– Я буду сразу по носу бить. Сам же говорил, нос у тебя слабый, – сказал Монтейн.
– Даже завидно, – пробормотал Кали. – Полная свобода слова…
– Графу нужна свобода? У меня этой свободы хоть ложкой ешь. Правда, кроме нее ничего больше и нет.
– И ты можешь выйти сейчас на середину улицы и свистнуть так, чтобы стекла задрожали? – насмешливо спросил Кали.
– Делов-то, – небрежно бросил Монтейн, шмыгнул между двумя проезжающими извозчиками на середину улицы, как и сказал Кали, и сунул два пальца в рот. Залихватский разбойничий свист разнесся по окрестностям, лошади шарахнулись в испуге. Оглядевшись, Монтейн вернулся на тротуар. – Ну, в чем проблемы?
– Мне бы твою уверенность, – пробормотал Кали.
– Почему? Ты граф, ты сын герцога. Ты богат и знатен. Чего тебе не хватает? Не понимаю.
Они неспешно шли по улице. Кали вдруг стал непривычно серьезным.
– Мне становится тошно, когда я вижу это. – Он повел рукой вокруг. – Я знаю, что в любой момент все может кончиться.
Монтейн споткнулся на ровном месте:
– Что?
– Для меня, Монтейн, для меня. Моя жизнь не принадлежит мне, понимаешь?
– Не очень.
– Да, конечно, где тебе знать об Арафской дуэли…
– Сакральное действо, сродни вызову на дуэль Императора, – проговорил Монтейн.
Кали резко схватил его за плечо и развернул к себе:
– Откуда ты знаешь?
– Ты сам сказал нечто такое утром, когда рассказывал о дуэли принца Одо.
– Проболтался, да? – Кали отпустил Монтейна. – Ладно. Вообще-то это государственная тайна.
– Я тебя за язык не тяну.
– А что ты вообще знаешь про Арафу?
– То же, что и все. Это старинный замок, где раз в четыре года встречает Новый год вся придворная знать.
– Не совсем так, но приблизительно верно. Кто первое лицо в Империи?
– Император, надо полагать.
– Верно. А второе?
– Канцлер.
– Неверно. – Кали подтянул Монтейна поближе и прошептал ему на ухо: – Хозяин Арафы. Но это, – сказал он нормальным голосом, отодвинувшись, – государственная тайна, и знают ее считаные люди в Империи.
– Так, может быть, ты зря мне это говоришь?
– Не зря, но об этом после. Сейчас Арафа стоит без хозяина. Хозяином Арафы становится победитель Арафской дуэли. Участвуют в дуэли десять человек.
– И один из них – ты, – медленно проговорил Монтейн.
– Догадаться нетрудно, верно?
– Нетрудно, – согласился Монтейн.
– Участие в Арафской дуэли – это величайшая честь. – сказал Кали. – Только меня эта честь не радует. Я смертник, понимаешь? Я самый младший и самый неопытный. У меня практически нет шансов.
– И с такими мыслями идти на дуэль? – возмутился Монтейн. – Да еще на эту… сакральную? Когда идешь на дуэль, надо знать, что победишь! На твоей стороне истина!
– Кто-то сегодня говорил, что стихов не любит… – пробормотал Кали.
– Какие ж это стихи?
– Монтейн, – неожиданно предложил Кали. – Перебирайся жить ко мне.
Монтейн недоуменно повернулся к нему.
– Мне кажется, с тобой мне будет веселее. Я весь день не знаю, что ты дальше скажешь и что сделаешь. Я тебя не понимаю, Монтейн! Это так интересно, – засмеялся Кали.
– Боюсь, буду тебе мешать, – медленно произнес Монтейн.
– То есть ты на самом деле боишься, что я буду мешать тебе? Не буду. Нет, буду, конечно, но не так сильно, как ты опасаешься. Во-первых, я не собираюсь все дни напролет держаться около тебя. Во-вторых, я не буду заставлять тебя пить и делать то, что ты не хочешь. И в-третьих, Монтейн, ну исполни предсмертную просьбу, а?
– Когда дуэль?
– В том-то и проблема – неизвестно. Пока нет последнего участника. И это может продлиться долго.
– То есть предсмертных просьб я от тебя услышу еще немало, – проговорил Монтейн.
– А в-четвертых, – вкрадчиво сказал Кали, – ты посвящен в важнейшую государственную тайну. Если ты откажешься переселиться ко мне, переселишься в одиночную камеру. У моего папы под рукой есть несколько надежных тюрем. Я попрошу, чтобы он разрешил тебе выбрать, в какой поселиться.
Монтейн неожиданно развернулся и выбросил вперед сжатый кулак. Кали уклонился:
– Нет, только не по носу! – и мигом принял боксерскую стойку.
Монтейн отступил.
– Слушай, ты же граф, в конце концов! – воскликнул он обиженно. – Если б я был графом, богатым и знатным, да пусть даже с этой дуэлью… сакральной… я бы так себя не вел.
– А как?
– А я знаю? Не так! Ты бы в мою шкуру влезть попробовал!
– А что у тебя за шкура?
– Нищий. Безродный. И никаких перспектив! У моего отца было именьице, да только он его пропил-прогулял еще до моего рождения. Он на фермерской дочке женился, так мы у деда-фермера жили в приживалах. Так ведь и к фермерской работе меня не подпускали – как же, дворянский гонор, нельзя! Разве что в конюшне: коневодство – благородное занятие, это можно. Я у тебя только грумом мог бы служить, и то вряд ли, потому что у меня никаких рекомендаций нет. И все, что я умею, – это за лошадьми ухаживать, да стрелять, да в карты играть!
– А Политех?
– А кому я там нужен?! Я же не знаю ничего! Так, несколько книжек прочел. Ты нашу деревенскую школу видал? Это у тебя учителей были десятки, а ты даже слова «археология» не знаешь! Что ты все эти годы делал?
Монтейн, не жалея ботинка, пнул фонарный столб.
– И плачется еще: ах, я самый младший! Опыта нет! Мозгов у тебя нет, вот что!!! Сколько тебе – двадцать?
– Двадцать два.
– Полжизни прошло, а ты ничего не сделал еще! Обалдуй полный! А мне семнадцать! Я свои мозги каждый день упражняю, чтобы еду добыть! А время летит! Я вместо того, чтобы алгеброй заниматься, очки в картах высчитываю!
– Да не нужна она тебе, эта алгебра!
– А вот и нет! Мне как раз алгебра нужна! Я год назад до теоремы Замийля додумался! Только я, представь себе, целый год не знал, что это теорема Замийля, – не было у меня учебника по элементарной математике! Я только здесь, в Столице, нормальные книжки по математике увидел, да чтобы у них обложка была, да все страницы, да чтоб шашелем не поточенные или супом не залитые!
Монтейн вдруг остановился, отступил на шаг, поправил галстук и сказал потускневшим голосом:
– Извините, ваша светлость. Я, похоже, забылся.
Кали подошел к нему и приобнял.
– Эх, Монтейн… Это ты меня прости. Действительно, веду себя по-дурацки. Идем домой, Нолла обрадуем: в кои-то веки я вернусь домой в детское время, да еще трезвый…
Монтейн высвободился.
– Идем, – вяло сказал он.
– А тебе очень обидно было, что твою теорему раньше тебя Замийль выдумал? – немного погодя спросил Кали.
– Нет, что ты! Мне, наоборот, так хорошо стало, когда узнал об этом. Не один я, значит, на белом свете такой ненормальный…
Кали хмыкнул.
– Ладно, придумаем что-нибудь. Может, ты и в самом деле второй Замийль.
– Я – первый Монтейн, – насупившись, ответил тот. – А благотворительности мне не надо.
– Тут кто-то только что кричал, что кроме мозгов у него ничего нет, так что гордость свою спрячь в карман. Сим учреждаю стипендию имени Замийля. Попечитель – граф Менкалинан. Кандидат в стипендиаты – Монтейн… э-э-э… как тебя по имени? Кандидатура рассмотрена, одобрена, поздравляю вас, господин Монтейн.
– Хватит шутить, Кали.
– Это не шутки, Монтейн. Все решено всерьез. Завтра поговорю со своим поверенным. Боюсь, папа немного удивится.
Глава 3Профессор
Декан математического факультета Политехнического колледжа был изрядно озадачен. Это можно было понять по тому, что он раскурил свою ботисскую сигару еще до полудня. Профессор Архилл Тенедос, во всяком случае, привык воспринимать ароматный дымок в столь ранний час именно как сигнал тревоги.
– Ознакомься. – Декан указал Архиллу на стопку бумаг.
Архилл взял документы и начал изучать с повышенным интересом. А декан ходил по кабинету и разглагольствовал о том, что же это такое в нашей благословенной Империи творится, если высшая имперская аристократия озаботилась ни с того ни с сего состоянием математических наук? И кто? Он, декан, еще понял бы, если бы стипендию учредил сам принц Беруджи. Мало ли причуд приходит в аристократические головы время от времени – примеров не счесть. Но чтобы подобное учинил его взбалмошный сыночек Кали… Все знают, кто таков этот Кали-Менкалинан: стоит любую бульварную газетку развернуть – не промахнешься, везде он со своими похождениями. Он-то, декан, полагал, что Кали даже имени Замийля в жизни не слыхал. И нате вам! Пришла блажь в пустую голову! И Монтейн этот самый, видно, ему под стать.
– Не хватало нам тут еще прихлебателей графа! – закончил декан гневную тираду уже пониженным тоном, останавливаясь перед Архиллом.
Тот наконец ознакомился с проектом «мемориальной стипендии имени Замийля», утвержденной лично господином графом Менкалинаном, и сейчас старательно раскладывал по порядку его листы. Предполагалось, что стипендия будет назначаться в помощь талантливым молодым людям из провинции, поступающим в славный Политехнический колледж и вынужденным оплачивать полный курс обучения в сём столичном образовательном заведении.
– Будь она неладна, такая благотворительность! У нас не Академиум!
– Ну, допустим, этого добра у нас и без Академиума хватает, – задумчиво сказал Архилл и аккуратно положил проект на стол. – А так… Чего ты расстраиваешься? Бумаги оформлены как полагается, составлял сам поверенный Беруджи, комар носа не подточит. Так что юридически и финансово «стипендия Замийля» оформлена правильно, деньги выделяться будут. И что плохого, что в Империи каждый год будут подыскивать способного парнишку и оплачивать ему подготовку к поступлению в наш колледж и все годы учебы?
– Да кто же против! – возмутился декан. – Я только за! Сам бы лично отбором занялся! Но это… – Декан ткнул сигарой в лежащий сверху лист, на котором значилось, что первым стипендиатом, согласно пожеланию учредителя, является некто Джессинар Монтейн семнадцати лет, дворянин из Озерного края. – Что ты об этом думаешь?