– Мы готовы, сеньор Грин.
Карлос Грин обернулся и оторвал взгляд от вод Бискайского залива, таких холодных, но таких манящих. Что и говорить, вид отсюда открывался впечатляющий.
– Прекрасно, лейтенант Редондо. Осмотрим дворец?
– С удовольствием.
Валентина и Ривейро, которые только что проводили патрульных и Сабаделя, молча следовали за Грином. Учитывая обстоятельства, неудивительно, что в воздухе висело напряжение. Валентина подумала, что утро у писателя явно не задалось.
– Давайте начнем с западного крыла, где я живу, – предложил Карлос, направляясь к широкой лестнице в зале.
Лестничный пролет был всего один, дальше просторный коридор, откуда вели двери в многочисленные комнаты. Пол темного дерева, стены и двери выкрашены в белый. Если Ривейро с Валентиной ожидали увидеть что-нибудь необычное, то их ждало разочарование. В комнате прямо над залом обнаружилась прелюбопытнейшая барная стойка цвета морской волны. Тут хранились бутылки с виски, коньяком и прочим спиртным. Наличие фортепиано и множества стульев и кресел вдоль стен намекало, что комната предназначалась для праздников. Карлос Грин словно прочел мысли Валентины:
– Здесь, насколько я знаю, устраивали светские рауты. – Он бросил взгляд на барную стойку. – Прошу за мной, моя спальня в конце коридора. Больше ни тут, ни на верхнем этаже открытых помещений нет. Все комнаты закрыты.
– В смысле заперты на ключ?
– Нет, просто закрыты и не используются.
– Ясно.
Валентина вошла в спальню Грина. Ничего особенного: мебель старая, но не настолько, чтобы считаться ценным антиквариатом. В комнате царил порядок, и это ей понравилось, бардака Валентина не выносила. По спальне можно было судить о хозяине – грамотно организованная, прибранная, чистая комната наводила на мысли о человеке соответствующего склада. С другой стороны, здесь не было ни одной фотографии и вообще каких-либо личных вещей, по которым можно было бы делать выводы о личности Грина.
Ривейро с Валентиной подошли к окну и, многословно восхищаясь видом, убедились в реалистичности рассказа Грина о том, как он утром обнаружил труп. Действительно, из окна можно было увидеть тело садовника точно так, как описал хозяин.
После хозяйской спальни они обошли одну за другой остальные комнаты. На первый взгляд ничего необычного. Просто спальни, кабинеты и небольшие гостиные. Мебель везде старомодная, в хорошем состоянии. Кое-где семейные фотографии, в основном черно-белые.
– Ваша бабушка? – указала Валентина на цветную фотографию приятной седовласой женщины с орлиным носом.
– Да, снято лет пять назад. В молодости она была необычайно хороша. – Грин показал другую фотографию, черно-белую. Девушка на берегу озера.
И правда, само воплощение жизненной энергии. Не такая уж красавица, но даже от фотографии веяло внутренней силой.
– А где была спальня вашей бабушки? – спросила Валентина, которой пришло в голову, что этой комнаты они еще не видели.
– Она чуть дальше на этом этаже. Спальня, соединенная с личной гостиной. Когда дедушка умер, бабушка оставила за собой эти две комнаты, но со временем ей пришлось перебраться на первый этаж, из-за проблем с ногами.
– Разумеется.
– Ту комнату, что внизу, я вам потом покажу, это совсем маленькая спальня рядом с залом, там бабушке было удобнее всего.
– Понимаю.
Они молча осматривали комнату за комнатой. Ни в одном из помещений ни намека на мрачную готику, ничего зловещего или вызывающего ассоциации с чем-то потусторонним, в том числе в бывшей спальне покойной сеньоры Грин.
– Здесь все в идеальном порядке, – с легким разочарованием заметил Ривейро. Снаружи дворец производил куда более зловещее впечатление, чем внутри. – А на чердак поднимемся?
– Конечно, – кивнул Грин, – идемте. Но чердак пустой, там ничего нет. Мальчишкой я играл на другом чердаке, в восточном крыле. Его специально отдали нам, детям.
– У вас есть братья или сестры?
– Двое. Когда мне было лет двенадцать-тринадцать, я приезжал сюда с братьями и кузенами на все лето.
– Интересно.
– Что тут интересного?
– Ну довольно необычно проводить лето не в Калифорнии, а в Кантабрии.
– Моим предкам-калифорнио не хотелось терять связь с испанскими корнями. Такое происхождение, как у нас, – претензия на определенный статус, в США подобные штуки ценятся. Это престижно. А уж если вы сюда приезжаете на лето… это вообще. У меня же не просто так имя испанское.
– Я уже второй раз за день слышу слово “калифорнио”, но уверяю вас, это все для меня в новинку.
– Я понимаю, – улыбнулся Грин. – Но вы не подумайте, когда нас, мальчишек, привозили сюда на лето, мы не то чтобы страдали. Климат, конечно, похуже, чем в Калифорнии, но ловить волны в Суансесе можно не хуже. Море для нас было что дом родной.
– Вы занимались сёрфингом? – с интересом спросил Ривейро.
Грин засмеялся.
– В двенадцать лет я просто кувыркался в волнах, а вот в свой последний раз приехал сюда уже профессионалом.
– Вот как? – отозвалась Валентина. – И когда был этот последний раз?
– Когда мне исполнился двадцать один год, – ответил Грин, открывая последнюю дверь на чердаке, который они осматривали за разговорами.
– И потом уже в Кантабрию не возвращались?
– Нет, до этого лета не возвращался. Двадцать лет…
– Время быстро пролетело, – улыбнулась Валентина. – А вы все еще профессиональный сёрфер?
– Какое там. Травма. – Грин показал на правую ногу, но вдаваться в подробности не стал. – Иногда занимаюсь, просто чтобы не терять форму, в свое удовольствие. Вообще, я каждое утро делаю несколько заплывов, я же говорил, что привык заниматься спортом рано утром.
– Да, точно. На Пляже безумцев?
– Обычно да, но иногда на Сомо или Льенкрес.
– Лейтенант, – вмешался Ривейро, – тут вроде все в норме. Я проверил окна, никаких следов проникновения.
– Хорошо, – кивнула Валентина. – Тогда пошли в восточное крыло.
Карлос Грин повел своих гостей вниз по лестнице на второй этаж, а оттуда по коридору они перешли в восточное крыло, где, по утверждению Пилар Альварес, и поселилась нечистая сила.
Однако восточное крыло мало чем отличалось от западного, разве что вместо бального зала здесь было несколько спален. Они проверили все двери и окна и не нашли ничего подозрительного.
– Есть ли вероятность, что неисправна сигнализация? – спросила Валентина.
– Нет. Сигнализацию специально проверили в начале лета, как только я приехал. Насколько мне известно, она в идеальном состоянии, но я могу дать вам телефон охранной фирмы, которая ее обслуживает.
– Да, оставьте их номер, мы с ними свяжемся. А где панель управления?
– Все вместе у входа.
– Все вместе?
– Панель и ключи.
Валентина в недоумении ждала пояснений. Грин улыбнулся.
– Просто мы ключами не пользуемся, мне этой вашей испанской манеры не понять. Мы набираем код для входа.
– Что, в Америке ключами не пользуются?
– Ну, мы, конечно, знаем, что это, но обычно просто набираем код на входе. Уж от уличной двери точно никто не будет связку ключей таскать.
“Какие продвинутые”, – подумала Валентина и почувствовала себя динозавром.
– То есть, чтобы войти, вы набираете код и отключаете сигнализацию?
– Да. Это если сигнализация вообще включена. Сейчас я ее включаю только на ночь.
– Разумеется. У кого есть код?
– Так… Код для входа знаем я, домработница, садовник. Код от сигнализации знаю только я. Нет, Лео тоже его знал, потому что он круглый год заходил в дом и ухаживал за зимним садом. Да, еще его знает Серредело, это адвокат, который ведет дела. Ему нужно впускать клининг. Уборщики приезжают каждые пять-шесть недель, и он сам открывает дом для них.
– Больше никто?
– Больше вроде бы никто.
– Ну хорошо. – Валентина посмотрела на часы. – Что мы еще не видели? Только чердак в этом крыле?
Грин кивнул и повел их наверх. Они оказались в очаровательном, совершенно волшебном месте. Стены были оклеены обоями с цветочным узором, уже пожелтевшими и кое-где обвисшими, но благодаря остроконечной крыше огромное помещение выглядело очень уютным. Чердак был залит светом, попадавшим сюда через узкие прямоугольные окна, расположенные по периметру нижнего яруса крыши. Из окон открывался панорамный вид на Суансес.
– Надо же, и тут мебели нет, – пробормотала Валентина, которую чердак привел в восторг. Как, должно быть, здорово было тут играть детям.
– Мебель расставили по чердачным комнатам, – объяснил Грин, указав на двери, ведущие из бокового коридора.
Он поочередно открыл двери. Внутри пылились старые простыни, покрывавшие предметы мебели и какие-то ящики.
– А что в ящиках? – спросила Валентина.
– Вдруг что-нибудь ценное, – добавил Ривейро.
У него руки так и чесались посдергивать все простыни. Карлос Грин сделал это за него, сняв несколько.
– Да если бы. Взгляните сами, тут один хлам да разваливающиеся книги.
– Кстати, о книгах, – подхватила Валентина, – у меня сложилось впечатление, что у вашей бабушки была богатая библиотека.
– Она много читала, это правда.
– Но библиотека в зале весьма скромная. Я думала, вдруг где-нибудь есть другая…
Грин в замешательстве посмотрел на Валентину.
– Бабушка не покупала современные книги. Говорила, что не хочет тратить деньги на роман, который ей может не понравиться.
– Ну понятно, какой богач любит тратить деньги, – пробормотал Ривейро, который проверял последнее окно, хотя на такой высоте едва ли кто-нибудь мог проникнуть через него в особняк.
Грин, от чьих ушей не ускользнул язвительный комментарий, улыбнулся:
– Ошибаетесь. Бабушка очень много тратила на книги. Даже слишком. Но она коллекционировала старинные или редкие издания. Она была завсегдатаем Калифорнийской книжной антикварной ярмарки. Однажды приобрела за восемьдесят тысяч долларов инкунабулу.
– Инкунабулу? – переспросил Ривейро, слегка сконфуженный.