Он пошел дальше, свернул в проулок между домами, потом в другой, оказался перед забором из плохо натянутой сетки-рабицы, нашел в сетке дыру, пролез в нее, ободрав мизинец, прошелся по заросшему сорняками огороду до калитки и вышел на большую дорогу. Здесь дорога снова раздваивалась.
Издалека к перекрестку приближалась машина, разбрызгивала грязь. Игорь отошел, чтобы не испачкаться. Это была старенькая исцарапанная «Делика». На перекрестке она резко свернула налево, и из окон на Игоря недобро глянули бородатые парни. Почему-то Игорю показалось, что в руках они держали винтовки.
У ворот дома стояла Бану, а с ней какие-то незнакомые Игорю женщины. Увидев Игоря, они замахали руками, мол, иди сюда.
– Сегодня из дома лучше не выходите, – сказала Бану.
Да-да-да, загалдели женщины, не выходите, нельзя, ой-бай, как же так, что ж делать-то теперь? А если машина есть, то лучше уезжайте. Чего? Ой, да какой там! Мы здесь родились, здесь и помрем, нам ехать некуда. Все, что есть, – здесь. А ты, сынок, езжай. Или спрячься вон в сарае. Не знаешь, что ли? Вроде городской, а радио не слушаешь, надо же. В городе беда, вооруженное нападение было, несколько человек убили, ой, Аллах. Да известно кто, вон, приехали. А по радио все: террористы, террористы. Да какие они террористы? Просто разбойники. Я ведь Чингиску вот таким помню. Все прибегал ко мне раньше. Сядет и смотрит. Я своими делами занимаюсь, там мясо делаю, тесто, а он смотрит. Глаза внимательные. Думала, умным вырастет, а он вона че, оказывается. Чингиска, не Чингиска, а бандиты есть бандиты. Опять сожрут все, заберут и уедут. Э, болды, че наговариваешь? Бәсеке![30] Ты, что ли, умная самая? Да бывало уже такое, и не такое бывало. Мы-то привычные, а ты, сынок, уезжай от греха подальше. И не спрашивай даже, не спрашивай! Тебе-то зачем? Ну у кого же еще, у Дулата, конечно. Только ты туда не ходи. Понял? Не ходи. Я сама видела. И я, и я видела. Че ты там видела, ты ж слепая? А ты тупая. Э-э, щас отхватишь тут же, поняла? Ой, да как будто я тебя боюсь! Пошла ты! Ах ты, сучка… Э, тоқта![31] Хватит! Вы чего тут курятник развели? Че вы там видели? Да ниче! Как ниче? Давай, рассказывай, раз начала. Ну это, у них там ружья. И еще гранаты, кажется. Они когда возле дома Дулата парковались, я видела – в багажнике. Ой, Аллах, да у кого сейчас ружья нет? Даже у Кудайбергена, хотя им и не положено. Но у них-то много. Зачем привезли? Че-то страшновато. Ниче, Дулат с Чингисом разберется. Не чужие люди. А ты, сынок, не ходи туда. Не ходи от греха подальше.
Но Игорь не мог не пойти.
Он неловко скрипнул калиткой, и все обернулись. Четверо крепких ребят за столом рядом с Дулатом, двое с ружьями у ворот. Один из вооруженных – молодой парень с забинтованной головой – сунул ствол почти ему в лицо.
– Тихо, тихо, Исмаил, – приказал крепкий седой мужчина, внимательно оглядывая Игоря. – Дулат, знаешь его?
Дулат сидел в привычной позе, выставив пузо наружу.
– Это Игорь, орыс, – прохрипел он. – Ниче он вам не сделает, пусть идет.
– Кто ж гостей прогоняет с порога? Игорь, заходи, – махнул рукой седой. – Да заходи, не бойся. Исмаил, опусти ружье. Санжар, уступи-ка место гостю, а сам иди спроси апай, когда она кормить нас будет. Времени мало.
Тощий взлохмаченный дядька недовольно поднялся с места, злобно глянул на Игоря, сплюнул и пошел в дом.
– Ты же городской, да? – спросил седой. – Что в ауле потерял?
Игорь уже пожалел, что пришел. По дороге сюда его наполняла какая-то непривычная беззаботная храбрость, веселое отчаяние, а сейчас вдруг сразу навалились тоска и уныние. Он подошел к столу, опасливо озираясь, и сел рядом с Дулатом. Ссутулился. Перед глазами замелькали сцены из детства. Саня Гудок, Гога и вся их банда. Те же интонации, тот же взгляд. И всегда одно и то же. Если попался, если не убежал вовремя, то будут бить. Унижать, бить, забирать деньги, забирать все. Казалось бы, так давно это было, почти забылось, но сейчас всплыло мгновенно.
– Я по делам здесь, – сказал Игорь, стараясь глядеть седому не в глаза, а в переносицу. – А вы-то что здесь делаете? Вы ж тоже не местные?
Седой засмеялся.
– Дерзкий ты! Ладно, пытать не буду. Я Чингис. И мы, – он весело глянул на Дулата и хлопнул того по пузу, – мы с этим толстяком давние товарищи, можно сказать, братья. Отец у нас один, а матери разные. Понимаешь? Вот глянь на нас – похожи?
Они были разные абсолютно. Чингис – крепкий, подтянутый, с благородной сединой, и весь какой-то нервный, как натянутая струна. И глаза у него были яркие, искрящиеся. А Дулат расплывался на стуле облаком, бесформенным тестом, почесывал свою многодневную щетину, кашлял да каркал. И было у них что-то общее только во взгляде – слегка расфокусированном, направленном не на собеседника, а будто бы сквозь него.
Чингис, не дождавшись ответа, усмехнулся и вдруг, словно кошка, заметившая краем глаза покатившийся клубок, дернулся в сторону и закричал:
– Эй, эй, а это кто там у нас? Эй, хозяйка, да не бойся, покажи. Дочка? – обернулся он к Дулату. – Что, правда дочка твоя? Это как же ты сумел?
Он захохотал, а вместе с ним и его дружки. Дина, едва выглянувшая из-за занавески, тут же спряталась в глубине дома.
– Пусть она еду нам носит, – сказал Чингис и шутливо ткнул Дулата в плечо. – Да не бзди, ниче с ней не будет.
– Тронешь дочь мою, никогда больше мужчиной не будешь, – сказал Дулат. – Ты меня знаешь.
– Знаю, – кивнул Чингис. – Лучше всех тебя знаю. Потому и понять не могу, зачем ты сюда этого русского притащил?
– Я сам приехал, – робко вставил Игорь.
– Ага, как же, сам! – засмеялся Чингис. – И давно ты здесь?
– Не знаю… Дней пять.
– И никак уехать не можешь, да? И не уедешь, пока Дулат не захочет. Он тут всем заведует. Захочет – и река в другую сторону потечет. Помнишь мою рогатку? – он снова хлопнул Дулата по плечу. – Я ведь ее целый месяц мастерил. Сам знаешь, в детстве месяц – это целая жизнь. Первое мое оружие. Бутылку расшибал вдребезги с пятидесяти метров. А ни одной птицы подстрелить так и не смог. Навожу, стреляю, а птицу словно передвигают на другую ветку, и камень мимо летит. Это он все подстраивал. Дулат. Жалел птичек.
– Ты сам их жалел, потому и промахивался, – сказал Дулат.
Чингис ухмыльнулся.
– Так зачем тебе здесь этот орыс… Как его?..
– Махди, – просто сказал Дулат.
Вдалеке протяжно промычала корова. И еще раз: «М-м-му-у-у-а. М-м-му-у-у-а».
«Хди-хди-хди», – затараторила с дерева уже знакомая Игорю птица.
Чингис оцепенел на мгновение, а потом откинулся назад и расхохотался.
– Этот? Махди? – он ткнул пальцем в сторону Игоря. – Спаситель? Пророк? Да не поверю никогда!
– Не верь, дело твое. Может, просто не для тебя он сюда пришел, а для меня.
– Для тебя? – Чингис перестал смеяться и наклонился к Дулату. – Ты всегда прав был, Дулат, но в этот раз ты ошибся. Не он твой спаситель и избавитель, а я.
Чингис вытащил из кармана короткий пистолет и положил его на стол.
– Думаешь, зачем я к тебе приехал?
– Я знаю зачем, – кивнул Дулат. – Я давно готов.
– Да ты задолбал уже!!! – заорал вдруг Чингис, вскакивая с места. – «Я все знаю, я ко всему готов!» – Он кривлялся, передразнивая Дулата. – Ни хера ты не знаешь, понял? Экстрасенс, блин. С тобой не-ин-те-ре-сно, понял? Ты только все портишь! Все, сука, наперед знаешь! Да только ни хера ты не знал, что я тебя убивать приеду. Понял? А если я возьму и не убью – что тогда? Вот он я, а вот здесь пуля. И я – я сам, один только я – решаю, пустить тебе ее в твой сраный лоб или нет. А ты ни хера, ни хера не знаешь, как я поступлю!
– Ты меня убьешь, – спокойно сказал Дулат.
– Да? А вот хер тебе! Понял?
– Точно убьешь, – отозвался Дулат.
– Сука, не провоцируй меня! – Чингис вскочил, скалясь и дрожа от злости. – Нет! Я сейчас понял. Да, я все понял. Ты врешь, да? Хочешь, чтобы я тебя не грохнул. Дрожишь от страха, да? Обсираешься и врешь. Думаешь, что я поверю и назло тебе убивать тебя не стану. Нет, блин, – Чингис схватил пистолет. – Нет, я тебе, сука, не верю.
Он упер ствол Дулату в лоб. Все замерли в ожидании выстрела. Дулат глядел не на Чингиса, а куда-то вверх, в небо. В небе высоко-высоко летели птицы, выстроившись в два параллельных клина.
– Где наша жратва? – заорал Чингис. – Эй, хозяйка! Тащи бешбармак.
А потом наклонился к Дулату и тихо произнес:
– До конца дня жить будешь.
Роза вынесла блюдо с бешбармаком.
– Э, я же сказал, пусть дочка твоя нас обслуживает. Где она?
– Она в доме, – твердо ответила Роза.
– Так веди сюда!
– Чингис, да оставь ты ее, давай поедим лучше, – тихо сказал один из бандитов, который все это время сидел за столом, пряча лицо в надвинутом до предела капюшоне. Он лишь слегка приподнял голову, но этого хватило, чтобы заметить его рыжую бороду.
– Э, Рыжик, ты че, страх потерял? Че ты вякаешь там?
– Ладно-ладно, э! – сказал примиряюще рыжий, спрятавшись обратно в капюшон. – Есть просто хочется.
– Как ее зовут? – Чингис пристально смотрел на Розу. – Как ее, сука, зовут?! Нет, я сейчас кого-нибудь грохну. Вот его, например, – он ткнул стволом в Игоря. – Мне он на хер не сдался. Как ее зовут?
– Дина, – прошептала Роза.
– Дина! – заорал Чингис. – Иди к нам, солнышко!
На пороге показалась Дина с лепешками и тарелкой салата в руках. Она молча, не глядя ни на кого, подошла к столу, поставила все перед Чингисом и развернулась, чтобы уйти.
– Погоди-ка, красавица, – Чингис схватил ее за руку и повернул к себе. – Дай-ка я на тебя погляжу.
Он приподнял ей подбородок, но глаза Дина не подняла. Чингис оглядел ее с ног до головы.
– Клянусь Аллахом, Дулат, она на тебя почти не похожа! Разве что только кривыми ногами! – он захохотал. – Эй-эй, красавица, не обижайся! Что, неправ я, что ли? Видишь, мне трудно разглядеть, юбка у тебя слишком длинная. Давай ребятам моим ножки твои покажем, пусть они и рассудят: я прав или ты. Давай? Аккуратно, торопиться не будем…