, чтобы утолить их жадность. Как праведен Господь, так и ты любишь правду. Бог справедлив – Он будет тебе заступником.
К Дону!
Сбор ратников Дмитрий назначил в Коломне. Велено было сходиться туда к Успению. В Москве князь обратился к воинам:
– Положим, братья, жизнь свою за веру христианскую! Не отдадим недругу наши города, не позволим забрать жён и детей наших на муки. Да не опустеют церкви Божии, да не рассеемся, бесприютные, по всей земле! Моли за нас Сына Своего, Пресвятая Богородица, чтобы не порадовались враги, не сказали: «Где же Бог их, на которого уповают?»
Ответил кто-то Дмитрию из строя – один за всех:
– Княже! Присягали мы жизни не жалеть, служа тебе. Ради тебя своей кровью примем второе крещение!
Горько плакала Евдокия, отпуская мужа на смертный бой. Дрожало сердце от страха – вдруг не вернётся… Сколько уж раз прощались! Да и Дмитрий при расставании еле удерживался от слёз. Оставалась Евдокия в Москве правительницей, доброй матерью всем подданным. И, стоя вокруг неё, плакали женщины – и боярыни, и купеческие жёны, и простые горожанки. Всех горе сроднило. Кто мужа проводил, кто сына, кто брата.
Плакали девушки, косами слёзы вытирали…
Ты мой сизенький, мой белый голубочек,
Ты к чему рано с тепла гнезда слетаешь,
На кого ты меня, голубушку, покидаешь?
– Господи Боже мой, – молилась Евдокия, – дай мне вновь увидеть моего мужа, славного великого князя Дмитрия Ивановича. Помоги ему, Господи, не допусти беды!
Из Москвы в Коломну по трём дорогам выступили основные силы русского войска. Шли полки самого Дмитрия, его двоюродного брата, князя Владимира Серпуховского, и рати подручных князей – белозерских, ростовских, ярославских.
– У Мамая, по слухам, силы шестьдесят тысячей, – рассуждал, сидя в седле, старый Боброк-Волынский, – да у Ягайлы тысяч шесть, поди, наберётся. Олег рязанский боле трёх не приведёт. Ежели посудить, княже, не так и много у ордынцев силы.
– Силы, может, и не много, – отвечал Дмитрий, – зато напуска довольно. Мы все купно бьёмся, а татары посменно – они и побеждают. В этом их хитрость – разделить войско и в битве всегда иметь про запас свежие тысячи.
Радостно князю и воеводам смотреть вокруг. Много дружинников в кольчугах, в стальных панцирях, а простых людей – ратников-ополченцев – ещё больше. У кого нет дорогого стального доспеха, тот надел кожаный, обшитый железными пластинами. Качаются на плечах над толпою тяжёлые палицы, молоты, самодельные копья, крючья на древках, чтоб стаскивать всадников из сёдел…
Много на Руси оружейников. Даже в самые трудные времена не гасли кузнечные горны, не забывали своего дела искусные мастера. Знали – не век жить в рабстве. Оружие всегда пригодится!
– Не боись, ребята! – кричит ростовчанин Юрко Сухой. – Я тех басурман видал. Доспех у них лёгкий, и сабли так себе. Стрелять они, конечно, молодцы, да русской кольчуги татарская стрела не пробьёт!
Степан Хрулец, из Москвы, мужик степенный, с бородой в полгруди, осадил Юрка:
– Не хвались, парень! В бою ни разу не был, а хвастаешь. На рать выехать – ещё полдела. Хорошо бы живыми вернуться…
А неугомонный Юрко головой крутит, соседей разглядывает.
– Ишь ты, монахи, а при оружии!
И в самом деле – едут верхом два схимника, статью настоящие богатыри. У одного борода русая, у второго чёрная с проседью. У каждого с собой щит и меч, только вместо кольчуги – монашеская мантия, вместо шлема – клобук.
– А их с князем Дмитрием сам отец Сергий Радонежский отпустил, – говорит москвич Степан. – Ездил князь к преподобному за благословением, вот они и отпросились. Хотят не только молитвами послужить князю, но и мечом.
Всё-то он знает!
– Как звать вас, отцы? – любопытствует Юрко.
– Александр Пересвет, – отвечает русый.
– Родион Ослябя, – говорит темноволосый.
– Откуда будете?
– Ныне из обители преподобного Сергия.
– А в миру-то торговали аль землю пахали?
Улыбнулся Александр Пересвет.
– В миру были бояре брянские.
– Ишь ты, – басит Степан. – Привычные, стало быть, меч-то в руках держать.
А владимирец Сенька рассказал: накануне выступления было в Успенском соборе чудо. Видели, как у гробницы князя Александра Невского сама собой вдруг зажглась свеча, а из алтаря вышли два старца и сказали: «Восстань, Александре, поспеши на помощь правнуку своему, князю Дмитрию». И, как живой, поднялся из гроба князь Александр во всём блеске воинской славы – а потом исчезло видение, словно и не бывало.
Когда войско проходило рязанские земли, некоторые говорили: надо отомстить Олегу за предательство, сжечь и разорить его княжество. Но Дмитрий Иванович велел:
– Ни одного колоска на рязанских полях не троньте!
Узнав о том, крепко задумался Олег Рязанский…
Другой берег
По пути собрал князь воевод на совет.
– Что делать станем, други-соратники? Идти ли нам навстречу Мамаю или, стоя на месте, ждать нападения? Говорите прямо, дум своих не скрывайте.
– Встанем за Доном крепко, – сказал ярославский воевода. – Пусть Мамай сам к нам жалует. А не захочет – что ж, постоит да уйдёт восвояси. Скатертью дорога!
Предложил храбрый белозерский князь:
– Заманим его в ловушку, как на Воже было. Подумает он, что мы отступаем, кинется вдогонку – тут мы и ударим!