– Никто тебя ни в чем не упрекает, – возразил Джонас, внимательно глядя на него. – Мне только интересно, зачем они тебе.
Он обернулся к Эрику, словно спрашивая его мнения.
– Я их использую, – ответил Химмель, угрюмо повернулся и, волоча ноги, направился к двери, находившейся неподалеку. – Они все мои, поскольку я заранее за них заплатил из своей зарплаты, – бросил он через плечо, открыл дверь и встал рядом с ней.
Лицо его потемнело от обиды и глубоко въевшихся следов болезненной тревоги.
По помещению, напоминавшему склад, на колесиках величиной с серебряный доллар ездили небольшие тележки. Их было не менее двадцати, и они ловко объезжали друг друга, не прекращая оживленно двигаться.
Эрик увидел, что на раме каждой тележки стоит «Ленивая Рыжая Собака», по проводам управляющая ее действиями.
Джонас почесал нос, что-то проворчал и спросил:
– От чего они питаются?
Он наклонился, сумел схватить тележку, проезжавшую возле его ноги, и поднял ее. Колеса продолжали вращаться.
– От маленькой дешевой десятилетней алкалиновой батарейки. Она стоит еще полцента.
– Значит, ты конструируешь эти тележки?
– Да, мистер Эккерман.
Химмель забрал у него тележку и поставил на пол. Машинка поспешно двинулась дальше.
– Они пока слишком молодые. Им нужно еще поупражняться, прежде чем можно будет их выпустить.
– Значит, потом ты дашь им свободу, – догадался Джонас.
– Верно.
Химмель кивнул большой, почти лысой головой. Очки в роговой оправе сползли на самый кончик его носа.
– Зачем? – спросил Эрик.
Химмель покраснел. По его лицу пробежала болезненная судорога, но вместе с тем на нем отразилось неясное чувство, похожее на гордость.
– Потому что они этого заслуживают, – выдавил он.
– Но эта протоплазма не живая, – заметил Джонас. – Она погибла после применения химического закрепителя. Ты же сам знаешь. С тех пор все они – лишь обычные электронные схемы, такие же мертвые, как, например, роботы.
– Но я считаю их живыми, мистер Эккерман, – с достоинством ответил Химмель. – Пусть они хуже и не могут управлять кораблем в космосе. Это не значит, что такие существа не имеют права прожить свою скромную жизнь. Я выпускаю их. Тележки катаются, как мне думается, лет шесть, может, и больше, то есть вполне достаточно. Они получают то, на что имеют право.
– Если старик об этом узнает… – начал Джонас, повернувшись к Эрику.
– Мистер Вирджил Эккерман об этом знает и одобряет, – сообщил Химмель и тут же поправился: – То есть он мне это разрешает, зная, что я возмещаю фирме расходы. Тележки я собираю ночью, в свободное время. У меня дома есть конвейер, конечно, очень простой, но мне хватает. Я работаю где-то до часу ночи, – добавил он.
– Что они делают после того, как их выпустили? – спросил Эрик. – Просто катаются по городу?
– А бог его знает.
Видно было, что этот вопрос Химмеля не интересует. Он занимался своим делом, собирал тележки и подключал к ним «Ленивых Рыжих Собак» так, чтобы те могли функционировать. Похоже, этот чудак был прав. Не мог же он сопровождать каждую тележку, оберегать ее от опасностей, подстерегающих в городе.
– Ты настоящий мастер своего дела, – подытожил Эрик, сам не зная, смешно ему, противно или еще что. Он знал лишь одно. На него это не произвело особого впечатления. Все предприятие казалось ему странным и глупым, абсурдом чистой воды.
«Химмель неустанно трудится здесь и дома, заботясь о том, чтобы фабричный брак нашел свое место под солнцем… Чего еще можно ожидать? Все это происходит, когда остальное человечество сражается с другим безумием, куда большим, – всеобщим абсурдом бессмысленной войны. На подобном фоне деятельность Химмеля выглядит не столь уж идиотской. Такое уж наступило время. Безумие висит в воздухе, начиная с Моля и заканчивая этим контролером качества, явно страдающим некими клиническими нарушениями психики».
– Совсем тронулся, – заметил Эрик, идя по коридору вместе с Джонасом Эккерманом.
– Само собой, – ответил тот и пренебрежительно махнул. – Зато у него есть возможность получше узнать старика Вирджила, который терпимо к этому относится, притом наверняка не из-за прибыли. Дело в чем-то другом. В общем, я даже рад. Вирджил мне казался куда более жестоким. Я бы скорее ожидал, что он вышвырнет этого несчастного кретина, отправит его вместе с каторжниками на Лилистар. Не желал бы ему такой судьбы. Химмелю еще повезло.
– Как, по-твоему, все это закончится? – спросил Эрик. – Думаешь, Моль подпишет сепаратный договор с ригами и вытащит нас из этой задницы, предоставив лилистарцев самим себе? Впрочем, они вполне это заслужили.
– Он не может так поступить, – категорично заявил Джонас. – Иначе тайная полиция Френекси доберется до него на Земле и превратит в котлету. Его вышвырнут с поста и заменят кем-нибудь по-настоящему воинственным. Кем-то, кому нравится воевать.
– Но ведь это невозможно, – сказал Эрик. – Он наш командующий, а не их.
Однако он знал, что Джонас прав, независимо от соображений юридического характера. Его собеседник просто реалистично оценивал союзника в свете имеющихся фактов.
– Больше всего шансов нам дает поражение, – заявил тот. – Медленное, неизбежное, такое как сейчас. – Он понизил голос до хриплого шепота. – Не люблю пораженческих разговоров, но…
– Выкладывай.
– Эрик, это единственный выход, даже если нас ждет столетняя оккупация ригов в наказание за то, что выбрали не того союзника не в той войне и не в то время. Что ни говори, это первая наша достойная попытка межпланетного милитаризма. Так чем же именно мы занялись? Вернее, не мы, а Моль?
Джонас поморщился.
– Но ведь это мы его выбрали, – напомнил Эрик, который полагал, что в конечном счете ответственность падала на них.
Неожиданно к ним приблизился невысокий, иссушенный и почти невесомый человек, похожий на древесный лист, который воскликнул резким пискливым голосом:
– Джонас, и ты тоже, Свитсент! Пора отправляться на экскурсию в Ваш-тридцать пять.
В словах Вирджила Эккермана звучало легкое раздражение. Его голос чем-то напоминал щебет птичьей мамаши над птенцами. Престарелый босс корпорации почти превратился в гермафродита, мужчину и женщину, соединенных в одном существе, лишенном плоти и соков, но все еще живом.
2
Вирджил Эккерман открыл старинную пустую пачку из-под «Кэмела», сплющил ее в руке и спросил:
– Бах, трах, стук или треск? Что выбираешь, Свитсент?
– Стук, – ответил Эрик.
Старик посмотрел на след, заметный на внутренней стороне клееного дна пачки, ставшей теперь плоской.
– Трах. Придется мне стукнуть тебя по плечу тридцать два раза.
Вирджил с веселой улыбкой символически похлопал Эрика по плечу и блеснул искусственными зубами из слоновой кости.
– Я вовсе не хотел тебя обидеть, доктор. Мне ведь в любой момент может потребоваться новая печень. Вчера вечером я лег в постель и мучился часа два. Кажется, всему виной токсемия, хотя ты должен еще это проверить. Я даже пошевелиться не мог, чувствовал себя как бревно.
– Во сколько вы легли и что делали? – спросил Свитсент.
– Ну… знаешь, доктор, там была одна девушка.
Вирджил шаловливо улыбнулся Харви, Джонасу, Ральфу и Филлис Эккерманам, членам семьи, сидевшим вокруг него в плавно сужавшейся носовой части межпланетного корабля, мчавшегося с Земли к Ваш-35, построенному на Марсе.
– Мне нужно что-нибудь еще добавлять?
– Господи, ты же слишком стар, – строго проговорила Филлис, его внучатая племянница. – Опять у тебя сердце в процессе откажет. Что тогда она подумает, кем бы ни была? Это ниже всякого достоинства, умереть во время… ну, сам знаешь чего.
Она укоризненно посмотрела на Вирджила.
– В таком случае контрольная система в моем правом кулаке, предназначенная специально для таких случаев, вызвала бы доктора Свитсента, – проквакал Вирджил. – Эскулап ворвался бы в комнату и сразу же, на месте, даже не вынося меня из нее, заменил бы старое испорченное сердце на новое. – Он хихикнул, достал из нагрудного кармана льняной платок и вытер слюну с нижней губы и подбородка. – После чего я снова взялся бы за дело.
Его тонкая, как бумага, кожа словно просвечивала изнутри. Кости и очертания черепа, отчетливо видимые под ней, подрагивали от радости и удовольствия, которые доставляла ему мысль о возможности подразнить родственников. Они не имели доступа в его мир, в личную жизнь, которой он, благодаря своему привилегированному положению, наслаждался даже сейчас, несмотря на лишения, принесенные войной.
– Mille tre[1], – мрачно буркнул Харви, цитируя либретто да Понте. – Но в твоем случае, старая развалина, это будет… не знаю, как «миллиард три» по-итальянски. Надеюсь, что доживу до твоего возраста, и тогда…
– Ты никогда до него не доживешь, – захохотал Вирджил, глаза которого искрились от неприкрытой радости. – Забудь об этом, Харв. Возвращайся к своим книгам, ходячий говорящий калькулятор. Тебя найдут мертвым в постели, но не с женщиной, а с… – Вирджил поискал подходящее слово. – Да, с чернильницей.
– Перестань, – сухо бросила Филлис, отвернувшись к звездам и черной пустоте космоса.
– Я бы хотел вас кое о чем спросить, – обратился Эрик к Вирджилу. – О зеленой пачке «Лаки страйк». Месяца три назад…
– Твоя жена меня обожает, – сказал Вирджил. – Да, доктор, это был подарок для меня, сделанный без всякого подтекста. Так что успокой свое разгоряченное воображение. Кэти мной не интересуется. Впрочем, от этого были бы одни проблемы. Женщин я могу иметь множество, зато хирургов-трансплантологов… гм… – Он задумался. – Хотя, если как следует прикинуть, их я тоже могу иметь сколько угодно.
– В точности то же самое я сказал сегодня Эрику, – подтвердил Джонас и подмигнул доктору, который стоически промолчал.
– Но мне нравится Эрик, – продолжал Вирджил. – Он очень спокойный человек. Только взгляни на него. Достойный, рассудительный, хладнокровный в любой трудный момент. Я много раз видел его за работой, Джонас, так что мне это хорошо известно. Он готов вскочить с постели в любую пору дня и ночи. Такое сейчас редко встречается.