Вначале, видимо, она не поняла, где находится. Потом, оглядевшись вокруг и обнаружив, что лежит в ванне обнаженная, а рядом с ней неизвестный мужчина, она отреагировала как-то странно. Не испуг, не стеснение. На лице ее отразилась какая-то жуткая безысходность, смешанная со страхом. Она смотрела на меня буквально как кролик на удава, который вот-вот готовится им пообедать.
– Не волнуйтесь, – сказал я, – вы в безопасности. Я – адвокат Гордеев. Я уже, правда, представлялся. Ничего плохого сделать вам не собираюсь. А в ванне вы находитесь, потому что довольно долго провели на морозе. А это очень опасно для жизни. Вы здесь отогреваетесь.
Выражение ее лица сменилось на недоумение, потом на недоверие.
– Где я? – наконец спросила она. Потом, видимо, память к ней стала возвращаться, и она проговорила. – Ах да, я помню. Вы привезли меня на машине.
– Именно, – обрадовался я. Мои усилия все-таки дали результат, – я нашел вас на улице. В больницу вы ехать отказались. Так что пришлось обходиться своими методами.
Она подвигала пальцами на руках и ногах, потом потрогала лицо.
– Меня зовут Маша, – сказала она.
– Очень приятно. А теперь, Маша, лежите спокойно и отмокайте. Не буду вам мешать. А когда согреетесь, выходите из ванны. Я напою вас глинтвейном.
Спустя минут сорок она отогрелась и в моем банном халате вышла из ванной. Судя по цвету ее лица, чувствовала она себя значительно лучше. Если бы не порез на щеке, который начал кровоточить, и испуганное выражение лица, можно было бы даже сказать, что она совсем пришла в норму.
– Присаживайтесь за стол, – пригласил я ее на кухню и поставил не стол дымящийся стакан с ароматным глинтвейном. Маша взяла его в руки и очень быстро, хотя и маленькими, чтобы не обжечься, глотками, выпила напиток. А потом опустила глаза и попросила поесть.
Я не досаждал ей вопросами: придет время, и, конечно, ей придется все рассказать. А пока я достал из холодильника колбасу, сыр, масло, нарезал хлеб и терпеливо подождал, пока она утолит голод. А судя по всему, не ела она очень давно. Конечно, прежде всего я достал из аптечки пластырь и заклеил ее рану на щеке. Но пока что не интересовался ее происхождением.
Вдруг Маша о чем-то вспомнила, нервно вздрогнула и вновь испуганно глянула на меня. Я сразу же понял причину ее волнения:
– Не волнуйся. Я нашел твой пистолет. Он сейчас в надежном месте.
– А сумочка? – задала она вопрос, который поставил меня в тупик.
– А вот сумочки никакой у тебя не было.
Ее глаза увлажнились:
– Там были документы. И деньги. Как же я теперь домой вернусь? Меня через границу не пропу-у-устят!
И Маша зарыдала в три ручья.
– Так ты иностранка?
– С Украины.
– А здесь что делаешь?
Она опустила глаза.
Впрочем, я уже кое о чем начал догадываться.
– А теперь рассказывай, кто ты такая и как оказалась в двадцатиградусный мороз на улице. И главное, откуда у тебя пистолет.
– Нет! Не мой это! Ничего я не знаю! Я не стреляла!
Она закрыла лицо ладонями и зарыдала в голос.
Я ее успокоил как мог, а потом и говорю:
– Ну вот что, милая. Пистолет я нашел у тебя. Так что уже могу с чистой совестью в милицию сдать и забыть. Хочешь?
В таких случаях иногда лучше не размусоливать, а провести что-то типа шоковой терапии.
У Маши в глазах застыл ужас.
– Нет! – снова повторила она. – Не надо в милицию. Я для вас все что хотите сделаю.
– Мне от тебя ничего не надо. Но имей в виду, что выхода у тебя всего два. Либо молчишь и я тебя в милицию сдаю, либо все рассказываешь и тогда, может быть, мы вместе подумаем, как тебе помочь. Не забывай, что я адвокат.
– А вы не врете?
Пришлось показать ей свое удостоверение.
Маша помолчала, потом вздохнула и начала свою историю. Начала она не слишком-то охотно, но потом, напившись глинтвейна, согревшись, Маша разговорилась. Язычок у нее оказался бойкий. Даже слишком бойкий.
Рассказ Маши Пташук:
"Ну, родилась я на Украине, в Бердичеве. Не слыхали? Есть такой городишко маленький и вонючий. От Киева минут сорок по железке, если на юго-запад ехать. Еще песенка есть такая «А поезд тихо ехал на Бердичев». Что-то там про чемоданчик… Городок скучный, весь засранный, грязный, вонючий… Короче, я, кажется, с самого момента, как родилась, не чаяла, когда оттуда выберусь.
Школу закончила, потом ПТУ при станкостроительном заводе. Почему при станкостроительном? Хер его знает. Потому что все в нашей семье там работают, на этом треклятом заводе. И папаша там работает, и мамаша, и тетки, и дедки. Трудовая династия, на фиг. И я бы, наверное, там работала всю свою жизнь, если бы, на мое счастье, не случился весь этот капец Советскому Союзу и промышленность не остановилась. Конечно, папаша заставил меня в ПТУ идти, он все надеется, что жизнь наладится и завод его любимый снова заработает. И будет он туда ходить, как раньше, с борщом в эмалированной миске на обед. На мебельный гарнитур откладывать… Только сильно надеюсь я, что этого не произойдет. Никогда. Тем более что папашку своего я всей душой ненавижу. Сколько себя помню, он вечно меня будто ненароком за задницу лапал. Его понять можно: мамка-то давно уже и на бабу не похожа, бесформенный студень в юбке, но я-то тут при чем? Ужасно противно было это терпеть, но потом как-то, когда я уже в компанию боевых девчонок вписалась, молча взяла его за руку и вывернула назад. Чуть не сломала, кажется. И папашка с тех пор свои выкрутасы бросил. Только смотрел на меня печально своими мутными от бухалова глазами. Ну и фиг с ним!
Вы на меня посмотрите, ну какая из меня станочница? Это ж курам на смех! Конечно, я на учебу в ПТУ сразу же забила и в основном по улицам с подружками шлендрала. Компашка у нас еще та была: Верка Кочерга, Светка Рваная – так ее прозвали потому, что в восьмом классе шпана из рабочих кварталов на пустырь затащила и там от души оттрахала. Потом в больнице все там зашивали ей. Маринка, Наташка, Милка с бельмом на глазу… Все уже вовсю по мужикам ходили, а вот я никак не давалась. То есть, конечно, если бы не компания наша, мне бы давно целку поломали, на танцульках, в подъезде, просто вечером на улице. У нас в городе это – раз плюнуть. Но то, что подружки у меня боевые оказались, это меня спасало. Они меня вроде как память о своем невинном детстве оберегали. Хотя хрен знает, что лучше… Может быть, если бы не это, не сидела бы я здесь.
А вообще, нас даже самые крутые парни побаивались. Мы, в натуре, как настоящие амазонки с собой ножи таскали, даже кастеты. В подвале отрабатывали приемы разные. Светка после того случая на карате записалась, целый год занималась, а потом этих парней из рабочих кварталов поодиночке подловила и… Нет, вы не подумайте. Без мокрухи. Да, один без глаза остался, другой без руки. Только с третьим она переборщила – позвоночник сломала, и он теперь прикован к постели. Так вот, нас Светка всех обучала, как настоящий сенсей. И между прочим, скоро мы всей премудрости научились. А потом и с ножом обращаться, и с оружием, какое могли достать.
Почему, вы спрашиваете, мы, как все остальные девчонки, себя не вели? То есть тихо-мирно, тут ляг, тут сядь, тут нагнись, тут рот открой, у нас в Бердичеве с этим лихо. А к девятнадцати годам, с тремя абортами, и одним выкидышем за спиной, и с трехмесячным пузом, замуж за первого попавшегося мудака выйти? Чтобы он потом всю жизнь бухой в жопу возвращался, а ты его, вонючего и грязного, после смены ублажай по ночам? А потом роди троих детей, хорошо еще, если не уродов от рождения, и к тридцати годам превратись в старуху? Так, что ли? Ну нет, это мне не надо. И моим девчонкам тоже не надо было. Поэтому чуть кто грязными лапами полезет, мы его – раз, ножичком по пальцам и коленом по яйцам. Чтоб знал! Так что нас всякая шпана сторонилась.
Ну а больше мы ничего такого не делали. Музыку в подвале слушали, приемы отрабатывали, железки тягали, болтали о том о сем. Ну девчонки иногда своих парней приводили – они у них как шелковые были. А иногда ночью на коммерческий киоск налет сделаем, так это у нас в городе в порядке вещей. Да и брали-то – пару сухаря, конфет, шоколаду и рулет с вареньем. Очень я сладкое люблю!
Ага, спасибо, очень вкусное у вас печенье.
А я все думала, как бы мне в Москву выбраться. Я один раз, еще в пятом классе, с экскурсией ездила. Очень мне ваш город понравился! Красная площадь, магазины огромные, все красиво, люди нарядные ходят, машины полированные, ненашенские. Хорошо! Только вот с родным Бердичевом все расстаться никак не могла. Я уже все варианты перебрала, но ничего так и не придумала. В институт не поступишь: я уже иностранка. На работу строителем или водителем троллейбуса, правда, можно устроиться. Но корячиться на стройплощадке тоже особенно не хотелось.
Так что со времени окончания ПТУ (по идее, меня, конечно, должны были выпи…ть еще с первого курса, но из уважения к нашей трудовой династии Пташуков держали и даже до диплома довели) у меня уже в голове навязчивая идея сложилась – хочу в Москву. Это как в книжке какой-то в школьной программе, так я ее, правда, и не прочитала, но эту фразу запомнила. Подруги все отговаривали – дескать, на хрена она тебе нужна, холодно, работы не найдешь. Черножопых полно. Ну а где их не полно, интересно? Говорили, поезжай в крайняк в Киев – тоже столица. Ну а по-моему, даже сравнивать нельзя. Конечно, Крещатик – это почти что улица Горького, но в остальном Киев – такая же провинция. Здесь совсем по-другому. Люди гораздо более воспитанные, вежливые, не то что наши грубияны.
Короче, я все обдумывала, как бы мне в столицу проникнуть, как выход вдруг нашелся сам собой. Есть у меня братишка родной, Петюня. На два года старше, но делово-ой! С пятнадцати лет на улице, в компаниях всяких. А куда их дорога из уличных компаний? Правильно, или в ЛТП, или в тюрьму, или в настоящую банду. У моего братишки в голове мозги были, и он выбрал третье. Правда, сначала он в армии отслужил, а потом по контракту где-то воевал. Но, вернувшись, начал новую жизнь.