Рунат закашлялся, помассировал горло. Мысли еле шевелились в гудящей голове.
— Что отцу скажем?
— Скажем, 'бизоны' напали. Гроха убили, а нам удалось уйти. Порежешь мне бок, не сильно. Скажем — рана. И тебя бы надо копьем, что ли, слегка кольнуть.
Рунат с трудом встал на четвереньки. Посмотрел по сторонам. Голова кружилась, воздух с трудом, с болью проходил через гортань. Среди травы, в луче солнца блеснул ярко-зеленым цветом 'косулий глаз'. Рука Руната потянулась к камню…
*Мухил — неженатый молодой мужчина, холостяк.
*Малиса — летняя распашная одежда без рукавов из шкуры животного, что-то вроде меховой безрукавки, с длинным ли коротким подолом.
*Добруска (руг.) — собака женского пола, от добера — прирученного (доброго) волка.
*Сатуй — большой праздник по окончанию традиционного важного обряда, например, обряда инициации или выборов вождя.
*Мусса — алкогольный напиток из перебродившей смеси меда и дикого винограда.
*Акуд — подземный мир, куда по представлениям первобытных людей переселялись души умерших.
Глава первая. Набег
Пронзительный свист кнута, рассекающего воздух, и судорожный вскрик человека. Надсмотрщик спешил выслужиться, заметив вождя. Руната сопровождали двое: колдун Ирас и ариг* Хран. Они осматривали новый участок земли, подготавливаемый под посадку пшеницы.
Стойбище племени Лося располагалось почти в предгорье, на границе лесной и лесостепной зоны, на широком отлогом берегу небольшой реки. Когда-то гарты, после паводка, просто засеивали низинный участок между стойбищем и рекой семенами пшеницы, используя для обработки почвы каменные мотыги. Со временем, подсмотрев некоторые технологии у бобров, научились строить примитивные ирригационные системы, комбинируя плотины и канавы. С помощью плотин часть воды задерживалась во время паводка. Через канавы вода перераспределялась и отводилась, в случае надобности, после сильных ливней, когда река временно выходила из берегов.
Сами гарты земляные работы не выполняли. Использовали пленных.
Воин-надсмотрщик подбежал к вождю, остановился в ожидании распоряжений.
— Как дела? — процедил Рунат. У вождя были добрые голубые глаза, но на дне их таился ледяной холод. Длинные, завязанные в хвост, темно-рыжие волосы на висках покрывала седина.
— Плохо, — воин переминался с ноги на ногу. — Мало людей. А сегодня еще один молодой хотел убежать через болото, как-то веревку развязал. Пришлось застрелить, а то бы ушел.
— Сколько раз говорить — проверяйте чаще узлы. Особенно по утрам, — проворчал ариг. — Им по ночам делать нечего, вот и распутывают.
Рунат покосился на Храна и тот замолчал.
— Вижу, что людей мало. Когда зерна сажать будем? — вождь смотрел уже на колдуна.
Тот сделал важное лицо, загнул несколько пальцев на правой руке:
— Дней пять, и луна умрет. Потом жертвы приносим. И смотрим, что Идол скажет.
Вождь задумался, затем перевел взгляд на арига.
— Воины готовы?
Хран кивнул головой.
— Разведчики вернулись?
— Да. Все в порядке. Нашли лесовиков. Две ночевки на лошадях.
— И дети есть?
— Есть.
— Хорошо. Две ночевки, говоришь?
— Угу.
Рунат с прищуром посмотрел на весеннее небо:
— Пусть поедят и отправляйтесь. Пацанов не упустите. Вечно они у вас сбегают.
— Сам прослежу.
Хран направился к стойбищу. Вождь и Ирас проводили его взглядами.
— Может, зря мы столько зерен сажаем? Все равно мало вырастет, — посетовал вождь.
— Не скажи. В прошлом году на пять корзин больше собрали, — возразил колдун. — И вообще, когда летом не сухо, хорошо растет. Надо бы осенью плотину повыше сделать. Чтобы вода весной не ушла рано.
— Где людей брать? Лесовиков и так почти не осталось, — недовольно пробурчал Рунат.
— Если бы свиней побольше развести, тогда и раби можно на зиму оставлять.
— Тебе бы только все больше и больше. Ну, вот будет у нас зерна и свиней, как… — вождь поискал сравнение, — как травы на земле. Что будем делать? Куда девать?
— Как куда? — удивился Ирас. — Обменяемся.
— На что?
— На копья, шкуры. На мед. У 'косуль' можно лошадей выменять. И тех же свиней.
— Свиней? Еще что ли?! Свиней на свиней? — Рунат в раздражении сплюнул. — Дурак ты, Ирас. А еще колдун. Мы осенью свиней на копья меняли и шкуры. И прошлой осенью то же самое. У нас этих копий и шкур самых разных теперь на три племени хватит. Что их, солить?
— Зачем солить? — колдун не понимал юмора. — Копья пригодятся. Вдруг, воевать будем? А шкуры… Может, у кого-нибудь там, за степью, шкур нет? Обменялись бы.
— Ну, иди за степь, меняйся. Если 'бизоны' не поймают и уши не отрежут, — старый спор вождю надоел. — Пошли, поедим твоей свинины. Копченая еще осталась?
— Осталась.
Вождь и колдун пошагали к стойбищу. Рядом они выглядели забавно: приземистый Рунат и высокий, нескладный Ирас.
— Эй, давайте, чего встали?! — надсмотрщик вернулся к своим делам.
Кнут рассек воздух.
— Теперь я хочу быть разведчиком! — заявил на обратной дороге Данул. Он задиристо смотрел на старшего брата, уперев худые кулачки в бока. Несмотря на маленький рост и юный возраст, Данул имел в общине 'лесных людей' стойкую репутацию драчуна, забияки и скандалиста. Его старший брат Павуш знал это хорошо, как никто другой. Впрочем, и про самого Павуша нельзя было сказать, что он отличался особым послушанием.
Мать обоих сорванцов Олия так и говорила сородичам: 'Мои уже родились с шильями. У Павуша оно в голове, а у Данула в заднице'. Этими словами Олия намекала на то, что отец братьев славился среди 'лесных людей' умением изготовлять из шкур одежду и обувь, и никогда не расставался с костяным шилом. Даже под лежанку его клал, — ехидничала в свое время Олия, — оттого дети такими и получились.
Справедливости ради заметим, что острый язычок Олии являлся следствием ее сообразительного и быстрого ума. И 'шило в голову' ее старший сын получил в наследство не от отца, а от матери. А вот Данулу непоседливый и, отчасти, вздорный характер перешел по мужской линии. Собственно, за этот характер дух леса Лашуй* и наказал умелого скорняка, отправив его оману* раньше времени в акуд.
Отец братьев был не прочь в свободное от полезных занятий время употребить 'веселящие' напитки. А так как 'режим труда и отдыха' вольные лесовики* устанавливали себе сами, на свое усмотрение, то 'веселился' скорняк не так уж редко. Особенно он уважал муссу. И однажды, употребив ее сверх меры, поспорил с приятелем на бурдюк любимого напитка о том, что без труда, вот прямо сейчас, добудет большой медовый 'язык'.
А начался спор с того, что приятель, бортник, ненароком задел скорняка, принизив род его занятий.
— Ну, вот ты, скрняк, — заметил первобытный пчеловод, запинаясь языком за зубы после третьей колы* муссы. — Шкры там вделываешь, одежду шьешь. Это хршо. Но без одежды пржить можно. А без меда — ни за что.
— Почему? — удивился скорняк.
— А так, — ответил приятель. — Смтри.
Встав с пенька, бортник снял с себя малису и, оставшись голышом, довольно, хотя и криво, улыбнулся:
— Вот, вишь? Я без малисы и хоть бы хны.
— И чего? — спросил скорняк, пытаясь дотянуться до бурдюка с муссой, лежащего у пенька. Но бортник отодвинул посудину с живительной влагой в сторону.
— А вот того. Без одежды пржить можно, а без меда — нихда. А кто мед добывает? Бо-о-ртники. А, значит, я, бо-о-ртник, главный в лесу члвек. В смысле — самый важный.
— Да ну? — не поверил скорняк, не теряя надежды добраться до бурдюка. Но вредный бортник отодвинул его еще дальше за пенек. — Это почему?
— А кто, кроме меня, мед добудет?
Обиженный скорняк задумался. Бурдюк с муссой принадлежал его приятелю, но поведение того в данный момент не соответствовало стандартам дружбы.
— А я добуду. Спорим?
— Сприм! — охотно согласился бортник. — А на что?
— А на него, — скорняк показал пальцем на бурдюк. — А я — шкуру ставлю. Бобра. Пшли?
— Пшли.
И они, пошатываясь, двинулись в чащу. Вскоре бортник привел приятеля к высокой сосне. Скорняк задрал голову, и она закружилась — дупло располагалось высоко. Ну, просто очень высоко.
— Смтри, выско, — добросовестно предупредил приятель. — И они того, ксаются. Ох и злы-ые. Плзешь? А то того, шкру гони.
Скорняк на секунду засомневался, но занозистый характер и мусса подталкивали на опрометчивый поступок.
— Пльзу, — ответил он самоуверенно. И полез.
Несмотря на большую высоту, до дупла спорщику кое-как добраться удалось. Но когда он попытался вытащить из дупла кусок меда, дикие пчелы набросились на грабителя. А дикие пчелы, заметим, очень злые насекомые. Когда они начали жалить скорняка, тот попытался отмахнуться и сорвался с дерева. С высоты этак метров десять. Хотя в народе и бытует мнение, что пьяным духи помогают, но Оман Лашуй скорняку помогать не захотел. Возможно, рассердившись на него за самоуверенность. Несчастный упал на землю головой вниз и сломал шею к большому удивлению пьяного приятеля.
Так, в результате несчастного случая, Павуш и Данул остались без отца. Пришлось Олие воспитывать сорванцов в одиночку. Хорошо хотя бы, что особенно не голодали. Разве что затяжной зимой, поближе к весне, когда запасы подходили к концу, пояса подтягивали. Помогало то, что Олия была знахаркой-ведуньей — человеком уважаемым, за услуги которого полагалось благодарить. Много Олия не брала, — совесть не позволяла обирать сородичей, — но на прокорм хватало.
Однако братья, один из которых постоянно выдумывал смелые и оригинальные идеи, а второй ни секунды не мог усидеть на месте, считали себя мужчинами, коим не гоже находиться на иждивении у женщины. Следуя этому принципу, они регулярно совершали дальние вылазки в лес в поисках съестного, заставляя мать лишний раз волноваться и переживать.
— Малы вы еще без взрослых по лесу шастать, — укоряла она 'паршивцев' после каждой длительной отлучки. Но, куда там! 'Шилья' они и есть шилья. Разве можно бездельничать с таким инструментом в голове и в еще одном, тоже очень важном для человека, месте?