По мокрой траве мы побрели к вышке. Сержант повозился с ключами, выбрал один и попытался воткнуть его в замок Йеля.
Подергал вверх-вниз, но ключ не подошел. Я хотела предложить ему попробовать другие ключи, но передумала. Это вопрос мастерства.
– Позвольте мне попробовать, – предложила я, протянув руку. С диким взглядом от отдал мне связку, и я сжала ее в ладони, держа выбранный ключ отдельно, потом подняла его и потерла о волосы сначала одной стороной, потом другой.
Этому фокусу меня научил Доггер, так что я не могу приписать себе все лавры, если только за то, что вспомнила эту хитрость.
Поворот, щелчок – и дверь открыта. Я вернула ключи сержанту.
– Военная тайна, – сказала я, и мне показалось, что его хватит удар прямо на месте. Он выругался, но я притворилась, что ничего не слышу.
Достав фонарик из кармана, он осветил нам вход в открытую дверь.
Внутри башни царила разруха. С потолка свисали разбитые панели на голой проволоке, пол усыпан осколками стекла – частично от разбитых бутылок, частично от окон.
– Нам наверх? – спросила я, указывая на узкую лестницу.
– Небезопасно. Аварийное состояние.
Жаль, подумала я. Никогда не была так близко к приключениям в стиле Грегори Пека. Фели и Даффи удавились бы от зависти.
Сержант провел меня в прямоугольную комнату с небольшим выступом на полу и грязной доской. Нажал на выступ каблуком сапога, тот на удивление тихо отъехал в сторону, открыв проход и лестницу, ведущую вниз.
– Вы ведете меня к Астериону? – спросила я.
– Умолкни, – прорычал он.
Я осознала, что хожу по тонкому льду.
– Иди первая, – сказал он, посветив фонариком в бездну.
Я наклонилась и поставила одну ногу на ступеньку.
– Вниз, – велел он, и я почувствовала себя собакой. Не привыкла, чтобы со мной так разговаривали, и мне это совершенно не нравится. Этот человек вполне может оказаться серийным убийцей. Что, если он ведет меня в какую-нибудь подземную комнату ужасов, откуда я больше не выйду? Меня станут искать, но не найдут. Может быть, в следующем веке кто-то наткнется на жалкую кучку праха и скажет: «Господи, кажется, это кости!»
К этому моменту мы спустились вниз по лестнице в яму с земляными стенами, где остро и сильно пахло кислым грунтом, как во всех погребах, над которыми люди жили веками: едкая металлическая смесь уксуса и давно высохшей грязи. Как будто мне штырь в нос всадили.
– Фу! – сказала я.
– Повернись, – велел сержант.
Я медленно сделала, как приказано, и оказалась перед входом в темный туннель. Порог был сделан из железобетона. По остаткам петель я определила, что когда-то здесь была дверь. Сейчас от нее остались только стальной косяк и мрак позади.
Кто-то серьезно подошел к делу.
Сержант перевел луч фонарика на стену, осветив красную коробку. Повернул тумблер, и перед нами открылся коридор, освещенный множеством лампочек в решетчатых металлических коробках, исчезающих вдали, как стайка мух.
– После тебя, – сказал сержант. Неужели он внезапно подобрел? Теперь, когда мы оказались в недрах, в нем что-то изменилось? Или мне кажется?
Я решила проверить и спросила:
– Это безопасно?
– Как носки Супермена, – ответил он и даже засмеялся.
Его прежняя злость куда-то испарилась. Он думает, что может обвести меня вокруг пальца упоминанием персонажа из американских комиксов?
Мы с Карлом изучили его запасы комиксов (казавшиеся бесконечными) вдоль и поперек, и я в курсе о том, что меня повсюду может подстерегать суперзлодей.
Что, если я сейчас иду прямо в его подземное логово? Что, если он – тот самый ужасный Астерион?
Повороты и изгибы этого подземного лабиринта намекали на присутствие Минотавра – мужчины с головой быка, дышавшего пламенем и дымом и пожиравшего всех, кто сюда являлся.
По моему позвоночнику внезапно пробежала дрожь. В следующий миг мне стало жарко, как от адского огня. Что, если я подцепила какую-нибудь ужасную тропическую болезнь, или это так чувствуется взрослая ответственность?
Чтобы избавиться от подобных мыслей, я начала внимательно изучать все вокруг в поисках подсказок… или несоответствия – всего, что могло отвлечь мой встревоженный разум.
Первое, что я заметила, – это отсутствие пыли на полу. Как странно, подумала я, здесь должно быть мусора по щиколотку. Эта башня заброшена уже восемь лет. Она должна была превратиться в помойку, но нет.
Кто-то поддерживал здесь чистоту.
Эта мысль вызвала у меня очередной приступ дрожи. С кем – или с чем – нам предстоит встретиться?
Лейтенант и сержант не отправили бы меня в это место, если бы здесь ничего не было. Это не пикник.
Когда я произнесла имя Астериона, они пришли в ужас. Если Астерион пугает Восьмую армию США, что он сделает со мной?
Что мне сказать ему при встрече? Потребовать немедленно объясниться по поводу убийства майора Грейли или заманить его в паутину слов, как Одиссей Циклопа?
Я сделала глубокий вдох, собираясь с силами. По мере продвижения по коридору запах менялся, теперь он был скорее металлическим и резким, менее земляным и более насыщенным озоном. Мой мозг сразу вспомнил порох и вспышки электричества – наверное, так должна пахнуть лаборатория в замке доктора Франкенштейна. Странно, но эта мысль придала мне уверенности. В подземной крепости нет ничего сверхъестественного.
– Фух, – сказала я, больше чтобы ободрить себя, чем для других целей. Я оглянулась проверить, идет ли за мной сержант. Он шел, но я не могла не заметить напряжение на его лице. Он выглядел как человек, оседлавший ракету.
Мы прошли примерно с полмили, когда туннель – или коридор – внезапно закончился. Перед нами обнаружился круглый стальной люк, который мог быть входом в танк – или в подводную лодку.
Сержант отодвинул меня в сторону и начал возиться с механизмом, запирающим эту штуку и напоминающим огромный водопроводный кран. Как ни странно, он не скрипел.
Дверь безмолвно распахнулась.
– Входи, – сказал сержант.
– Там темно, – ответила я, приблизившись к стальному порогу.
– От темноты еще никто не умирал, – прошептал сержант мне на ухо.
Я ухватилась за край люка и нащупала носком ботинка пол. Он был ниже, чем мне казалось, я поскользнулась и упала, отчего у меня перехватило дыхание.
Когда я приподнялась на руках, люк с жутким металлическим щелком захлопнулся.
Где бы я ни была, мой сопровождающий не собирался оставаться со мной или вести меня обратно.
– Сержант! – крикнула я.
Ответа не было.
8
Мне хотелось заплакать – впервые за много лет. Мне хотелось хорошенько пореветь, от всей души.
Но зачем утруждаться, если меня никто не услышит?
Крики были придуманы человечеством, чтобы звать на помощь. Но если рядом нет ушей, это бесполезная трата сил.
– Крошки! – сказала я в темноту, и это меня рассмешило. Наверное, рептильная часть моего мозга машинально предложила классическое решение, как выйти из лабиринта, – след из крошек. Я удержалась, чтобы не залезть рукой в карман.
Если подумать, это очень смешно. Бесстрашная Флавия охотно пошла следом за молчаливым американским Хи-Мэном[37] в подземный бункер. Фели и Даффи смеялись бы до слез.
Но Фели и Даффи здесь нет. Я в одиночестве.
Не то чтобы я впервые оказалась в такой ситуации. Как-то раз меня связали и заперли в чулане рядом с библиотекой в Бишоп-Лейси, но тогда условия были более цивилизованными по сравнению с теперешними.
Мой хохот сменился хихиканьем – и прекратился. Что можно придумать, когда ты в темноте? Сержант сказал, что от темноты еще никто не умирал, и наверняка он прав. Но кому-то удавалось сделать что-то полезное в кромешной тьме?
Бывало ли такое?
Верите или нет, но первым делом я вспомнила о поэте Джоне Мильтоне. Он написал «Потерянный Рай» и «Возвращенный Рай» после того, как ослеп. Даффи рассказывала, что Мильтон поразительно много помнил и что утрата зрения послужила стимулом для невероятной работы памяти. История битвы между Богом и Сатаной была навеки запечатлена человеком, который не видел даже кончиков своих пальцев. Вот вся истина о борьбе между светом и тьмой.
А теперь я вижу ровно то, что видел Мильтон. Что из этого сможет извлечь мой мозг?
Я напряженно сосредоточилась и собралась с мыслями. Это способ дядюшки Тара справиться с бессонницей. Его дневники были исписаны полезными советами, которые мне время от времени помогали, и сейчас именно тот случай.
Темнота.
Что ж, во-первых, темноту можно услышать. Во мраке звуки заметно отличаются, они как будто усиливаются и фокусируются. Может быть, когда зрение прекращает работу, мозг увеличивает громкость в ушах? Я взяла на заметку мысль о том, что нужно организовать ряд экспериментов для подтверждения этой теории и, возможно, получить Нобелевскую премию.
Но сейчас нет времени.
Мое второе наблюдение – запахи в темноте меняются. Может быть, работает тот же принцип, что со зрением, но этот острый кислый запах тоже усилился, и я от него почти задыхалась.
Я подумала о кислородном голодании.
Но затем мне в голову уже пришла другая мысль, и я начала действовать соответственно. Я высунула язык и лизнула стену. Привкус неприятный – цемент, копоть и масло. Но мне не с чем сравнивать, отсутствовала точка отсчета. Надо было лизнуть стену, когда я находилась в освещенном коридоре.
А теперь я оказалась в кромешной темноте.
В этот момент включился свет – снова ряд слабых лампочек, исчезающих вдали.
Ослепленная, я улыбнулась.
Однажды викарий посвятил целую проповедь объяснению строчки «Веселое сердце делает лицо веселым»[38], а меня вряд ли можно назвать девочкой с веселым лицом. Я не собираюсь пучить глаза и ухмыляться, как сельская дурочка, чтобы выглядеть блаженной. Хотя я не грустна, обычно в присутствии других сохраняю серьезное выражение лица. Легкий способ изоляции от окружающего мира.