На этот раз музыканты играли что-то торжественное и пышное, как сам бал. Даль’Кир осторожно взял одной рукой Лишари за талию, а другой потянулся к её ладони. Он подошёл слишком близко, случайно коснувшись тыльной стороной ладони её груди, вызвал смешливо-пьянцеватые возмущения:
— Хэй, судья, мы ещё слишком мало знакомы, — Лишари и Штеппфан стали ритмично двигаться, заходясь в кругах. — Что бы вы трогали меня тут.
— Простите, — выдавил парень, повинуясь её усилию, на миг ему показалось, что эти именно Лишари ведёт в танце, а не он, до чего ему дела нет.
— Ничего страшного, — улыбнулась Пегаст, заметив вектор взгляда; с печалью он взирал на то, как какой-то мужчина крепко держит Калию, а она смотрела ему прямо в глаза, выражение её лица говорило о чудесно глубоком удовлетворении. — Я смотрю вы, мессир, полны тоски?
— Неимоверной.
«Ворон» и «кошка» продолжали танцевать, но Штеппфан избегал взгляда очей Лишари, даже не обращая внимания на её дорогущие ароматные духи. Пегаст же находила это иронично-минорным, ибо она сама чувствовала, что в танце — она главная и судья повинуется каждому её усилию, ему не интересно с ней танцевать. На миг ей даже стало его жалко, когда она сама увидела, как Калия намеренно или нет жмётся к парню, к которому явно чувствовала что-то сильнее, чем просто дружба.
— У вас очень интересный запах духов, — отметила знакомые нотки Лишари, осторожно ступая и стараясь не отдавить ноги Даль’Киру.
— Из Остиана, — ответил парень, не поспевая за ритмом «кошки».
— Вы были в закрытой части Нерима?
— Это подарок.
— Хорошо, — Лишари расслабила руку и отступила назад, расторгая объятия и посмотрев на хранительницу, настойчиво явила мысль. — Штеппфан, если она тебе нравится, то сегодня самый лучший шанс, чтобы сказать об этом. Что бы, — грудь Пегаст вздыбилась от волнения. — Поцеловать её.
— Ты думаешь? — обнадёженно спросил Даль’Кир.
— Да, — погладила она по руке судью в дружеском жесте. — Я надеюсь, у вас всё получится.
Танец стал спадать, когда и музыка притихать, но для Штеппфана возникла удивительная мысль, ставшая и целью. У сердца всё запело, когда он её принял, когда только помыслил о том, что, что может сделать, а взбудораженный ум оформил её:
«Я должен её поцеловать, ну или хотя бы всё же сказать о том, что чувствую».
В театральной зале вновь заговорил ведущий, открывая новую страницу праздника:
— Мессиры и дамы, на этот раз предлагается проявить своё мастерство! — с этими словами на середину вынесли ростовую двухметровую мишень, а слуга нёс на подносе два арбалета. — Самый ловкий получит подарок! Кто решится продемонстрировать свою меткость!?
Первым вызвался молодой седоволосый парень, статный и высокий, красующийся дорогущим жакетом цвета лазурной синевы. Часть его лица скрыта за пушистой маской, богато отделанной коричневым мехом, сотворённой в форме дикого опасного животного.
«Росомаха», — угадал судья.
— Что ж, — погладил оружие Джеспар. — Думаю, что это не будет таким сложным.
— Кто этому мессиру составит конкуренцию?
Вызов принял другой парень. Штеппфан видел, как из чреды народа отделилась фигура в чёрном или тёмном аккуратном и не менее ценном костюме. Он подобен тени, каждый его шаг наполнен осторожностью, как у хищника. Пред тем, как мужчина в маске пантеры подошёл к подносам, его за руку взялась девушка. Даль’Кир только отметил её невероятную красоту и остроту рокового образа.
— Тараэль, будь осторожнее, — прошептала она.
Двое мужчин встали напротив ростовой мишени. Конкурс, обыденное веселье для благородных, открыли бывший аристократ и полуэтерна, который по стилю движения напоминает осторожного выходца из Подгорода.
— Стреляй давай, — предложил Тараэль, осторожно взяв приклад арбалета из чёрной древесины и подтянув его к себе.
— Что ж это вы даёте своему противнику шанс первым выстрелить? — усмехнулся Джеспар. — Спасибо за такое великодушие.
Странный полуэтерна сохранил молчание. Джеспар приставил приклад к плечу, втянул воздух и стал целится. Листовой наконечник жадно сиял серебром, пока мужчина в маске росомахе пытался навести арбалет. Палец ласкал стальной язычок, воля давила тряску. Выдыхая, он ещё раз скорректировал траекторию и надавил на крючок. Ложе дрогнуло, и тетива застонала, отправляя болт в полёт, который спустя секунду вонзился в дерево… в двух сантиметрах от центра мишени.
— Ещё чуть-чуть, — улыбнулась «Росомаха», смотря на раздосованный народ.
«Пантера» без лишних слов взял с подноса оружие. Недолго его разглядывая, приклад был поставлен к плечу. Полуэтерна хватило всего пары секунд чтобы взвести арбалет, прицелиться и выстрелить. Свистящий болт резво рассёк воздух и вошёл в чёрную точку на дереве, вызвав вал громких восхищений. Стальной наконечник торчал прямо из центра мишени, говоря о безоговорочном мастерстве мужчины.
— Ты победил, — удивился Джеспар, положив арбалет на поднос.
— Победившему подарок! — объявил ведущий бала.
Второй слуга на обтянутом алом бархатом подносе вынес что-то сверкающее. Штепапфан ясно распознал украшение, это колье, сложенное из начищенного золота и изумрудов. Полуэтерна взял его и поднёс человеку, который был для него оказался очень дорогим.
— Как это мило, — вздохнула Калия, смотря на картину дарения, которая привлекла многие женские взгляды.
Штеппфан, подуставши и утомлённый выпитым, через пелену тусклости видел, как Тараэль отдал его роскошно одетой девушке, которая с радостью приняла дар. Штеппфан снова увидел лишь её неописуемую и роковую красоту, которая выделяется даже среди аристократичной роскоши прекрасных высокородных дам.
— Ты её знаешь? — спросил судья.
— Да, — сказала Закареш, показав судье на столик с фужерами.
— Мессиры и дамы, вам предлагается отдохнуть и послушать чудесную песню, — объявил о новой вехи карнавала ведущий. — На этот раз мы позвали менестреля, которая расскажет историю, которая не оставит вас равнодушными.
В этот раз центральная персона вышла не в центр театра, а встала на самом высоком ярусе. Десятки взглядов сошлись в одной точке, где стояла роскошная девушка. Никто не остался безразличен, как только увидел высокую аэтерна, чей роскошный светлый волос был убран назад, заплетённый в две толстые косы, чудесное милое кругловатое лицо отчасти потаённо за маской белой птицы с жёлтым клювом. Изящная фигура подчёркивалась простым, но довольно дорогим платьем лазурной расцветки, украшенное чудесными узорами и парой драгоценных каменьев. В её утончённых пальцах звенели струны ютившиеся лютни. Накрашенные губы распахнулись и в залу полился чудесный околдовывающий голос, складывающийся в строки песни:
— Одиночеством я проклятое дитя
Имя мое ничего не значит для тебя,
Будущее словно мраком покрыта стезя
По любви твоей душа рыдает моя.
Тень проклятья легла на сердце моё
Боль и мрак разрывает душу вдвоём
О, Мальфас, нечто тёмное губит дитя твоё
Бог, прояви ко мне милосердие своё.
О, что я буду делать, чтоб обрести любовь твою?
Свет во мне погас, я ввергнут в тьмы калию.
Радости мне нет без тебя, печаль на сердце кую
«Есть ли ещё надежда?» — вопрос себе задаю.
Мир стал тюрьмой, где я один, солнце света не даст
Пути нет у меня, Мальфас мне по заслугам воздаст
Страсть веселья и любви мне не доступна, бог их не отдаст
Всё что есть осталось — души разбитой балласт.
Чуткий глаз Штепфана выцепил тот миг, когда глаза Закареш блеснули солёной влагой. Чудесная минорная песнь, посвящённая беспутным и Мальфасу, сыграла и на струнах её души, нашла что-то больное и выдавила слёзы. Что-то отозвалось воем в душе Калии и Даль’Кир не собирался оставаться в стороне.
— Всё хорошо, — подошёл к ней судья, можно было забыть о тревоге, которая была подавлено крепким неримским алкоголем, его рука легла ей на плечо, он прижал её себе к груди.
— Какая… проникновенная песнь, — Калия тронула глаза, вытирая слёзы. — Я выросла на улицах Подгорода и понимаю о чём поётся. Ты не представляешь, что мне пришлось пережить.
— Я тебя понимаю, — крепче он прижал её к себе, и девушка ответила тем, что подложила голову на его грудь, позволив себе расслабиться. — Ты думаешь моя жизнь прошла в спокойствии?
— Только не говори, что ты жил в нищете и вечном презрении?
— Было и такое, — выдавил Штеппфан. — Несмотря на происхождение.
«Давай, сейчас самое время», — появилась мысль, призыв к действию, за который судья зацепился. В конце концов сейчас, опьянённый чувствами и коньяком, он может сказать то о чём трепещет душа, а завтра же из него и пытками это не вытянешь.
— Калия, я хотел бы тебе сказать, — аккуратно заговорил Даль’Кир, ощущая неприятную дрожь в коленях.
— Да, я тебя слушаю Са’Ира.
— Ты мне за… последнее время стала очень дорога. Калия, я…
Как бы Штеппфан не пытался быстро сказать накипевшее, он банально не успевает. Его наглым образом оборвали, когда другая рука погладила плечи Закареш, и послышался крепкий поставленный голос:
— Мессир, я позаимствую даму?
— Я сейчас вернусь, — отстранилась Калия, влившись в массу людей, скрывшись за вычурными кричащими нарядами.
Штеппфан ощутил себя беспредельно одиноким, стоя посреди толпы. Самый важный момент, самый чувственный был разбит. Возможно, это был единственный шанс сказать о чувствах. Мысль о том, что подобного может не представиться, что всю жизнь ему предстоит бессильно смотреть на неё и перемалывать бурлящие чувства, вызывала противную судорогу, прилив жара и разящий холод. Нужно что-то сделать.
— Мальчик, ты так можешь её потерять. Наверное, половина собравшихся следит за тем, как ты пытаешься её охмурить, — на этот раз внимание привлекла среднего роста дамы, от которой веяло чудесными духами, а сама она облачилась в чёрно-белый официальный наряд. — Если ты так будешь стоять столбом, то она проснётся с ним в постели, — последнее кольнуло Даль’Кира.