ыходим по свежей траве. Твое войско пойдет через Сирмий. Мои словенские рабы перевезут всадников на другой берег, мы не станем ждать, когда согреется вода. Коней переправят на больших плотах. Сколько ты приведешь с собой людей?
— Не больше тысячи, государь, — склонил голову Эрнак.
— Что? — удивленно раскрыл глаза каган. — Я ожидал втрое больше.
— Если я приведу три тысячи, наши кочевья разорят полукровки, они очень сильны, — честно признался тудун. — В некоторых племенах остался один мужчина из пяти. Племя забендер истреблено почти под корень, я взял их остатки под свою руку. Да и остальным сильно досталось. У кочагиров забрали сотню девушек. Они стали наложницами у этих псов. Даже дочь хана у них в заложниках.
— Я залью их землю кровью! — на кагана страшно было смотреть. — Как только возьмем Константинополь, десять тысяч всадников огнем пройдет по всей Моравии. Я казню всех, кто там сейчас живет, а те земли заселю рабами из Греции. А словенского князька, который сидит у трех разноцветных рек, я велю пытать целый месяц, а потом сдеру с него кожу. Это его происки, я это знаю точно. Мне давно докладывают о его богатстве. Сначала Константинополь, потом тот городишко в лесах.
— Да, повелитель, — склонил голову тудун. — Прости меня за слабое войско, но опасность нешуточная. Полукровки ударят по нашим кочевьям, как только мы уйдем в поход.
— Хорошо, — подумав, сказал каган. — Я говорил с оногурами, пять тысяч всадников приведет хан Кубрат. Ты знаешь, я даже удивился. Наша власть в тех землях очень слаба, у него же хазары в соседях, а он почти всех воинов ведет в поход, оголив собственные кочевья. Удивительно, как жажда золота лишает людей разума. Впрочем, разума людей лишают боги, а кто я такой, чтобы с ними спорить? Хотя, не буду врать, такая сила мне пригодится. Кутригуры дадут куда меньше воинов.
— Ты доверяешь болгарам, дядя? — удивленно посмотрел на кагана Эрнак. — Они же все время мечутся между тобой и тюрками.
— Конечно же, я им не доверяю, — поморщился тот. — Я же не умалишенный! Как я могу доверять этим лживым собакам? Я буду настороже, племянник. Закончим на сегодня разговор! Нас ждет пир!
Глава 32
Сентябрь 625 года. Новгород.
Князь Самослав, голый по пояс, бежал в середине сотни новобранцев. Он частенько устраивал этот аттракцион, когда из лесной глухомани приходило простое, как бревно, немного диковатое пополнение. Куча денег, которые нашла Любава в бездонных карманах его обнаглевших компаньонов, позволила вытащить из словенских весей полторы тысячи крепких парней. Триста из них вернутся домой, о чем им и было честно сказано.
Дистанция в две мили, или стандартная трешка, давалась далеко не всем. Здоровенный, казалось, бугай приходил последним, отчаянно сопя и обливаясь потом. Ему торжественно жали руку и отправляли работать на княжескую кузницу, расписав дальнейшие радужные перспективы. Многие из тех, кто не проходил отбор, оставались работать в городе, на мануфактурах, стыдно было вернуться домой, где уже избавились от лишнего рта.
В этой сотне было сто тридцать человек, и все они бежали нестройной гурьбой, наступая друг другу на пятки и отчаянно толкаясь локтями. Десять последних пойдут восвояси, так им было сказано самим господином сотником. Самослав едва разогрелся к середине дистанции. Он не был особенно мясист, скорее, наоборот, на широкой кости наросли тугие узлы сухих мышц, делая его гибким и быстрым. Стылый осенний ветер приятно холодил тело, и князь привычно готовился ускориться на последней четверти дистанции. Он делал это уже множество раз, и опытные воины, которые сами когда-то попались на эту уловку, теперь насмешливо смотрели на новобранцев, которые здесь по никому неизвестной причине, назывались духами. Воины, которые заслужили право выбрить подбородок и затылок, весело орали и подбадривали отстающих, ведь в военном лагере не так уж и много развлечений.
Вот оно, заветное дерево, отмеряющее последний участок, и Самослав начал набирать темп, отрываясь от растянувшейся на сотню шагов массы. Он бежал легко, едва касаясь носками земли, наслаждаясь упругой силой молодого тела, и с каждым шагом удалялся от хрипло пыхтящего строя все дальше и дальше. Их еще научат бегать, ведь парни были здоровые, словно лоси, но сегодня они отстают, и отстают очень сильно.
Самослав первым пересек финишную черту, а воины одобрительно засвистели и заорали, приветствуя его. Пополнение подтянулось тоже, и многие упали на траву, ловя воздух ртом.
— Ты, ты, ты, ты… — показал пальцем сотник на десяток парней, пришедших последними. Они понуро склонили головы. — Домой!
Сотник повернулся к остальным, окинув их суровым взглядом, и заорал:
— Чего разлеглись, коровы стельные? Сам князь вас обогнал. Не стыдно? Жопы свои тощие подняли и потащили во-о-он туда! Дротик на дальность метать! Даю три попытки! Быстро!
Призывники пугливо поглядели на незнакомого воина, что стоял в окружении высокого начальства. На их лицах была написана мучительная работа мысли. Каждый думал: Это что же, я сейчас самого князя локтями толкал? Но ругань и тычки сотников неплохо отвлекали от гнетущих мыслей, и парни пошли на позицию. С копьем знакомы были все, но еще пять человек ушли домой. Они показали худший результат. В конце был спарринг, любимое развлечение старослужащих. И сотники, и трибуны тагм, и даже сам князь участвовали в них. Выстоять против опытного воина у молодежи шансов не было никаких, но этот бой служил для того, чтобы отсеять трусов. После последнего испытания домой вернется еще пять-семь человек. Так было всегда, так будет и сегодня. В сотне останется сто десять человек, из которых кто-нибудь обязательно окажется слишком горд и неуживчив, кто-то сгорит от лихоманки зимой, кто-то случайно покалечится, а кто-то и вовсе лишен воинской удачи, раз сумел поймать глазом стрелу, пущенную детской рукой на тренировке. Этих воинов будут учить до весны, после чего их вольют в разделенные напополам десятки опытных воинов, где они и начнут настоящую службу.
— Вон тот хорош, государь, — сказал трибун первой тагмы Добран, показывая на юркого, перевитого сухими жилами парнишку, который довольно ловко уклонялся от ударов матерого сотника. — Ах, ты ж! — разочарованно сказал Добран, когда тот пропустил удар в печень и теперь ловил ртом воздух, с ненавистью глядя на довольно скалящегося противника. — Сглазил!
— Да нет и, впрямь, хорош, — согласился с ним князь. — Примечай его, толк будет. Смотри, злой какой! Десятники на учебе?
— Да, государь, — склонил голову Деметрий. — Устав наизусть учат. Грамотных пока нет. Сотников еле-еле читать научили.
— Сам-то устав выучил? — насмешливо прищурился князь.
— Конечно, выучил, — пожал плечами Деметрий. — Я же его каждый день с людей спрашиваю. Поневоле выучишь.
— Воины не возмущаются порядками? — спросил его Самослав.
— Пробовали раньше, — поморщился тот. — Непросто было. Все на данов тыкали и на дружины германцев. Те все больше пьянством вместо боевой подготовки занимаются, ну так их с детства воинскому делу учили. Вот и наши вольной жизни хотели. Но когда мы десятникам как трем воинам стали платить, а сотникам — как семерым, то буяны быстро закончились. А уж теперь, как серебром жалование пошло, то заткнулись вообще все, и даже дышать громко боятся. Они до этого серебро только во сне видели. Германцы ведь за еду и добычу служат, ну и за подарки, которые вождь дарит. Твердого жалования ни у кого нет. Я на построении объявил, что ежели кому служба в тягость, тот может в свою весь вернуться. По деревням как раз новые косы завезли.
— Ушел кто-нибудь? — заинтересовался князь.
— Ни один не ушел, — покачал головой Деметрий. — Все себя знатными воинами теперь почитают, а не деревенщиной занюханной. Даже те, кто еще ни в одном бою не был и лохматый ходит, как леший.
— Готовь их всю зиму, — сказал Самослав, вглядываясь в то, как проходят учебные схватки. — Так готовь, чтобы кости трещали. По последнему льду пойдем на ляхов. Нужно обкатать парней в настоящем бою.
— А потом? — испытующе посмотрел на него Деметрий.
— А потом, друг мой…, - Самослав глубоко задумался, прикусив длинный ус. — А потом самое интересное наступит. Если ошиблись мы, то конец нам всем. И мне, и тебе, и детям нашим. Каган от этих земель даже пепла не оставит. Он все знает, все помнит, и ничего никогда не прощает. Потому и живет так долго.
Тремя неделями позже. Словацкие земли. Место у впадения Моравы в Дунай. В настоящее время — Братислава.
Князь с полусотней охраны и десятком мораван скакал по левобережью реки, что разделяла два словенских народа. Раньше они и помыслить не могли, чтобы в эти земли сунуться, но теперь слава аварского имени изрядно поблекла, и конный отряд беспрепятственно скакал, провожаемый испуганными взглядами местных словен[20].
Место было отличным. Вдоволь воды, вдоволь леса, а совсем рядом горный кряж, который назывался Малые Карпаты. А это значит, что и камня здесь тоже предостаточно. С запада несет свои воды могучая Морава, а с юга — Дунай, отрезающий эту землю от аварского берега. Самослав с довольным видом смотрел на место, где скоро раскинется город, а рядом мялись вожди местных родов, жупаны и знатные полукровки, которых вежливо вытащили за шиворот из домов и представили пред ясные очи новой власти. Всего два десятка человек. Князь держал паузу, переговариваясь с Деметрием, Аратом и мастером каменных дел, который отлучился со стройки новгородских стен. Там работы было еще как минимум на год, а то и на два, несмотря на то, что трудилось больше тысячи человек. У берега было пришвартовано два пузатых корабля, которые спустили парус и убрали весла. Команда их откровенно скучала, ожидая распоряжений.
— Камня много понадобится, ваша светлость, — почтительно говорил мастер. — Я предлагаю здесь тоже в несколько заходов строить. Сначала деревянный острог, потом вокруг него — каменный замок, а уже потом городские стены вести. Тут работы лет на десять.