И сейчас докажу это.
Я положила подготовленное стекло на маленькую стеклянную подставку, которую с помощью пинцета поместила в стеклянную мензурку, а ту, в свою очередь, поставила на круглую подставку, зафиксированную на надежной стойке хитроумным резиновым зажимом.
Я отчетливо понимала, что у меня достаточно яда, чтобы за секунду убить всех членов боулинг-клуба «Мемориальная лужайка Ватерлоо» в Бишоп-Лейси.
Не то чтобы я собиралась, конечно же. Но никакая осторожность не может быть чрезмерной.
Рядом с образцом я поместила несколько капель перекиси водорода и накрыла мензурку белым керамическим диском.
А потом очень осторожно я зажгла слабый огонь в бунзеновской горелке под мензуркой. Аккуратнее, Флавия. Нам нужна температура не выше ста градусов по Цельсию.
К счастью, по информации дядюшки Тара, сакситоксин плавится при температуре четыреста двадцать градусов по Фаренгейту[20], так что мне не стоит сильно беспокоиться по поводу уничтожения улик.
Для этого не нужно много времени, и, пока мензурка нагревалась, я быстро обошла лабораторию, закрывая ставни.
Теперь комната была освещена только огнем горелки. Я вытащила себе табурет и уставилась на мензурку.
– Флавия! Флавия!
Послышалась серия стаккато по двери.
– Кто там? – без всякого интереса спросила я, прекрасно зная ответ.
– Джек Без Кожи! Явился за твоей душой и селезенкой!
Даже в темноте запертой лаборатории я вздрогнула. Что меня так поразило?
Я вцепилась в край табуретки.
– Флавия! Это я! Впусти меня!
– Убирайся, – проворчала я.
– Это важно! Впусти меня.
Стук не прекращался.
Есть только один способ справиться с упрямой врединой, и это – сохранять тишину. Молчание более эффективно, чем тысяча бранных слов.
– Флавия, открой. У меня для тебя подарок.
Закрываю глаза и мысленно удаляюсь в Антарктиду.
– Смотри, что нашла в коттедже «Мунфлауэр».
Я открыла дверь.
– Давай сюда, – сказала я, протягивая руку через порог.
– Только если ты разрешишь мне войти, – объявила Ундина. – У меня преимущество, и ты должна это признать.
– Котел проклятий! – я сердито смотрела на нее.
– Поцелуй меня в игадицы, – ответила она.
– Куда?
– В игадицы. То, на чем ты сидишь.
– Это называется ягодицы, – поправила я. Надо отдать ребенку должное. Если она не смогла произнесли слово правильно, это значит, что она его где-то прочитала. Как говорит Даффи, есть благодать, которая снисходит на человека только в процессе чтения печатного текста. Надо признать это. Когда-то это была привилегия священства, и умение прочитать вслух по-латыни третий стих пятьдесят первого псалма[21] могло спасти вас от виселицы. Хотя эта практика похоронена несколько веков назад, в некотором роде она еще жива.
Хорошо, что я увлечена химией, а не символами веры и каноническим правом.
– Что ж, поцелуй их тоже, как бы это ни называлось, – заявила Ундина, просачиваясь между дверью и косяком в комнату.
Я отвернулась от нее и сосредоточила внимание на подогревающейся мензурке.
Внутри ничего не изменилось, и мое сердце сжалось.
Но пока я разочарованно наблюдала, начала твориться магия. Кристаллическое вещество засветилось ярким, нереальным голубым светом.
– Флюоресценция! – громко запела я. – Флюоресценция! Флюоресценция!
Значит, яд есть! Сакситоксин! И я молодец!
Я поймала себя на том, что обнимаю мерзкую Ундину.
– Вот так-то лучше, – сказала она.
Я доказала свою правоту. Майор Грейли умер не от отравления бледной поганкой, но от сакситоксина – вещества, известного очень узкому кругу людей, включая меня.
Если бы все факты были известны, я бы оказалась подозреваемой – или следующей жертвой.
На моей щеке был запечатлен влажный поцелуй Дракулы. Я высвободилась.
– Посмотри сюда внимательно, – сказала Ундина и сунула мне в лицо что-то вроде простой деревянной коробки. И завопила: – Света! Больше света неверным!
Я выключила огонь под горелкой и открыла ставни ближайшего окна.
– Дай сюда, – сказала я, ставя коробку на подоконник. – Теперь рассказывай, где ты это нашла?
– В том доме. На кухне.
– Я обыскала кухню и не видела это.
– Просто ты – не удивительная я! – радостно пропела она.
Это дитя начинает действовать мне на нервы. Она кого-то мне напоминает.
– Оно лежало под ящиком со столовыми приборами, – хихикнула она. – Кто бы догадался заглянуть под ящик с вилками-ложками? Никто, кроме меня! – добавила она с жутковатым кудахтаньем, яростно размахивая руками.
Это правда. Плоская коробка такого же размера, как ящик с драгоценной утварью, – самое безопасное место в доме. Кто догадался бы заглянуть под коробку со столовым серебром?
Так вот где майор держал свои ценности.
Любопытно. Что может быть достойно хранения с такой дьявольской хитростью?
Я открыла крышку.
И отшатнулась, не то от удивления, не то от шока, не могу сказать точно.
На дне, в небольших, оббитых черным шелком углублениях лежали миниатюрные фигурки – куколки, сделанные из пустых катушек и выкрашенные в телесный цвет. Они были одеты в искусно сшитые костюмчики – платье и шапочка няни, кожаный передник обувщика, форма водителя лондонского омнибуса…
Я пересчитала их. Ровно тринадцать.
И на поникшей шее каждой фигурки была тщательно сплетенная веревочка из того, что могло быть только человеческим волосом.
– Он был палачом, – прошипела Ундина мне в ухо. – Палачом, Флавия!
Мысленно я была вне себя.
– Видишь? – вопила Ундина, пританцовывая на месте. – Видишь, Флавия?
– Вижу. – И я действительно видела.
Или так мне казалось. Но я также думала о том, что меня обскакали. Это маленькое чудовище влезло в мое расследование и обнаружило самую главную улику. Вся слава достанется ей.
Мне стало плохо.
– О чем ты думаешь? – спросила Ундина.
– Гм-м, – отозвалась я. – Небезынтересно, но не связано с убийством этого человека напрямую.
– Откуда ты знаешь? – поинтересовалась Ундина.
Я подобрала неубедительный аргумент. Может, она не догадается.
– Если бы это было важно, полиция или кто-то еще нашли бы эту штуку при обыске дома и унесли с собой, не так ли? Теперь, когда ты забрала улику, к нам в Букшоу могут прийти с собаками и фонарями и обвинить нас в пособничестве.
– Вздор! – возразила она с раздражающей ухмылкой.
– Что ж, в любом случае я прослежу, чтобы вся слава за ключевую находку, которую просмотрела полиция, досталась тебе. Им будет стыдно. Ну или они назовут праздник в твою часть. Трудно сказать.
– Я думала, ты обрадуешься, – сказала Ундина, и ее улыбка превратилась в гримасу.
– Я счастлива, – подтвердила я. – Просто это незаметно. Я тренировалась подавлять эмоции, и ты должна делать то же самое. Если будешь хорошо себя вести, я дам тебе пару советов. Оставь мне эту коробку, и я изучу ее на предмет отпечатков и тому подобного, а потом отдам инспектору Хьюитту. Он будет в ярости оттого, что его люди ее пропустили.
Не только я не додумалась поискать под ящиком со столовым серебром. Полицейским должно быть стыдно.
– А теперь брысь, – сказала я. – Мне нужно кое-что сделать.
Как только она ушла, я завернула коробку в лабораторный халат и понесла в оранжерею. Доггер будет потрясен.
4
– О боже, – сказал Доггер, когда я вручила ему коробку. Он открыл ее и заглянул внутрь. – Полиция это видела?
Я покачала головой.
– Мы должны вернуть ее как можно скорее. Нет смысла стирать отпечатки пальцев, здесь уже есть ваши и мои.
– И Ундины, – добавила я, готовая провалиться сквозь землю.
– Нужно наилучшим образом воспользоваться временем, которое у нас есть, – сказал Доггер. – Можем мы проследовать в вашу лабораторию?
Через минуту мы уже сидели друг напротив друга за лабораторным столом. Гибкая лампа бросала на коробку яркий свет. Доггер отложил увеличительное стекло.
– Никаких надписей, никаких гравировок, никаких потертостей или царапин.
– Что это значит? – поинтересовалась я.
– Что она довольно новая, – сказал он. – Со временем коробки деформируются. Их задача защищать содержимое. Сделана из красного дерева, что предполагает определенную важность. Недешевый материал. Кто-то настолько ценил содержимое, что заплатил за качество.
– А куколки внутри? – спросила я.
– Фетиш, – сказал Доггер. – Сувениры с ритуальным смыслом.
– Колдовство! – воскликнула я. Это не просто заурядное дело об убийстве.
– Любопытная идея, – заметил Доггер, приподнимая крышку металлическим крючком, который он достал откуда-то из кармана. – Но не думаю.
Он наклонился, чуть не касаясь носом куколок.
– Запаха нет. Ни намека на воск. Никаких благовоний. Они отдают разве что кухонным ящиком и полиролью для серебра. Но мы можем быть уверены, что все они сделаны одной рукой.
– Каким образом? – спросила я.
– Судя по швам на костюмчиках, – объяснил Доггер. – Простой прямой стежок. Рука любителя. Это не искусные швы опытной мастерицы. Очень грубо. Работа энтузиаста, человека, для которого эти фигурки имеют сентиментальную ценность. Почти объекты любви.
Я увидела это своими глазами. После слов Доггера все сошлось. Как патетично!
– Жертвы? – спросила я. – Он был палачом.
Доггер кивнул.
– Даже у правосудия есть жертвы, – сказал он. – И иногда им причинен больший ущерб, чем жертвам преступлений.
– Мне нужно подумать об этом, – заявила я, чувствуя себя выбитой из колеи.
– Нам всем нужно подумать об этом, – согласился Доггер и продолжил: – А теперь расскажите мне о результатах вашего химического анализа.
Я широко открыла глаза. Откуда он знает?
– Запах окисления сакситоксина в присутствии перекиси водорода ни с чем нельзя перепутать, вам не кажется?