Они подошли к дворцу, около которого стояли три вертолета. Их лопасти вращались вхолостую. Увидев королевскую чету, военный в чине тысячника вытянулся во фрунт.
— Ваше величество, вас и вашу дочь велено доставить домой, — сказал он, преданно глядя на Гертруду.
— А как же я? — растерянно спросил Эдмунд, видя, как его жена садится в вертолет. Она даже не оглянулась на него. Никогда еще король не чувствовал такого унижения.
— Ваше величество забирать не велено. Вы же не оставите свой народ в беде? — тысячник был крайне серьезен.
— Вы не можете меня бросить здесь! — завизжал Эдмунд. — Я же король!
— Да, все верно, король, — согласился тысячник. — Так иди и исправляй все, что наделал, проклятый болван. Помоги людям построить новую жизнь. Докажи свое право на власть. Если сумеешь, то твоя жена и дочь вернутся к тебе. А пока — пошёл вон!
В то же время. Брант.
Эйлин пришла вечером первого дня после катастрофы и бросилась ему на шею, рыдая. Мать умерла, отец и братья на заработках. Что ждало одинокую девушку в рабочем районе, когда мир рухнул в бездну? Да тут и не нужно быть гением, и так понятно.
На следующий день они пошли на промысел вместе, оставив маму дома одну. Брант строго напутствовал ее.
— Мама, никому не открывай, кто бы ни пришел. Если будут ломиться в дом, стреляй сразу. Я зарядил ружье, вот курок.
— Брант, — удивленно посмотрела на него мама. — Но я не смогу выстрелить в человека.
— Тогда мы умрем от голода, — абсолютно серьезно сказал ей сын. — Поверь, мама, все очень серьезно. Ведь еще даже ничего не началось. Не пройдет и недели, как на улицах начнется резня.
— Хорошо, сыночек, я постараюсь, — спокойно сказала рано состарившаяся женщина.
— Постарайся, мама, ради меня, — умоляюще сказал Брант. — Если вдруг начнут ломать дверь, стреляй, не задумываясь. Иначе нам конец.
Брант нацепил под плащ пояс с охотничьим ножом, и решительно вышел на улицу вместе с Эйлин. На улице бурлила жизнь. Никогда еще в рабочий день такие толпы не слонялись без дела. Ходить на работу было не нужно, и жители города бродили по его улицам, жадно посматривая по сторонам. Цены на продукты выросли сначала втрое, потом впятеро, потом стали какими-то немыслимыми. Сегодня все магазины были закрыты. Даже до самых недалеких продавцов дошло, что подвоза продуктов больше не будет, а деньги теперь никому не нужны. Единственным осмысленным делом, на которое сподобились горожане во главе с полицией, вооруженной табельным оружием, стало конфискация остатков горючего и транспорта. Из города эвакуировали детей. Автобусы и грузовики раз за разом вывозили ревущих малышей, которых грузили туда рыдающие родители. Каждому на одежде вышили нитками имя, фамилию и возраст. Грудничков отдавали старшим девочкам, которые теперь за них отвечали. На главной площади стоял непрерывный женский вой, от которого шевелились волосы на голове. Это было самое жуткое зрелище, что Брант и Эйлин видели в жизни.
— Пойдем отсюда, — сказала Эйлин, у которой на глазах стояли слезы. — Я не могу на это смотреть.
— Пойдем, — сказал Брант, стряхивая с себя наваждение чудовищного горя, которое висело над площадью. — Надо найти работающий магазин. Любой, с чем угодно. И надо похоронить твою маму.
Из двух этих дел они сделали только одно. Работающего магазина они так и не нашли. Их в Третфорде больше не было.
4 день катастрофы. Брант.
На следующее утро они снова вышли на улицу. Детей в городе практически не осталось, их тысячами вывозили в соседнюю Мерсию, до которой было два часа пути. Сейчас загружались последние автобусы, и облако ужаса все еще висело над главной площадью, где голодные люди расставались со своими голодными детьми. Эйлин, вытирая слезы, ускорила шаг. И даже Бранту было не по себе от этого зрелища. Они шли прямо к магазину, где, по слухам, еще была еда. За поясом у Бранта по-прежнему был нож, Эйлин шла без оружия. Какое еще оружие у хрупкой девушки? Трое ребят из их района должны были подтянуться туда же к восьми утра, и у них был план. Айкен, Идгар и Осмонд. Лучшие друзья детства.
Что-то новое разгоралось в груди Бранта. Каким-то ветром унесло тот тоненький слой амальгамы, что зовется воспитанием и цивилизованностью. Его чувства обострились. Он как будто видел дальше, чем раньше, и слышал шумы, на которые раньше не обращал внимания. Грудь его вздымалась, разрываемая сердцем, что было накачано адреналином. Он видел впереди смерти, много смертей. И он не хотел для себя этой участи. К собственному удивлению, ему было плевать на остальных. И этот холодный циничный расчет в собственной голове даже немного напугал некогда хорошего доброго парня, который приводил в умиление окрестных тётушек. Брант хотел жить. Его друзья хотели жить. И Эйлин, только что похоронившая мать, тоже хотела жить. Сегодня ночью она накинулась на Бранта, как будто стараясь привязать к себе парня своими не слишком умелыми ласками. Нет, не так, именно это она и делала, неосознанно используя то оружие, которое дала ей природа, чтобы выжить. Он был ее якорем в этой новой реальности, без него она погибнет от голода через несколько дней. Она это понимала совершенно отчетливо. Эйлин тоже потеряла все иллюзии, и на ее юном личике залегла первая в жизни складка между густых бровей.
Видимо, план был не только у них. Перед магазинчиком стояла толпа. Брант переглянулся с ребятами. Они сделали вид, что незнакомы, но начали постепенно сближаться на расстояние пары шагов друг от друга. Гул в толпе нарастал, и самый нетерпеливый начал стучать в дверь кулаком. Ответа не было. Невзрачный магазинчик, плотно закрытый ставнями, был темен и молчалив. Несколько человек ушли домой, опустив плечи, но большинство осталось, мусоля в руках деньги, которые они были готовы отдать за еду. Любое количество денег за любое количество еды, и это было немыслимо для добропорядочных горожан.
Несколько старух с безумными глазами начали однообразно подвывать, пугая окружающих своим видом. Всклокоченные мегеры, в которых сложно было узнать благообразных некогда пожилых дам начали отрывать ставни, не замечая того, что ранят пальцы. Толпа, почуяв кровь, всхрапнула, как дикий зверь.
— Держись подальше от стекол, — негромко сказал Брант Эйлин. — Сейчас сорвут ставни, и кого-нибудь вдавят внутрь. И я этому человеку не завидую.
Та понятливо кивнула. Ставни, которые состояли из тонких металлических полос, наконец, оторвали. Множество людей совершенно случайно прихватили с собой, кроме денег, топорики, ножи и монтировки.
— Сейчас! — предупредил Брант. — Парни, не дайте себя втащить туда.
Толпа качнулась вперед, и с натужным треском каленое стекло лопнуло, распустив на лоскуты лицо одной из старух, которая жадно прижалась к витрине, пытаясь разглядеть что-то в темноте. Истошный визг ударил по ушам горожан, и все новые жертвы расчистили своими телами путь голодной толпе. Каленое стекло витрины резало не хуже ножа, и люди, прорвавшиеся в магазин, скользили ногами в крови, что текла из ран истошно орущих людей. Но всем было плевать. Кто-то поскальзывался в липких красных лужах, и равнодушные товарищи по несчастью шли прямо по ним.
— Действуем!
Парни и Эйлин зашли внутрь, игнорируя людей, жадно сгребающих с полок немудреные остатки товара. Ребята огибали начавшиеся драки, где призом была банка рыбных консервов. Они шли в подсобку. Идгар и Осмонд стали в узком коридорчике, достав из под полы обрезы отцовских двухстволок. Брант, как слесарь, сноровисто вскрыл дверь принесенным инструментом. Кое-кто из зала двинулся к ним, но остановился, увидев стволы, направленные на них.
— Даже не думай, — сказал Осмонд. — Завалю, как нечего делать.
Побледневший горожанин ретировался, он что-то увидел в глазах парней. И это что-то сулило смерть.
— Внутрь! — скомандовал Брант. Они ввалились в подсобку, блокируя дверь, чем попало.
— Осмонд, держи дверь! — скомандовал Брант. — Идгар, Эйлин, таскаем!
Они открыли заднюю дверь, через которую поставщики завозили товар. У них были считанные минуты. Ящики, мешки, картонные коробки. Все без разбора летело в пикап, рядом с которым стоял Айкен, сжимающий ружье побелевшими пальцами.
В дверь подсобки застучали, и импровизированная преграда из стеллажей и письменного стола долго продержаться не могла.
— Я буду стрелять! — с ноткой истерики закричал Осмонд.
Грохот только усилился, и в дверную щель пролезло разъяренное лицо. Толпа буквально вдавливала внутрь первого смертника. Осмонд прицелился, давя на курок побелевшим пальцем, но выстрелить так и не смог.
— Айкен, за руль! — скомандовал Брант, закидывая в пикап последний ящик. — Все в машину!
Они тронулись, набирая скорость в узком переулке. Навстречу им показались трое решительно настроенных мужиков, один из которых начал поднимать ствол ружья.
— Газуй! Дави их! — истошно завизжала Эйлин, и Айкен нажал на педаль газа, да так, что старенький пикап подпрыгнул, сшибая мужиков, как кегли. Один из них упал под левые колеса, а пикап проехал по нему с явно слышимым хрустом, который прервался коротким воплем. Они выехали на улицу, забитую народом, с максимально возможной скоростью, пугая всех перекошенными лицами и оружием, которое даже не подумали спрятать. Они мчали за город, в направлении, противоположном их домам. Минут через десять безумной гонки по пустой дороге они остановились, успокаивая дрожь в пальцах. Брант сказал:
— Вроде получилось! Что теперь делаем? Можем ночью вернуться домой и поделить еду. Но у меня есть предложение получше.
— Говори, — сказал невысокий крепыш Айкен. — По домам нам оставаться нельзя. Если узнают, что есть еда, нас просто убьют ночью.
— Я о том же, — кивнул Брант, — у нас бензина в обрез. Надо брать родню и уходить из города.
— Куда же? — изумился Осмонд. Тот тоже был невысок, но щуплый, злой и резкий. — Только если отжать какую-нибудь ферму.