— А Берлин? — я спросил. — Ты же первым ворвался в предместья…
— Да брось, — он махнул рукой, но глаза загорелись. — Это твои ребята расчистили мне дорогу. Я просто давил гусеницами то, что от них осталось…
Наступила пауза. Дым от его сигареты вился в морозном воздухе, напоминая дым пожаров, что мы оставляли за спиной.
— Игорь, — Сретенский вдруг стал серьёзен. — Ты правда собрался тащить этого пацана на трон? Он ведь… — он понизил голос, — он ведь только по женской линии Рюрикович. Слабая легитимность у парня.
Я посмотрел на вокзал, где в окне третьего этажа мелькнула бледная детская физиономия Петра.
— А у Долгоруких — десятилетний дурочек с падучей, — тихо ответил я. — У Волконских — генерал, который людей пушечным мясом считает. Кого ещё?
Сретенский швырнул окурок под ноги, раздавил сапогом.
— Чёрт… Ну ладно. Мои танкисты — твои. Но, Игорь, — он вдруг схватил меня за плечо, — если проиграем, вешать будут всех. И мальчишку первым.
— Тогда побеждать надо, — сказал я и криво улыбнулся. — Как под Веной.
Сретенский фыркнул, достал флягу:
— Ну что ж… За то, чтобы эта идиотская война закончилась быстрее.
Мы выпили. Водка обожгла горло, но горела не так, как память о тех, кто остался лежать в венгерских степях и германских городах. Теперь нам предстояло пролить кровь здесь — на земле, которую когда-то клялись защищать. Возможно, что с некоторыми, кто теперь сражался против нас, некогда сидел в одном окопе, шёл в атаку, рвал врага штыками, а теперь нам придётся стрелять друг в друга. Глупость и гадость.
— По второй? — спросил меня Сретенский.
— Нельзя. — мотнул я головой. — Совет держать надо. Тебя только ждали.
— Тогда пойдём. Чую, за каждый час промедления придётся платить кровь.
— Верно. Двигаемся.
Когда мы вернулись, то кабинет губернаторского дома напоминал штабную палатку в разгар кампаний не так давно отгремевшей войны: карты на столах, помятые бумаги, кружки с остывшим чаем. Воздух в комнате был густ от табачного дыма и напряжения. Я сел во главе стола, наблюдая, как офицеры, собравшиеся здесь, обмениваются взглядами. По ним было видно, что люди готовы рассказать о своих идеях, о собственных планах и решениях насчёт будущей войны, в которую мы должны входить уже сейчас.
Сретенский, прислонившись к печке, чертил что-то ножом на деревянной столешнице. Полковник Зубов, мой начальник штаба, нервно перебирал карандаши. Атаман Калмыков, казачий командир с седыми усами, похожими на крылья птицы, мрачно сдвинул брови. Вместе с тем было с десяток менее именитых, но не менее опытных офицеров, показавших свои силы во время Большой Войны.
— Начинаем, — я постучал костяшками пальцев по столу.
Первым решил заговорить Сретенский.
— Долго думал, что предложить, но я уверен, что надо на Омск двигаться. Мои составы, пока я танки перетягивал, успели там пройти, так что ситуация относительно известна. — Сретенский осмотрел лица воинов, многие из которых были сильно старше молодого танкиста. — Гарнизон там и раньше был большой, но нам важно Транссиб контролировать. Возьмём Омск — и тогда получится запереть ворота в Сибирь. К тому же, там очень приличный промышленный узел, и он должен оказаться именно под нашими стягами, так что главный удар должен быть отправлен на запад. Я уверен, что кто-то из семей догадается отправить войска в нашу сторону, и чем большие земли мы там откусим, тем проще будет в дальнейшем. Если у нас получится отрезать Европу от поставок ресурсов, то тогда война на истощение будет за нами.
— Омск? — засомневался казачий атаман. — У нас сейчас людей раз-два и обчёлся. Даже если в ружьё добровольцев возьмём, то всё равно этого не хватит для такого глубокого наступления. До Омска девять сотен километров — слишком далеко.
— Мы можем двинуться на поездах. Хватит суток, чтобы мы к границе города подошли. — парировал Сретенский.
— Вот прямо на рельсах нас и разберут на детали из пушек. Если в Омске лояльны другим претендентам, Волконским или Барятинским, то нас точно не хлебом с солью встретят. — сразу принялся давить Калмыков. — Нет, надо на юг двигаться — в Семипалатинск. Наберём там с казачьих станиц и казахских кочевий людей, и тогда можно будет крупномасштабное наступление на восток поворачивать. Если мы на Москву двинемся без лояльного тыла, то на колбасу нас пустят.
Зубов качнул головой. По нему было видно, что над каждым предложением он думал, но согласен окончательно не был. Пусть он и был контрразведчиком, отчего не имел такого боевого опыта, но точно знал многое в обустройстве и подготовке тыла.
— Семипалатинск — глушь. Омск слишком далеко. В первом варианте мы просто захватим степь, но это лишь кратковременное увеличение численности нашего войска. На подходах в Омске нас банально разбить могут. Нужно сначала разведать, что происходит в городе, чтобы дальше действовать увереннее. Очень сомнительно, что в Омске не успела организоваться сила или другие князья не заняли город. Сейчас нужно организовать тылы — берём сначала Кемерово, затем идём на Красноярск. У нас будет возможность организовать хоть какое-то снабжение фронта, провести мобилизацию, и тогда уже можем действовать дальше.
— Мы потеряем время. — заявил атаман.
— Теряем. — согласился Зубов. — Но сейчас князья режут друг друга в Москве, без крепкого тыла, и сейчас воют, призывая хоть какие-то силы к столице. У нас будет возможность.
Я подумал. Изначально мои планы устремлялись в сторону города Омск и там дальше — к уральским городам и заводам, но слова Зубова меня заставили передумать. Большие города действительно уже сейчас могли быть под контролем сторонников того или иного претендента на престол или вовсе образоваться собственная политическая сила. В таком случае, настолько далёкий марш по сибирской глуши мог обернуться тотальным поражением, а сил у нас действительно недостаточно для того, чтобы бросаться в два наступления. Значит, нужно быть аккуратнее.
— Согласен с Зубовым. — я посмотрел на губернатора. — Как только войска займут Кемерово и Красноярск, то нужно образовать правительство с центром в Омске. Сразу же начинайте мобилизацию добровольцев, готовых пойти за власть Щербатова. Старайтесь набирать офицеров среди ветеранов. Для людей без боевого опыта — организовывайте экстренные курсы. Мне нужно, чтобы это были солдаты, а не сброд, который едва ли знает о том, как правильно держать оружие.
Долго ждать никто не собирался. Уже на следующее утро были собраны отряды ополченцев и бывших штурмовиков. Холодное сибирское утро встретило нас ледяным, полным острых снежинок, ветром, который пробирался сквозь шинели и заставлял воинов кутаться в одежду всё глубже.
Бронепоезд Сретенского стоял на запасных путях в нескольких верстах от Красноярска, дымя чёрными клубами в хрустально-чистый воздух. Город лежал перед нами — серый, заснеженный, безмолвный. Ни баррикад, ни вооружённых патрулей, ни орудий на подступах. Только дымки из труб да редкие фигуры на улицах, будто жизнь здесь текла так же, как и до всех этих безумных событий.
— Странно, — пробормотал Сретенский, щурясь на город через бинокль. — Ни одного штыка. Ни одного флага. Как будто их Москва вообще не касается.
Я молча кивнул. Возможно, здесь ещё не знали, что империя уже расколота. Или знали — и решили не выбирать сторону.
— Разведка доложила? — спросил я, обращаясь к Зубову.
— Ничего подозрительного. Гарнизон стоит в казармах, но не в боевой готовности. Говорят, губернатор собрал экстренный совет ещё вчера. Ждут.
— Ждут чего?
— Нас.
Я удивлённо пожал плечами самому себе. Нога уже перестала ныть после ранения, но сейчас было уже не до этого. Красноярск не сопротивлялся, но это было странно. Казалось, что если такой крупный, по сибирским меркам город, не встречал нас пальбой, то это либо ловушка, либо настоящий подарок. Впрочем, как бы то не было, но если мы будем продолжать стоять на месте и смотреть на город через линзы бинокля, то никакого эффекта мы не встретим.
Колонна двинулась к городу. Впереди — казачий разъезд, за ним пехота, затем тяжёлые танки Сретенского. Последние здесь были исключительно в качестве устрашения, поскольку раскатанный из тяжёлых орудий город будет не так полезен, а при полном отсутствии нормальных дорог танки были лишь стальными коробами. Мы шли медленно, готовые в любой момент встретить огонь, но его не было. Напротив — на окраине нас уже ждала небольшая группа: трое мужчин в добротных, но не парадных одеждах, без оружия. За ними — несколько десятков горожан, с любопытством и опаской взиравших на наши штыки.
Я подошёл ближе.
— Князь Ермаков? — Первый из троих, седой, с жёсткими чертами лица, сделал шаг вперёд. Его голос был спокоен, но в глазах читалась усталость.
— Да. А вы?
— Глава городской думы, Семён Громов. Со мной — атаман красноярских казаков Иван Щукин и управляющий местными заводами Павел Лебедев. — Он кивнул на своих спутников. Казак, коренастый и грубоватый, лишь хмуро поклонился, а заводчик — молодой ещё мужчина с умными глазами — слегка улыбнулся.
— Мы не будем сопротивляться, — продолжил Громов. — В городе знают, что творится в Москве. Знают и про вашего Петра Щербатова.
— И что?
— И ничего. — Громов вздохнул. — Мы не за Долгоруких, не за Волконских. Мы за порядок. А порядок в Сибири сейчас — только у вас. Наш холодный край понемногу погружается в хаос, и у нас есть надежды, что беды нас не коснутся.
Тишина. Ветер шевелил полы шинелей, снег хрустел под сапогами. Солдаты переглядывались — никто не ожидал такого.
— Вы сдаёте город без боя? — уточнил я.
— Не сдаём. — На этот раз ответил Лебедев. — Предлагаем союз. Красноярск — ваш. Заводы будут работать на вашу армию. Казаки — воевать под вашими знамёнами. Но мы хотим гарантий.
— Каких?
— Что вы не отдадите нас на растерзание опричникам. Что не будет репрессий. Что Красноярск останется Красноярском, а не станет ещё одним полем боя за московский трон. Мы, знаешь ли, привыкли к спокойной тыловой жизни.