— А как еще можно выиграть сразу и много? — с непроницаемым лицом ответил евнух, который за всю свою жизнь не сделал ни одной ставки. Он, единственный из всех жителей Константинополя, был совершенно равнодушен к скачкам. Императрица, сверкая мелкими белыми зубками, заразительно расхохоталась, по достоинству оценив наглость своего нового слуги.
— Не боишься заиграться? — спросила она, погасив улыбку и снова став собранной и деловитой. Той, кого боялись, как огня. — Александр не простит тебе этого.
— Зато вы заметили мой поступок, госпожа, — все так же прямо ответил Стефан.
— Ты точно, евнух? — подозрительно спросила его Мартина. — Ты совершенно не похож на этих бездельников. Они без конца льют сладкую цветистую лесть, и лишь единицы из них способны сделать что-то полезное. Твоя речь не похожа на бессмысленную болтовню моих слуг.
— Увы, госпожа, — развел руками Стефан. — Мне не суждено стать отцом.
— Переходи к делу, — нетерпеливо сказала Мартина. — Тебе надо спешить к патрикию, иначе не миновать беды. Коротко!
— Если коротко, то болгары с нами, госпожа, — торжественно ответил Стефан. — А если быть более точным, то не против нас.
— Вот как? — задумалась императрица, перебирая в своей хорошенькой головке одну комбинацию за другой. — Это многое меняет. Нашему величеству надо подумать, а ты пока можешь идти. Мы позовем тебя, когда нам понадобятся подробности.
— Да, моя госпожа, — склонился в поклоне Стефан, пятясь к выходу. В его руки перекочевал увесистый кошель с серебром, который подал ему кубикулярий императрицы. — С нетерпением буду ждать, госпожа.
Добрята скакал в отряде ханской свиты, теперь уже занимая в ней место по праву. Никто больше не считал его нахальным полукровкой и выскочкой. После того, как мальчишка, почти мертвый от усталости, догнал отряд, имея в колчане всего две стрелы, отношение к нему резко поменялось. Тудун Эрнак не терпел полутонов в оценках людей, ведь он был воином. И то, что сделал Ирхан из племени кочагир, было в его глазах достойно всяческого уважения. Нарядную одежду и меч с золоченой рукоятью он вручил Добряте при всем войске, вызвав одобрительный рев воинов. Они тоже по достоинству оценили подвиг мальчишки из слабого племени. В одиночку прикрыть отход своего хана, отбиваясь от полусотни воинов — да о таком песни у костров слагать будут.
Они шли на восток, туда, где за девятью кольцами земляных стен сидел аварский каган. Весной войско идет в поход, и вся знать кочевого государства собиралась в междуречье Тисы и Дуная, чтобы получить последние указания, назначить время и точки сбора. Не так-то просто вывести в поход десятки тысяч всадников и бесчисленные толпы словенской пехоты. А еще сложнее управлять всей этой ордой. Каган, который учился воевать в походах отца и старшего брата, был опытнейшим воином. А потому он проводил встречу за встречей, принимая в своем хринге одного степного хана за другим. Войско такого размера должно пойти множеством дорог, иначе корма для десятков тысяч коней просто не найдется. Сюда же вскоре прибудут словенские вожди из-за Дуная, без которых аварские набеги были в принципе невозможны. Как бы ни презирали благородные всадники своих словенских рабов, именно они наводили переправы, именно они первыми шли в бой, и они же лезли на стены, подставляя головы под струи кипятка и горячей смолы. Кочевники не унижались до такого, выбивая точными выстрелами из луков защитников на стенах. Ну, и добычу, конечно же, первыми получали именно они.
Добрята уже был тут, и колоссальные кольца из земли и частокола теперь будили в нем лишь легкое любопытство, не более. Они разбили свои шатры между шестым и седьмым кольцом. Каган пока не мог принять их, его ставка была полна гостей. Тем не менее, слуги Величайшего проявили максимальную любезность, обеспечив небольшой отряд едой, которую им приготовят рабы из деревни, что стояла неподалеку. Им даже дали для услуг какую-то тетку из местных, и теперь она робко мялась рядом, не смея поднять глаза на грозных гостей.
Добрята мазнул взглядом по рабыне. Баба, как баба, ничего особенного. Изможденное лицо без возраста, испещренное глубокими морщинами, натруженные руки с черными ногтями и потухший равнодушный взгляд — вот верный признак невольника. Босые ноги в застарелых струпьях, не знающие обуви до самых морозов, и ветхая бесформенная рубаха до колен довершали картину уныния и душевной боли. Так выглядели все рабы. Добрята, как младший, отвечал за стоянку и он, подражая всадникам, покрикивал на бабу:
— Эй, ты, как тебя?
— Милица, господин, — испуганно ответила та, от неожиданности подняв на него глаза. Добрята поморщился, он совершил ошибку. Какое может быть дело знатному всаднику до имени рабыни?
— Принеси воды, разожги костер и приготовь еду на десять воинов. Зерна не нужно, мясо давай. Поняла меня, старуха?
— Да, господин, — сказал та, снова опустив глаза. — Конечно, господин. Я пойду?
— Иди, — важно сказал мальчишка.
Быть знатным всадником ему нравилось, сын хана как-никак. Это куда лучше, чем у тетки жить, будучи попрекаемым за каждый кусок. А тут такой маленький, но такой сладкий кусочек власти. Даже голова закружилась. У кочагиров порядки попроще были. Они и рабы жили почти одинаково. Только рабы одевались в обноски, и доедали то, что от господ оставалось. За живой скот их никто не держал. Тут же куда суровее порядки были. Хотя, и в племени Уар все несложно было. Есть хороший конь, меч, шлем и доспех — и ты уже знатный воин. Нет меча и доспеха — ты обычный пастух с луком и деревянной булавой, каких тысячи. А у Добряты рукоять золотом украшена так, что сразу же все взоры к себе притягивает. Не поскупился тудун Эрнак. Достойно отдарился, сразу же выделив Добряту из остальных воинов.
Они прожили так три дня, когда из крепости кагана вышел отряд всадников самого непривычного вида. Впереди ехал молодой воин в богато расшитом плаще. Добрята углядел у них бритые головы с пучком волос на макушке или на затылке, заплетенным в косичку. Для авар, которые длиной волос спорили со своими женами, это было удивительно. Все объяснил Бури, который сплюнул в пыль, сказав:
— Болгары! Ненавижу болгар!
— А что с ними не так? — осторожно поинтересовался Добрята. — Они же тоже служат великому кагану, как и мы.
— Они служат то нам, то тюркютам, — воин проводил кавалькаду злым взглядом. — Я воевал вместе с ними. Я воевал против них. Поганый народ, хуже словен! Без обид, парень.
— Поехали! — приглашающе махнул рукой тудун Эрнак. — Нас уже ждут.
Они вскочили на коней и поехали в ставку кагана, до которой было полчаса неспешной рысью. Они заберут свои шатры на обратном пути, ведь среди кочевников нет воров. Украсть у своих было немыслимо, так же, как и солгать сородичу. Чужака можно было обмануть, ограбить и даже убить, это не порицалось обычаями. А уж если продать иноземца в рабство, то это было тем поступком, которым порядочный степняк похвалится жене, а та, раздуваясь от гордости, понесет эту радостную новость по всем соседям. Но обидеть кого-то из своих — это считалось просто немыслимым позором.
Дворец кагана был все таким же, каким его запомнил Добрята по прошлому разу. Огромный деревянный сарай из потемневших бревен с крошечными окошками. Стены его помещений были густо завешаны коврами и гобеленами. Коврами же были застелены полы, и они были затоптаны донельзя. У хана за последнее время было много гостей. Тут и там стояла разномастная резная мебель, награбленная в разное время и в разных местах, и висели бронзовые лампы, в которых тусклым светом горело масло. Великий каган сидел на стопке ковров, возвышаясь на локоть над землей, а его по-молодому цепкие глаза прошлись по тудуну Севера и его спутникам, что согнули спины в глубоком поклоне. Его длинные, блестящие от масла волосы были тщательно расчесаны и спускались до поясницы, а роскошная рубаха из ромейской парчи была заляпана пятнами жира. Видно, множество пиров ей пришлось пережить.
— Легок ли был твой путь, Эрнак? — спросил каган. — Здоров ли твой конь? Как чувствуют себя твои стада на новых пастбищах? Добрая ли там трава?
— Мой путь был легок, слава богам, — ответил тудун. — Мои стада здоровы и дают хороший приплод, повелитель. Мои жены и дети тоже здоровы. Но я не стану отнимать твое драгоценное время. У меня есть и плохие новости. Я ходил в поход на бунтовщиков — полукровок, и был там бит.
— Я же сказал тебе, никаких войн! — на лице кагана заходили желваки. — Почему все, кто правит в моих землях на Севере, тут же теряют разум? Это какое-то злое колдовство?
— У меня не было выбора, государь, — склонил голову Эрнак. — В тех землях имя аварского кагана стало терять свой блеск. Я должен был показать силу нашего рода.
— Показал? — брезгливо спросил каган. — Теперь-то все в восторге от нашей мощи. Да, Эрнак?
— Я ошибся, Величайший, — понурил голову тудун. — Я недооценил врага. Они воюют так, как я еще не видел. Восемь десятков всадников были убиты и еще столько же ранено.
— Потому-то ты притащил сюда этого мальчишку? — презрительно спросил каган, показывая на Добряту. — Что он тут делает? У тебя закончились настоящие воины?
— Этот мальчишка — лучший стрелок в твоих землях, Величайший, — с достоинством ответил тудун. — Он остался прикрывать меня от погони полусотни всадников, один на лесной дороге. И он держал их, пока у него не закончились стрелы. Я сам наградил его перед всем войском. Он достоин быть здесь.
— Я тебя знаю? — впился взглядом в Добряту каган. — Твое лицо мне знакомо.
— Я сын хана Онура из племени кочагир, — ответил мальчишка, едва ворочая пересохшим от страха языком. — Я был здесь год назад, повелитель.
— Да, я вспомнил тебя! — каган снова повернул голову к Эрнаку. — Он так хорош?
— Ты удивишься, дядя, — ответил Эрнак, который приходился кагану племянником. Гроза миновала, и он позволил себе эту маленькую вольность.
— Тогда пусть остается, — каган тут же потерял интерес к Добряте. — Мы в