– Может быть. Но вообще, если б не эти пятна, соглашусь – был бы хрестоматийный инфаркт. Давай черепно-мозговую полость посмотрим.
Они взвесили мозг (кило двести) и мозжечок (сто шестьдесят три грамма).
– Видишь? – указала Клара на мозг.
– Застой сосудов? – отозвалась Альмудена. – Почему, по-твоему…
– Пока не знаю, не вижу патогномоничных признаков, так что на данный момент имеем инфаркт, но не исключаем и что-нибудь другое. Вот получим данные химико-токсикологического анализа, тогда посмотрим.
– Когда наши друзья в гражданской гвардии узнают, сколько придется ждать этих анализов, их самих инфаркт хватит. Странно, что они не стали тебя торопить.
– Предполагается, что у нас тут ненасильственная смерть. С чего бы им меня торопить?
Карлос Грин нервничал. Что за идиотская затея? Зачем он поддался на уговоры Серредело? Подумаешь, хипстер-адвокат возомнил себя всезнайкой. Удивительно, что бабушка доверила свои дела в Испании этому персонажу. И вот результат: знаменитый писатель Карлос Грин сидит в очаровательной кофейной комнате в своем дворце Кинта-дель-Амо и ждет исследователя паранормальных явлений. Договорились на пять вечера. Не опоздает ли? Интересно, он тоже хипстер? Или богемный тип? Или псих? По телефону голос вроде нормальный.
Мысли Карлоса прервал звук шагов.
– Хорошие новости! – объявил Оскар Серредело, заходя в комнату. Он только что закончил говорить по телефону. – Вечером привезут Пилар Альварес. У нее взяли показания в присутствии моего коллеги из бюро и теперь ее отпустят. Сочли, что нет риска побега или сговора в отношении того дела, в котором она, вероятно, замешана.
– А дело-то серьезное? Мне, знаете, не улыбается пускать в дом серийную убийцу, чтобы она мне тут пыль сметала.
Адвокат с улыбкой замахал рукой, пытаясь развеять опасения:
– Не волнуйтесь, сеньор Грин, ничего ужасного и серьезного. Несколько убийств в прошлом году…
– Несколько убийств? Какая прелесть! Никаких поводов для волнений!
– Нет-нет, убийцу нашли, это не она, точно. Просто были признаки, указывающие на нее, но не доказывающие факт соучастия. Я вас уверяю, судья это все в архив отправит. Потом сами решите, что с ней делать. Хотите – уволим и завтра же найдем замену.
Карлос Грин вздохнул и пригладил рукой светлую шевелюру, сегодня еще более взлохмаченную, чем обычно.
– Не знаю, Серредело, что-то очень уж длинный день выдался. Пусть она пока посидит в своем домике. Завтра с ней поговорю и тогда уже решу, что делать. Тем более что всего через несколько недель я буду в Калифорнии.
– Не хотите на оставшееся время переехать в отель? – предложил адвокат, задумчиво поглаживая бороду. – Чтобы не соприкасаться с… негативной энергией.
– Нет, – отрезал Грин. – Это пока еще мой дом, и я отсюда ни ногой. Мне надо дописать роман и разобраться, что здесь творится. – Он сделал глоток из стоявшего на столе стакана.
– Что это у вас, неужели виски?
– Виски, – признался Грин. – В такой денек, как сегодня, от одного стакана вреда не будет. После истории с садовником, домработницей и женщиной-привидением я это заслужил.
– И то верно. Давайте я составлю вам компанию.
Они неторопливо потягивали в молчании виски. Ровно в пять раздался звонок в дверь.
Вернуться. Есть места, куда тебе предначертано попасть вновь, наяву или во сне. В Суансес я вернулся, когда мне исполнился двадцать один год и я как раз занял место на пьедестале на чемпионате мира по сёрфингу в калифорнийском Хантингтон-Бич.
В свое время мне стоило больших трудов убедить отца позволить мне заниматься сёрфингом. Думаю, свою роль сыграл развод: родители, изменившие друг другу, чувствовали свою вину перед сыновьями и старались нас задобрить. Но мы с отцом постоянно спорили, вновь и вновь, в самые неподходящие моменты.
– Тебе пора в университет! Изучай экономику, бизнес, что-нибудь такое, чтобы ты смог вести семейные дела.
– Папа, но я могу зарабатывать на жизнь и сёрфингом.
– Ха! На какую жизнь? Хиппи? Знаю, знаю, ты навыигрываешь кучу этих идиотских чемпионатов, к тридцати годам станешь по спортивным меркам стариком и тебе ничего другого не останется, кроме как открыть на Венис-Бич магазин для сёрферов. Это твоя голубая мечта? Магазин открыть?
– Ну, пап…
– Это еще если повезет, – не унимался отец. – А то хребет себе сломаешь, голову расшибешь или утонешь. Это все мать твоя виновата! Нечего было потакать твоим капризам. А поездки эти твои… Как подумаю, так вздрогну…
Отец говорил о моих приключениях, погоне за волнами. Я ездил на чемпионаты и просто из интереса, в основном все оплачивала мать. Пуэрто-Эскондидо в Мексике, Ментавайские острова в Индонезии, Джеффрис-Бей в Южной Африке…
[…]
В то лето, когда я вернулся в Суансес, моя бабушка овдовела. Потому-то отец и попросил меня поехать туда, побыть с ней пару-тройку недель. Пабло ехать отказался, у него началась летняя стажировка в юридической фирме в Лос-Анджелесе. Наконец в семье появился адвокат. А Том собирался уехать на все лето в Перу, в Куско, по линии какой-то волонтерской организации. Что бы про меня ни говорил отец, из нас троих главным претендентом на роль хиппи был как раз Том. Он собирался поступать на медицинский и спасать мир, работая с “Врачами без границ”.
[…]
Приехав в Кинту-дель-Амо, я удивился, какое все вокруг крошечное. Пространство как будто ужалось. Девять лет назад я словно смотрел на все под другим углом. До боли не хватало дедушки Питера. В доме воцарилась странная тишина.
На бабушку мне было тяжело смотреть. Мы часто виделись в Калифорнии, но здесь, в непривычной для меня обстановке, она вдруг изменилась. Постарела, устала, осунулась. Ноги у нее начали сдавать, но она старалась сохранять бодрый настрой, хотя совсем недавно потеряла мужа. Под предлогом поиска редких изданий она ходила по ярмаркам, посещала книжный клуб, обсуждала писателей и произведения. Ее сестра Грейс, веселая и дерзкая Грейс, погибла в аварии тремя годами ранее. К тому времени алкоголь уже стал главным в ее жизни, она не могла отказаться от него, даже садясь за руль. К счастью, Грейс оказалась единственной жертвой той аварии – она выехала на встречную полосу. Боюсь, это несчастье тоже не могло не сказаться на состоянии бабушки, и улыбалась она теперь не так задорно, как прежде.
– Пойдешь на Пляж безумцев?
– Да, хочу половить волну.
– Друзей не позовешь?
Я рассмеялся.
– У меня и телефонов нет ничьих. Все разъехались, бабушка.
Она молча посмотрела на меня и ушла разбирать почту в свой кабинет, который обустроила около зимнего сада. Там, в таинственном саду, бабушка отрешалась от этого мира и погружалась в свой собственный.
[…]
– Эй, ты! В следующий раз осторожнее, не лезь вперед очереди!
– Прости, не заметил.
– Ага, не заметил, как же, – отозвался мой собеседник, не переставая грести и бросив презрительный взгляд на мою доску (доска у меня была новая, последнего поколения, дорогущая. Серьезно, я отдал за нее неприлично огромную сумму! А доски, какая была у этого парня, уже пару лет как с производства сняли). – В следующий раз, если видишь, что на гребне кто-то есть, жди своей очереди! Что сложного, мать твою?
Я молча греб рядом с ним вдоль Пляжа безумцев. По парню было видно, что он отличный сёрфер, умелый. Но мимика, манера говорить…
– Начо?
Это же Начо! Тот самый пацан, который приделал к доске петлю из шнура от утюга.
Он не сразу узнал меня. Сначала удивился, что я знаю, как его зовут, но потом понял, кто я, и совсем опешил.
– Карлитос, мать твою! Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами?
– Да вот заехал. Ты прости, я реально тебя не видел, – извинился я, хотя, по правде говоря, пока я не узнал Начо, мне было на него плевать – я не собирался отдавать ему эту волну. Я ничего не мог с собой поделать, мне непременно надо было быть первым во всем. Я любил побеждать. Я ж не виноват, что по натуре своей не умею ждать очереди.
– Да брось, чувак. Рассказывай давай, как тебя к нам снова занесло? Вы все вместе приехали? – Он посмотрел на берег, словно ожидая увидеть там Пабло и бабушку.
– Нет, один я. Бабушка овдовела недавно, первое лето без деда.
– Я не знал. Соболезную. Сколько лет тебя здесь не было? Лет десять?
– Сам понимаешь, ехать далеко, семейные дела…
На самом деле моя мать наотрез отказалась снова отпускать нас в Испанию. Она требовала, чтобы мы проводили лето с ней, не бросали ее одну, ведь она нам мать или кто, а Кинта-дель-Амо превратилась во вражеское логово, потому что дворец принадлежал бабушке по отцовской линии. Кроме того, всегда всплывал то какой-нибудь летний лагерь, куда нельзя не поехать, то какая-нибудь вечеринка, которую нельзя пропустить… А Испания так далеко! Я не собирался посвящать Начо в свои семейные дрязги. Мои родители до сих пор общались исключительно через адвокатов, а дети для них были разменной монетой – нами было так просто манипулировать и шантажировать друг друга.
[…]
– Бабушка, я сегодня вечером пойду потусуюсь.
– Надо же, всего три дня как приехал, а уже готов побеждать! Veni, vidi, vici?
– Что?
– Пришел, увидел, победил, как говорил Юлий Цезарь… Ты что, совсем читать бросил, из воды не вылезаешь?
– Да нет, бабушка, я читаю, но мертвые языки – это не мое. Тебя-то что на латынь потянуло?
– Не говори глупостей. Это такая известная фраза, что уже поговоркой стала. Ну что ж, значит, бросаешь меня одну?
Я смутился. До меня только сейчас дошло, зачем я на самом деле приехал в Испанию. Ради нее. Ведь это ее первое лето в кинте без дедушки Питера.
Бабушка рассмеялась.
– Карлитос, да ты бы видел свое лицо! Ты что думаешь, я теперь буду себя вести, как те крашеные старухи в бигудях, которые строят из себя жертв при первом удобном случае? Иди развлекайся, тебе всего двадцать один год. За меня не переживай, со мной тут кухарка Мэри, Лео…