Почему она никуда меня не сдала, почему не бросила? Почему день за днём купает меня, с трудом превозмогая рвоту, за мной убирает, кормит?..
Меня жжёт внутри её молчание. Мне жутко, мне страшно приходить в сознание. Потому что я сразу всё вспоминаю. И для меня наступает ад.
Если бы я мог, я бы просил прощения, просил, просил, просил, хотя знаю, что прощения мне не может быть никакого. И не будет…
И я молю, обрывками, остатками мыслей в моём бессильном вонючем теле, я прошу: - Господи!.. Дай мне умереть!..
Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй… мя…
СТАТУЭТКА
Анютка… Рыжая моя одноклассница. Росли вместе. Играли в одной песочнице. Двор – один на двоих между хрущёвскими пятиэтажками. Росли, росли и выросли…
Анютка из рыжего бесполого подростка прорисовалась в расцветающую девушку. У меня незаметно изменился, огрубел голос.
Но отношения у нас оставались прежними: друзья, просто друзья. Даже, когда мне попалась порнушная кассета, мы с Анюткой посмотрели её без всяких экстраполяций. Я переживал происходящий на экране ужас отдельно, Анютка – открыв рот – отдельно. Вместе поржали.
Ну – и вот так…
Я не видел в Анютке девчонку, с которой могли бы совмещаться мои, уже нескромные, фантазии. Анютка, вполне уже оформившись в хорошенькую девушку, вела себя со мной, как мальчишка. Друг. Ну… сестра.
Однажды нам с ней попался альбом по зарубежному искусству. Анютка посещала художественную школу и ей дали задание сделать доклад по искусству Возрождения. Мы с Анюткой пошли в библиотеку, а потом – к ней домой. Я часто к ней заходил. Мы вместе пили чай, хохотали. Хорошее было время.
Ну, вот, значит, зашли мы пить чай и посмотреть альбом по искусству.
Ничего особенного не было в том альбоме. В основном картины, статуи. На них все голые. Боги всякие. Богини.
Я смотрел, смотрел и вдруг сказал: - Анютка, а из тебя тоже получилась бы статуя. Не хуже греческой.
Анютка хихикнула: - Да, ну, скажешь тоже!..
А я стал развивать идею: - Вот, знаешь, если тебя голую пудрой или тальком обсыпать – точная Венера получится!
И в этой моей фразе вообще не было ничего такого. Потому что Анютка меня совсем не стеснялась, переодевалась при мне, как это она, вероятно, делала в обществе подружек. Росли мы вместе. Привыкли друг к другу. Меня интересовали совсем другие девчонки, о чём я рассказывал Анютке. Она мне тоже рассказывала о своих, правда, ещё совсем платонических, увлечениях.
Тут ещё такое было важное обстоятельство: родители на день рождения и в связи с предстоящим окончанием школы подарили мне цифровой фотоаппарат. Хороший аппарат. Многое он мог делать без участия фотографа, поэтому очень скоро я себя почувствовал крутым фотомастером.
И тут – такой случай! Анютка – замечательная модель! Сделать из неё фото Венеры – и главный приз где-нибудь на международном фотоконкурсе обеспечен!
– Анютка-а-а-а! Давай фотографироваться! – и я с жаром стал рисовать перед ней перспективы нашей фотосессии. С гарантиями сохранения имени модели в глубокой тайне.
Я сказал Анютке, что её, измазанную мелом, никто никогда не узнает.
Девчонку, которая при мне свободно переодевала колготки, уговаривать долго не пришлось.
Договорились, что на выходные, когда родители Анютки уедут на дачу с ночёвкой, я приду к ней с фотоаппаратом.
Я должен был ещё решить задачу с нашим главным реквизитом – достать тальк. Без талька всё мероприятие теряло связь с искусством Возрождения и выглядело бы, как обыкновенное фотографирование голой девчонки.
Нам, художникам, это было совсем не нужно.
В субботу я заявился к Анютке с фотоаппаратом и тальком.
Она встретила меня в коротком халатике.
Мы решили ещё раз просмотреть фото скульптур из альбома. Делать всё нужно было по-настоящему. Чтобы мир ахнул.
– Ну, я готова, - сказала Анютка. И ушла в соседнюю небольшую комнатку, откуда уже через минуту вышла без халата и вообще без ничего.
Я, конечно, сто раз видел, как Анютка переодевается, но так, вот такую!.. Аж что-то внутри у меня ёкнуло. И правда – Венера! Длинные рыжие волосы распущены по плечам, яркие голубые глаза с тёмным ободком вокруг зрачка… Грудь –точь-в-точь, как на картинах этих древних мастеров!.. Богиня, блин!.. Но…
– Э, - говорю, - нет! – так не пойдёт!
– Что такое, - спросила Анютка.
– Волосы… Разве у статуй ты где-нибудь видела волосы?
Анютка глянула к себе вниз: - Ой! – и правда!.. Я что-то совсем не подумала!..
И снова убежала в маленькую комнату.
Оттуда стало доноситься ноющее жужжание какой-то техники. И продолжалось оно довольно долго.
Я уже десять раз протёр объектив.
Щёлкнул для проверки фортепьяно, мраморную фигурку оленя на тумбочке.
Анютка всё не выходила.
Хотел уже зайти, посмотреть, что происходит там у неё, за стенкой, но моя Венера вышла сама. Появилась, держа в руках допотопную электрическую бритву.
В одной руке бритва, в другой – вилка со шнуром.
Смотрела на себя, туда, где проводила процедуру этой бритвой: – Кажется, всё…
Отложила прибор на столик, отошла, стала ладошкой отряхивать с лобка остатки состриженных золотистых своих волос: – Кажется, всё…
От вида своей друга-сестры-подруги я всё-таки пришёл в волнение. Не ожидал… Какая она красивая, Анютка…
Ну, ладно. Не нужно всё-таки забывать, для чего мы все тут собрались.
Я достал пакетик с тальком, стал тщательно припудривать Анютку с ног до головы. Она мне помогала. Я взял на себя спину, плечи… Ну, в общем, взялся за обработку, так сказать, «нейтральных» территорий.
И волосы, чудные золотые волосы Анютки мы тоже густо пропудрили, превратили в настоящий мрамор.
Анютка, казалось, не замечала моего смущения. Рассказывала мне про Микеланджело, Леонардо да Винчи.
А потом стала ходить по комнате и принимать позы, в каких обычно оставались в вечности когда-то живые и тёплые богини эпохи Возрождения.
Я старательно щёлкал затвором.
Конечно, полностью сосредоточиться на творчестве, мне мешало волнение. Вся надежда была на автоматику, которая работала абсолютно хладнокровно.
И всё-таки это была ещё и игра.
Не брат и сестра мы были уже с Анюткой и, наверное, почувствовали это оба на памятной той фотосессии.
Анютка уже откровенно кокетничала перед камерой. Нигде ни в каком Возрождении никакие статуи не становились на «шпагат», но Анютка легко падала на коврик, разметав в разные стороны свои стройные ноги.
Она то, как балерина, подтягивала носок к колену, то вдруг… садилась в позу лотоса… Напротив меня – в позе… лотоса…
Я и сказал Анютке: - А, давай, ты точно так же сядешь на круглом столике, как на подставке. Будешь такой статуэткой на подставке!..
И вот уже голая девушка сидит напротив меня на столике, раздвинув ноги и смеётся прямо в объектив.
А я щёлкаю затвором, щёлкаю… У нас же… фотосессия!..
Потом вдруг говорю Анютке: - А, давай попробуем сделать фото, как на том видео?..
– На каком? – переспросила Анютка, но потом сразу добавила: - Нет, ты что! Я же ещё девушка!
– А мы и не будем ничего делать. Я только до тебя дотронусь – и мы это сфотографируем…
– Ты правда мне ничего не сделаешь?
– Правда.
Анютке, наверное, это тоже было интересно.
Ну, и…
Я с фотоаппаратом подошёл к столику, к Анютке. Она так и сидела – раздвинув ноги, босыми ногами на полировке стола. Обсыпанная тальком с ног до головы – статуя. Голубые глаза глядели на меня из белого мрамора.
А там, между ног – мраморный рисунок вертикальной девичьей складочки.
Я отложил фотоаппарат на столик, стал расстёгивать джинсы. Не очень-то это у меня получалось… Замок застревал, не поддавался… Потом получилось…
Вывалился из трусов и тут же налился, напрягся герой нашего эпизода.
Это, конечно, не для конкурса…
– Подожди, - сказала Анютка.
Руками она снизу бёдер взяла себя за края пропудренной складки и развела их в стороны, чтобы мне было удобнее. Раздвинула мрамор, который внутри оказался нежно-розовым…
– Ты, правда, ничего мне не сделаешь? Я ещё девушка!..
– Нет, нет, - что ты!.. – голос мой почему-то дрожал.
– Осторожно, ладно? – ещё раз напомнила мне Анютка.
– Если что – ты сразу говори, я остановлюсь…
– Ладно…
Я в точности следовал своему обещанию.
Обнажил глянцевую от напряжения головку и легонько приставил, чуть воткнул во влажный и нежный мрамор. И – всё. Как мы и договаривались. Я чуть вставляю головку, фотографирую и – всё.
Такая у нас с Анюткой целомудренная фотографическая игра.
И вот я стою такой, слегка в Анютку воткнутый, дотягиваюсь до фотоаппарата и, глядя туда, вниз, делаю один снимок, другой…
У Анютки горячо и влажно. Крыша едет. У меня.
Девчонка тоже смотрела туда, где я фотографировал.
Потом вдруг хриплым, сдавленным голосом сказала: - Убери!..
– Что, больно?..
– Убери… фотоаппарат…
Теперь Анютка уже смотрела в лицо мне, прямо в глаза. Она их уже не отпускала никуда. Своими голубыми, потемневшими, она смотрела в мои и через них, казалось, проникала в самое сердце.
И я теперь смотрел только в глаза Анютке.
Так, не отрывая глаз, не отрываясь, положил фотоаппарат на стол, оттолкнул его подальше…
Руки мои теперь стали свободными.
Я сначала одной, потом другой дотронулся до припудренных грудей. Стал их гладить. Как-то было особенно волшебно – частью себя быть там, во влажной Анютке и гладить эту живую «мраморную» грудь.
Анютка часто дышала и продолжала, не отрываясь, на меня смотреть.