— Очень хорошо, — злорадно усмехнулся Бадур, — Империи будет только лучше, если ты и подобные тебе ренегаты покинут государственную службу. Убирайся, мы не заметим твоего отсутствия, к тому же, тебе есть достойная замена. Министр Тарвиц, — Бадур повернулся к хранителю императорской печати, — я назначаю вас — первым министром Империи! С разрешения нашего государя, конечно… Примите знаки отличия у бывшего министра Янга…
Тарвиц робко подошёл к первому министру и взял из рук того бриллиантовый орден-амулет — символ отличия высшего сановника государства.
В это время, Атилла Верес, стоявший за спиной Усема Бадура, склонился и что-то стал нашёптывать тому на ухо. После чего генерал внезапно остановил выходящего из зала Птолемея Янга.
— Задержись, — грозно приказал он, — я принял решение, что ты и твои люди останутся в столице под домашним арестом. Специальная комиссия, которую я назначу, должна будет проверить, не причинял ли ты вред государству за время своей службы… Кругом много предателей, и может так оказаться, что ты один из них!
— В своём ли ты уме, генерал? — удивлённо спросил Птолемей. — Все окружающие знают мою безупречную репутацию, и даже заклятые враги не смогут обвинить меня в том, в чём обвиняешь меня, ты!
— Арестовать его, и всех людей с ним связанных! — приказал Бадур.
К Птолемею подбежали телохранители генерала. Министр Янг выхватил свой фамильный меч и воскликнул:
— Любой, кто прикоснётся ко мне — поплатится жизнью!
В этот момент министр Тарвиц подскочил к генералу Бадуру и произнёс:
— Господин, не делайте этого. Если вы арестуете или, что ещё хуже, убьёте первого министра, это вызовет ещё большее недовольство в народе. У нас и так полный дворец трупов! У Птолемея много сторонников в провинциях, которые могут стать нам серьёзной угрозой…
— Ты хочешь, чтобы я отпустил этого наглеца?! — воскликнул генерал.
— Покорнейше прошу вас об этом, — склонился Тарвиц перед диктатором в поклоне.
— Ладно, чёрт с ним, — махнул рукой Усем Бадур, — пусть убирается из Астрополиса. Через сутки чтобы тебя и всех твоих союзничков не было в столице!
Птолемей Янг, гордо подняв голову, беспрепятственно покинул дворец и стал готовиться к скорейшему отбытию с планеты.
В это время люди генерала Бадура и полиция Астрополиса последовательно стали расправляться со всеми теми, кто поддерживал наследника Вана. Хватали целыми семьями и расправлялись с ними на месте, если те оказывали сопротивление. Многие высшие сановники и князья были лишены своих званий и имущества. Все их семейные флотилии, стоявшие рядом со столицей, были рассеяны и уничтожены. Спастись удалось немногим…
Даже Совет Десяти был распущен из-за того, что в нём просто некому было собираться. Семь из десяти его постоянных членов оказались, либо убиты, либо посажены в тюрьму. Тремя оставшимися были: Птолемей Янг — чудом вырвавшийся из столицы, министр Тарвиц, а также, министр имперского вооружения — Ален Дорнье.
Последний, несмотря на поголовные репрессии, сумел сохранить, и свою жизнь, и свой прежний пост. Новому диктатору нужно было доказывать свою легитимность, поэтому он оставил при дворе самого старого, и как ему казалось, самого безобидного чиновника из прежней администрации. На самом деле, Дорнье был ярым противником Усема Бадура, однако умело маскировал свою враждебность генералу за своей исполнительностью и покорностью.
Спустя несколько недель до слуха генерала Бадура долетели известия о том, что покинувший столицу бывший первый министр Янг собирает в одном из протекторатов всех недовольных Бадуром. В гневе диктатор обрушился с упрёками на министра Тарвица за то, что тот уговорил его отпустить Птолемея.
— Не волнуйтесь господин, — стал убеждать Бадура, новый первый министр, — недовольные, в любом случае должны были объявиться…
— Да, но не под руководством самого умного сановника Империи! — закричал Бадур.
— Самого умного, гражданского сановника, — поправил его Тарвиц. — Ведь, как бы ни был талантлив Птолемей, но в военном деле он не сможет противостоять, даже Атилле Вересу. Я уже не говорю о вашем военном гении…
— Ты снова прав, — кивнул генерал, немного подумав, — действительно, Птолемей не способен одержать ни одной военной победы. Более того, мы специально не будем мешать ему, собирать вокруг себя всех несогласных. Пусть под его знамёна встанет как можно больше моих врагов — тем легче и быстрей, мне будет одержать победу…
— Этими мудрыми словами вы в очередной раз доказали свой флотоводческий гений, мой господин, — похвалил его, первый министр. — Эти отступники пожалеют о своей попытке начать гражданскую войну в стране.
— Ты прав, мой друг, — расплылся в улыбке Бадур. — Я одержу очередную великую победу и уничтожу всех недовольных одним ударом…
Буквально через день на генерала Бадура было совершено покушение. Нападавшим оказался один из гвардейских офицеров, уволенный со службы за свою лояльность к партии наследника Вана. Офицер, пользуясь своим пропуском, проник в императорский дворец и попытался напасть на диктатора. Он выстрелил в него из личного пистолета, но к счастью для Усема Бадура, на нём в тот момент были надеты боевые защитные доспехи высочайшего качества. Броня доспехов уберегла жизнь генерала. Покушавшегося задержали, жестоко пытали и затем казнили. После этого инцидента охрана генерала Бадура была усилена и теперь не подпускала близко никого из посторонних.
В один из дней министр имперского вооружения Ален Дорнье получил секретное сообщение, присланное из 5-го протектората. В нём, к Дорнье с экрана обращался бывший первый министр Янг. Птолемей рассказывал о том, что собирает флот для борьбы с диктатором Бадуром и призывал всех решительных людей присоединиться к нему. Он говорил:
«Генерал Бадур, совершив убийство одного из наследников престола и узурпировав власть, предал интересы нашей Империи. Вы, господин министр, как и многие другие, оставшиеся служить ему, нарушаете закон. Как можно, оставаться во дворце и выполнять приказы этого преступника и злодея?! Я хорошо знаю ваше благородство — мы знакомы очень давно, поэтому я призываю вас и ваших друзей покинуть столицу и присоединиться к нам. Ваш опыт и ваша мудрость послужат правому делу. Сообщите мне о своём решении как можно скорей…»
Министр Дорнье был очень взволнован, когда увидел это послание. Птолемей был прав, когда говорил о творящемся в Империи беззаконии. Однако Дорнье был очень осторожным человеком и не спешил открыто выступить против Бадура.
Через несколько дней в доме у Дорнье, в честь его юбилея собрались важные сановники и аристократы. Все эти люди уважали министра и были его союзниками. Они весело гуляли и наперебой поздравляли именинника. Это было закрытое мероприятие, куда были приглашены только проверенные люди. Слышались здесь и речи против беспредела, творимого приближёнными Бадура. Чиновники знали, что в этом доме их не будут подслушивать, но всё равно опасались открыто ругать диктатора.
В эту ночь на юбилей Дорнье довольно бесцеремонно и без приглашения прибыл генерал-министр Кали. Он вошёл в прихожую и заявил охране министра, что прибыл поздравить их господина и выразить ему своё почтение. Когда Дорнье сообщили, кто к нему пожаловал, гости стали уговаривать хозяина, не впускать в дом, министра Кали. Кто-то боялся чужака, а некоторые из аристократов просто брезговали сидеть рядом с чиновником такого низкого ранга.
— Я не могу отказать этому человеку в гостеприимстве, — возразил Дорнье, — даже, если он и пришёл без приглашения…
Сэд Кали поздравил юбиляра и занял место в самом конце огромного, усыпанного яствами, стола. Постепенно дорогое вино стало развязывать языки всем присутствующим, и они уже не стеснялись своих речей. Многие стали жаловаться на свою тяжёлую долю. Сам Дорнье, сильно захмелевший, стал тихо плакать.
— Что случилось с вами, господин? — спросили его гости. — Почему вы плачете в столь радостный для вас — день вашего рождения?
— Простите меня, мои друзья, за эти стариковские слёзы, — извинился министр, вытирая лицо. — Но хотел бы сказать, что сегодня на самом деле, не мой день рождения…
— Как это?! — изумились многие из тех, кто был не так близко знаком с министром.
— Мой день рождения был семь с половиной месяцев тому назад, — продолжал старик, — а сегодня ночью я пригласил вас, чтобы не вызывая подозрений у ищеек Бадура, поговорить о сложившейся ситуации в нашем государстве. Плачу я потому, что мне больно смотреть на то, как этот проходимец, назвавший себя диктатором, издевается над всеми нами, и каждый день творит всё новые и новые беззакония…
— Вы правы, господин министр, — поддержали его гости, — Усем Бадур, из генерала служившего Империи превратился в самозваного деспота! Мы очень страдаем от того, что произошло и надеемся, что найдётся сила, способная противостоять этому человеку…
Все гости стали наперебой рассказывать друг другу о своих притеснениях, о том, что у одного забрали его имущество, другой — лишился должности, третий — был унижен и потерял авторитет. Многие старики не могли сдержать слёз, с горечью вспоминая, как им хорошо жилось при покойном императоре Шу Ма-гоне.
Вдруг, из дальнего конца стола раздался издевательский смех. Все недоумённо повернулись и увидели Сэда Кали. Он сидел всё это время в одиночестве, молчал и слушал, что говорили остальные, не забывая указывать слугам, чтобы те подливали ему в бокал вино.
— Генерал-министр Кали, почему вы смеётесь? — спросил его Дорнье. — Разве вы не разделяете нашего всеобщего горя?
— Горя и слёз, по какому поводу? — спросил Сед.
— Мы плачем о старых временах, и о том, как раньше было хорошо, и как сейчас нам плохо, — пояснил старый министр. — Причём страдаем мы не только о себе, но и о судьбе всех жителей нашей бедной Империи…
— А что толку от ваших стенаний? — язвительно усмехнулся Сэд Кали. — Вы можете залить слезами целый столичный квартал — это никак не изменит сложившейся ситуации…