Нет, это не сказка. Это быль. Пока рядом с нами живут такие люди… Ну, вы меня поняли. Можно надеяться. Держаться. Жить дальше. А кто в силах — «идти и поступать так же». Дай вам Бог этих сил.
А если для кого эта история — «лубок» и «экзальтация»… — то вам пора к кардиологу, господа. Чтобы срочно отвязать от своего сердца камень. Поверьте, он там совершенно ни к чему. Я теперь это точно знаю.
Саша и Настя
Да что ж болячка-то опять привязалась! Жить бы да радоваться, слушая, как любимый двоечник рассказывает, что на обед едят крабы, проливая на диван очередную чашку крепкого сладкого чая. По дороге в школу спокойно напоминать голосом Подлизы из «Мишек Гамми»: «Закрыть рот!» — а то холод собачий и снег прямо в рот сыплется… Нет ведь, тащишься по школьной лестнице с ребенкиным портфелем, а под ребро как дубину всунули и курочат… И в таком состоянии — еще за подол шубы дергают наверху-то лестницы!
— Мама, мама!!! НАСТЯ! Н-А-С-Т-Я!
— Мммм… — отзываюсь, уговаривая себя: «Еще немного, вот уже дверь класса…»
И только там — обернуться. И встретить исстрадавшийся, но полный оптимизма взгляд Лены. И увидеть нежную, как облачко, Настеньку, с ее трогательными отсутствующими зубками, что должны были вырасти еще в том году. Настеньку, дважды лежавшую в реанимации с так и не выясненной болезнью мозга. Настеньку, чьи вены оказались сожжены первой же системой, ножки изуродованы катетерами. Выписанной с комментариями «нечего ездить, вам нигде не скажут, что это такое».
— Настя пришла — смотрите на Сашу! — толкают друг друга девочки, краснея и хихикая.
Саше не до них, он уже снимает с парты стул для Насти, вешает ее портфель. Настя принимает все как должное, внимательно смотрит на маму, которая выкладывает Настины тетрадки с Винксами, пенал с Винксами и ставит на парту пакет — тоже с Винксами.
Саша несется к учительскому столу, трясет бедную учительницу: «Настя, Настя пришла!»
Пока мы с Настиной мамой обмениваемся новостями, наши дети уже подсели друг к другу и оживленно что-то обсуждают…
Забираю Сашу после уроков. За Настей тоже приходят. «Мы — пингвины!» — вспоминает Саша их старую игру. «Чив-чив», — отзывается Настя.
Идем. Лялек не оторвать друг от друга. Саша трогательно оберегает ее, поддерживает. А разговаривают они всю дорогу просто: чив-чив. Только интонацию меняют. Все ж понятно без слов.
Доходим до детской площадки. Ну и где Сашина знаменитая «отмазка» на тему «я трус и никуда не пойду»? Лихо катается с горки, скачет по обледеневшим досочкам на цепях, отвыкшим за зиму от детских ног. Настя смотрит на него с поистине материнской тревогой, уговаривает не лихачить, но Сашу не остановить!
— Дети, по домам!
— А нам не холодно! — кричит Настя.
— Ну конечно, им не холодно, они же пингвины, — бурчу я, глядя на Ленины сапожки на тонюсеньких высоких каблуках. Все-таки насколько они миниатюрные и насколько мы… — эх!
Еле-еле растаскиваем по домам. Все-таки родимые двадцать мороза и ветер — не самая прогулочная погода.
— Мама, мама, а можно мы с Настей каждый день будем ходить после школы на эту площадку? Каждый-каждый… ну, пока совсем уж взрослыми не станем?
Вот мы и дома. Саша скачет в одной штанине по дивану, вопит на весь дом:
— Чунга-чанга, синий небосвод,
Чунга-чанга… просто обормот!
И злодейски хохочет.
Как там, в песне-то. Чунга-чанга… Небо видит нас.
Концерт в Утевке
Чего ни в коем случае нельзя делать — это детям диски доверять. Сама виновата: «Поищи мне, сыночек, диск…» Сыночек поискал-поискал да и ушел, надоело ему. А пизанская башня из дисков, в процессе поиска сооруженная, постояла-постояла да и рухнула. Как говорится — а убираться все равно было нужно.
Одна коробка раскрылась. Поверх обложки стремительным почерком — несколько строк: «Батюшке Димитрию и его семье — помощи Божией!» И подпись на самом диске. Это альбом песен Светланы Копыловой. Если меня спросят, откуда взялся диск, — я не моргнув глазом отвечу: «Из Утевки!»
Утевка — это такое село в 60 километрах от нашего поселка. Село старинное, с вековой историей и величественным храмом. А прославилось это село на весь мир одним-единственным человеком. Не стоит, говорят, село без праведника. Вот и явил Господь в Утевке праведника Своего.
Григорий Журавлев родился в 1858 году в крестьянской семье. Инвалид с детства, он не имел ни рук, ни ног. Однако семья смиренно приняла свой крест и как могла заботилась о мальчике. Рассказывают, что ребенок имел невероятное рвение к храмовым службам: если некому было отвезти его в церковь, то он ложился на землю и катился по траве до церковного порога. Когда он подрос, родные позаботились о том, чтобы он мог посещать школу. Впоследствии он экстерном закончил Самарскую мужскую гимназию.
С некоторых пор мальчика стали заставать за таким занятием: взяв в рот палку, он рисовал на земле. Рисунки были необычайного мастерства. Земляки смогли определить инвалида Григория на учение к самарским художникам. Вернулся Журавлев в село мастером-иконописцем. Он создавал иконы, а при помощи братьев смог расписать утевский храм в честь святой Троицы. Создание фресок было настоящим подвигом для Григория: иконописца поднимали под купол храма на специальных приспособлениях, ремни врезались в тело, рот немел и распухал. Слава о Григории стала всероссийской, когда он преподнес в подарок цесаревичу Николаю — будущему императору Николаю Второму — икону святителя Николая Чудотворца. Иконописец был вызван в Санкт-Петербург и встречался там с августейшей семьей. Мастеру была назначена немалая пенсия, но Григорий, живший поистине аскетично, приобретал на эти средства краски и продолжал работать и славить Бога. Сохранились воспоминания, что Григорий никогда не роптал на свою участь, любил пошутить и был человеком жизнерадостным.
Впервые приехав к утевскому храму, мы сразу отправились к могилке праведника Григория. Стояли на коленях у креста и думали о настоящем воине Христовом, который не впал в уныние, не отчаялся и не озлобился, а всей своей жизнью прославил Господа. К его иконам — тянешься. К «современному» письму всегда относилась тяжело, но иконы Журавлева — это другое. Молишься перед ними — и чувствуешь, как он молится вместе с тобой.
…Еще мечтал он рисовать,
Ведь мог он кисть во рту держать,
И рисовать он стал Того,
Кто сотворил таким его.
Так поет о Григории Светлана Копылова. Примерно в то же время я узнала ее песни. Искренние и прямодушные, они появились как стена, на которую можно опереться. И меня нисколько не удивило известие, что автор этих песен отменила зарубежную поездку и приняла приглашение выступить на концерте в честь престольного праздника утевского храма.
В тот день, когда исполнительница должна была вот-вот проехать по дороге из самарского аэропорта в Утевку — то есть мимо моего окна, — я умудрилась заболеть. Лежала в кровати и ждала, подействуют ли лекарства, когда муж рассказал мне о престольном празднике, о визите певицы и о том, что мы приглашены на концерт.
— Поехали! Поехали! — закричал сын — главный поклонник творчества Светланы Копыловой в нашей семье, стаскивая с меня одеяло.
И я поняла, что не могу лишить своих родных такого праздника. Через считаные минуты муж заводил машину, я пила горстями таблетки, а сын, вне себя от радости, скакал и громко пел, забывая закончить, то одну, то другую песню.
И вот мы на месте, у Свято-Троицкого храма. Кое-как поднявшись (ехать пришлось лежа), я выбралась из машины и отправилась на поиски сына, который выскочил первым, уже умчался в церковь-именинницу и спрятался где-то в березовом убранстве храма.
Затем отправились к клубу. Было тепло и солнечно, приглашенные стояли на улице. Говорили о том, что гостья уже прибыла, однако произошло недоразумение: в аэропорту потерялся багаж. «Искушение…» — говорил кто-то. «Так и есть, в дорожном платье и только с гитарой в руке», — отзывались ему. «И как она теперь?…» Сын даже всхлипнул, волнуясь за любимую певицу.
В дорожном платье и с гитарой в руке. Так и вышла на сцену Светлана Вадимовна. Горячо поприветствовала зрителей, поздравила с святым Праздником — и взяла первые аккорды.
Зал на глазах преображался. Кто-то изумленно смотрел на сцену, будто недоумевая, какая такая сила переворачивает сейчас все внутри. Кто-то плакал навзрыд, кто-то улыбался сквозь слезы.
— Что вам еще спеть, мои дорогие? — спрашивала исполнительница.
Люди называли каждый свою любимую песню. Один раз мой сын громче всех закричал: «Про слезинку грешника!»
— Ну, что ж, — улыбнулась Светлана Вадимовна. — Специально для Александра…
Остальные слова потонули в хохоте, закончившемся только с первыми словами песни. А Саша застеснялся, залез под кресло и там слушал долгожданные строки:
По лесенке прозрачной, как звездные лучи,
Спускались осторожно сто ангелов в ночи
И разошлись, простившись, по весям кто куда
Исполнить повеленье, что Сам Господь им дал.
Багаж, кстати, нашелся и был доставлен в Утевку как раз к завершению концерта.
Уезжали из Утевки поздно ночью. Сын ронял диски, прижимал к себе книгу текстов Светланы с подписью «Дорогому Александру» и сонным голосом вспоминал, как певица поделилась с ним минеральной водичкой, когда он мужественно отказался от «нельзяшной» газировки, которой угощали детишек.
Снова поставить диск. Найти ту самую, про Утевку. Про Григория Журавлева. Так просто и по-детски:
Ну, а потом его душа
Летела, как воздушный шар,
Прочь от земли, под кров Того,
Кто сотворил таким его.
— Мам, я тоже так хочу — к Богу, — шептал Санька, засыпая.