Большая палата, в которой кругом расположились скамьи, была увешана гобеленами, привезенными купцами из самого Константинополя. Приятное тепло и потолки без малейших признаков копоти удивили непривычных к такой роскоши степняков, равно как и воздух, в коем не было осточертевшей за зиму сажи, от которой тяжелой горечью першит в горле. Степные владыки сели наособицу, завистливо поглядывая на разодетых в меха и парчу словенских жупанов. На головах у тех были надеты высоченные шапки из меха, невиданные степняками ранее. Князя еще не было, и ханы негромко переговаривались.
— Шапки! Шапки-то какие! — ткнул Онура хан племени тарниах Айдын. — Ты видел?
— Да! — протянул Онур. — Хороши шапки! Когда же это они у нас под боком так разжиреть успели, а?
— И не говори, почтенный Онур! — согласился Айдын, стеснительно оглядывая свою весьма скромную по местным меркам одежу. — Где были наши глаза?
— Говорят, все кто новому кагану служит, без войны богатеет, на торговле одной!
— Да как-то позорно это, — поморщился хан племени тарниах. — Каган и вдруг торговец. Может, он еще и деньги в рост дает?
— Ой, развеселил, — закатился мелким дробным смешком Онур. — Умеешь же ты пошутить, почтенный Айдын! Дома расскажу, там все со смеху лопнут. Каган деньги в рост дает… Я не могу!
— Глянь, баба среди мужей сидит! — продолжил Айдын, для которого местные порядки были еще внове. Он до этого и города видел либо снаружи, когда осаждал их, либо сожженными дотла. — Чего она тут делает? Бабе не место здесь!
— Говорят, ведьма это, — со знанием дела прошептал в ответ Онур. — Она самого кагана добро стережет. Сказывают, глаз у нее злой. Чуть замыслит кто покуситься на княжеское добро, так сразу мужской корень сам собой отсыхает.
— Да неужто отсыхает? — разинул в удивлении рот Айдын. — Страх-то какой!
— Люди так говорят! — важно кивнул Онур, который был в курсе всех местных сплетен. Любимая дочь постаралась. — Глянь, сколько золота и камней на себя нацепила! Точно тебе говорю, ведьма это!
— Богиня Умай, отведи от нас беду, — пробормотал про себя хан племени тарниах, теребя амулет на шее, одновременно жадно пересчитывая перстни на пальцах Любавы. Он шепнул своему соседу. — Хорош дворец у нового кагана, почтенный Онур. Куда лучше, чем у старого. Тот в избе деревянной жил, а этот словно ромей какой, каменные палаты себе построил. Холодно тут зимой, небось.
— Да ничего не холодно, — резонно возразил Онур. — Тут печи есть.
— Ну, если печи, тогда да! — согласился Айдын. — И копоти нет. А мне житье в юрте все равно больше по нраву, стены эти проклятые на голову давят. О, смотри! Князь пришел!
Бояре встали и поклонились, а ханы с небольшой задержкой последовали их примеру. Да и почему бы не поклониться новому государю?
— Доброго здравия всем желаю, почтенные бояре! — начал князь. — Начнем, пожалуй…
Заседание Думы закончилось, и бояре потянулись было на выход, когда князь попросил степных ханов остаться. Те переглянулись и расселись по своим местам, выжидательно глядя на нового государя. Они еще не понимали, как вести себя с ним, но резня, которую он учинил в землях хуни и огуров настраивала на серьезный лад. От тех народов едва половина осталась, а взрослых мужей и вовсе — не больше трети. Нечего воинам степи противопоставить новому хозяину, особенно когда у него за спиной маячит болгарская орда, раздувшаяся от захваченного золота и скота.
— Почтенные мужи! — начал князь. — Боги свели нас вместе, и теперь у нас одна дорога. Земли ваши я под свою руку беру навечно, а потому вы должны уяснить, что разбоя и войн между племенами я не потерплю.
— А если кто-то занял чужое пастбище? — хмуро засопел кто-то из ханов. — Как тогда быть? Терпеть?
— Если кто-то займет чужое пастбище, то отдаст свое, — парировал князь.
— А земли уар, огуров и хуни? С ними что будет? Там лучшие травы! — это был самый больной вопрос, и шеи старейшин по-гусиному вытянулись вперед. На их лицах было написано жадное любопытство.
— Эти земли я под себя возьму, — спокойно пояснил князь. — По праву войны. Вы свою долю добычей получили.
— А рабы? — не унимались ханы. — Рабы наши как? Ведь всех забираешь! Кто землю будет пахать? Кто будет собирать кизяк? Чесать шерсть? Пасти баранов?
— Эти люди не скот, — ответил князь. — У нас даже челядь из германских земель на правах литов живет. Люди эти на чужой земле трудятся, но свое имущество имеют. Что трудом нажил, то его.
— А твои служанки тоже не рабыни? — прищурились ханы. — Сколько палок о них обломали, чтобы они как покорны стали. Неужто отпустишь на волю?
— Батильду позовите, — не меняясь в лице сказал князь дьяку, сидевшему рядом с листом бумаги и чернильницей.
— Ваша светлость! — поклонилась запыхавшаяся служанка, обмирая от ужаса и плавясь под любопытными взглядами степных ханов. Аварами ее еще мать в детстве пугала, а тут вот они, прямо на нее смотрят. Непривычного вида темноволосые люди, кто с узкими глазами, кто нет, но все как один с длинными косами, куда были вплетены цветные ленты и какие-то веревки. Почти у всех черепа изуродованы любящими родителями еще в младенчестве, чтобы никто не посмел усомниться в знатности их отпрыска. На суровых обветренных лицах, обожженных степным солнцем и лютой стужей, было написано детское любопытство. Чего там князь такого удумал?
— Батильда, — ласково сказал князь. — Я доволен твоей службой, и отпускаю тебя на волю. Ты теперь свободна.
— Как? За что? Не гоните, ваша светлость! — по щекам женщины потекли слезы. — Да мне и идти-то некуда, сгинем мы вместе с сыном. Моего Хейно ромей Никифор на монетном дворе учит штемпели резать. Говорит, он лучшим мастером на всем свете станет. И княгиня наша добра, как святая Радегунда. Не гоните меня, Христом Богом молю! Некуда мне идти!
— Хорошо, — ответил князь. — Но ты теперь свободный человек, и живешь тут по своей воле. Уйти можешь, когда сама того пожелаешь.
— Спасибо! Спасибо! — бормотала служанка, выходя с поклонами из палаты.
— Эко диво, — презрительно ответил хан Айдын. — Да наши рабы тоже никуда не пойдут. Они в зимней степи и дня не протянут. Так что с нашими людьми, князь? Мы воины, нам без рабов никак нельзя.
— А ты их из похода привел? — спросил его Самослав.
— Нет, — растерялся тот. — Они всегда там жили.
— Тогда это не твои люди, а мои, — хлопнул Самослав по ручке кресла. — Но, раз вам без рабов никак нельзя, — развел руками князь, — то готовьте стрелы и арканы, батыры. По весне в поход за полоном пойдем.
— А куда? — раскрыли рот авары.
— За Дунай пойдем, — охотно пояснил Самослав. — У меня торговый путь до Константинополя проложен. От Сингидунума до самых Золотых ворот тот путь, шестьсот миль длиной, месяц дороги. Его от разбойных племен почистить надо. Забирайте челяди сколько нужно, а остальных я у вас за золото выкуплю, по честной цене. Если семья, да еще с малыми детишками, то плачу вполовину больше. Если крепкие сироты лет по восемь-десять, то по цене взрослой бабы заберу.
— Чудно, — затрясли в удивлении бородами ханы, в головах которых замаячили немалые барыши. Да и демоны со старыми рабами, они себе новых приведут. — Да раз такое дело, мы тебе их целые толпы пригоним. Нам это раз плюнуть.
— Тогда вот мои условия, — поднял руку князь. — Ромеев не обижать, поля не топтать, их дома не жечь, в полон брать только словен.
— Чего-о? — в полнейшем изумлении раззявили рты степные вожди.
— Того! — понятно объяснил новый владыка, который, по их мнению, был не в ладах с рассудком. — Если разорите там чего лишнего, из вашей доли добычи вычту. У меня с императором Ираклием мир, дружба и выгодная торговля.
— Великий Тенгри! — поднял голову вверх хан Айдын. — Что на свете твориться стало? Может, я всё-таки сплю?
— И рабов себе бесплатно забрал, и торговый путь от разбойников освободит. И наши ханы проглотили это. Всем хочется золота получить. Хитер! — задумчиво пробормотал Онур. — Может он и, впрямь, деньги в рост дает? Тогда какая-то совсем новая жизнь у нас в степи начнется. Спаси нас боги от такой напасти!
Ханы гурьбой выкатились из покоев, а к князю зашел хорошо одетый мужик с ухоженной бородой. Его плащ был из доброй ткани, но ни золота, ни парчи на нем не было.
— Староста Ступка, государь, — поклонился он. — Восьмая волость жупанства Моимира. Вызывали?
— Вызывал, садись, — махнул рукой князь, а староста неловко примостился на скамью, чувствуя себя крайне неуютно. Вроде бы не водилось за ним никаких прегрешений, а все равно боязно.
— Ты же у нас за усердие награжден был? — сразу перешел к делу князь. — Да и жупан тебя хвалит. Говорит, честно дела ведешь, родовичей не обижаешь и подати вовремя сдаешь без недоимок.
— Стараюсь, государь, — порозовел от похвалы Ступка.
— Дело есть для тебя, — продолжил князь. — Если справишься, быть тебе в новых землях жупаном, а сын твой старостой вместо тебя станет.
— Что сделать нужно? — Ступка жадно смотрел на князя из-под кустистых бровей. — Да я за такое дело в лепешку расшибусь.
— Я напротив римского Сингидунума новый город построить хочу, — начал князь. — Для этого я туда со всей Паннонии словен и германцев велел согнать.
— А где Сингидунум этот? — осторожно спросил Ступка. — Я и не слыхал про такие места никогда.
— Тысяча римских миль на восток, — пояснил князь. — Если по реке плыть, недели за три доберешься.
— Так это же земли обров, — побледнел староста.
— Ты же ханов видел сейчас, — спокойно сказал князь. — Они присягнули мне. А город тот я Белградом назову, и там тысяча воинов стоять будет.
— А, ну раз так…, — с облегчением ответил Ступка. — А то страшно стало, государь.
— Туда тысячи человек сгонят, — продолжил Самослав. — Надо дома построить, поля распахать, зерно распределить. А как все на землю сядут и посеются, то сначала деревянную крепость поставить нужно, а потом и каменную.
— Непросто будет, государь, — теребил в задумчивости бороду староста. — Столько людей по местам расселить, да кормить их первое время, да скотиной обеспечить, да сохами…