Мне не хотелось, чтобы кто-то слышал наш разговор, а стены в отеле были не толще бумаги. Даже несмотря на то, что я вышла из номера и стояла, прислонившись к перилам в конце коридора. Про Тада раньше говорили, что голос взрослого мужчины заперли в теле маленького мальчика. Он мог бы стать прекрасным проповедником, но ни один из моих детей не был религиозен, несмотря на то что в детстве они посещали мессу каждое воскресенье. Они отвернулись от Бога, когда молились ему об исцелении своего отца, а тот умер.
Тад понизил голос до шепота:
– Вы, ребята, и правда обсуждаете возможность везти ее обратно в Калифорнию и жить всем вместе?
Мне самой сложно было в это поверить. Последние сорок восемь часов выдались очень напряженными.
– ФБР переносит расследование дела в Калифорнию, коль скоро по подследственности оно подпадает под юрисдикцию штата. Они говорят, что смогут поселить ее в безопасном месте…
– Мама! – завопил Тад, нимало не заботясь о том, что его могут услышать. – Ты вообще сама себя слышишь? Это же безопасное место! – он сделал акцент на слове «безопасное». – Людей никто не помещает в «безопасные места», если они не находятся в опасности! И при этом вы еще размышляете над тем, чтобы взять ее к себе?
– Совсем ненадолго. Только пока все не прояснится.
Я постаралась придать своему тону оптимизм.
– Каким образом они собираются обеспечивать вашу безопасность, если не ясно, от чего вас нужно охранять?
Я метнула взгляд в сторону полицейского, который дежурил рядом с дверью в наш номер. Тот сделал вид, что вовсе не наблюдал за мной все время, что я разговаривала по телефону. Я все еще не привыкла к тому, что они теперь повсюду нас сопровождали.
– Когда мы вернемся домой, нас будет охранять служба безопасности, совсем как сейчас. Пока что, похоже, никто и не догадывается, где мы.
– Да потому что вы не дома! – фыркнул Тад. – Все изменится, как только вы переступите свой порог и об этом пройдет слух. Это всего лишь дело времени!
В этом не могло быть никаких сомнений. Вот почему я так долго колебалась, прежде чем съехаться со Скоттом, – меня тревожила дурная слава этого дома. Скотт хлебнул свою долю проклятий и угроз, но к тому моменту, как мы стали парой, это уже было в прошлом. Тем не менее раз в несколько месяцев мы стабильно замечали, как кто-нибудь слоняется вокруг дома, старательно делая вид, что ничего не фотографирует.
– Это же не навсегда. Только пока не закончится расследование. К тому же Скотт не станет даже обсуждать возможность отправить Кейт в безопасное место. Он только и говорит о том, как мы привезем ее домой, – еще с тех пор, как мы ехали сюда.
– А Кейт? Есть какой-то шанс, что она сама выскажется по этому поводу?
– Нет, ну брось, Тад. Нельзя требовать от нее принятия каких-либо решений, учитывая состояние, в котором она находится.
Мы не имели ни малейшего понятия о том, что думала обо всем происходящем вокруг нее сама Кейт. С той первой встречи со Скоттом она больше почти не разговаривала, по крайней мере не с нами или не в то время, что мы были у нее в палате. Она так и лежала, съежившись на своей больничной кровати, прижимая Шайло к груди, и непрерывно сканировала взглядом пространство. Несмотря на то что ее тело пребывало в покое, Кейт в любой момент была готова вскочить и бежать. Малейший шум заставлял ее подпрыгивать на месте.
– Даже не буду перечислять тебе все, что в этом плане не так.
Я прямо-таки видела, как он поочередно тычет пальцем в каждый из пунктов своего списка. Тад всегда был практичен и привержен логике.
– Вы не знаете, где она была и чем занималась последние одиннадцать лет. Никаких зацепок. Никто не знает, почему она сбежала. До сих пор. Она ведь явно провела все это время не в одиночестве.
Мне казалось, что я слышу, как поворачиваются его глазные яблоки.
– И вдруг она внезапно появляется из ниоткуда с ребенком на руках, но при этом, когда ее спасают, теряет дар речи? Ну же, мам. Признай, что во всем этом есть какая-то странность.
– И впрямь очень странно, – вздохнула я.
– А где ее семья? Почему они не приехали? Почему не разделяют радость ее возвращения, не душат ее в объятиях? Пусть поживет у них.
– Я тебе уже раньше объясняла, – отозвалась я. – Кейт была единственным ребенком. Ее родители погибли в автомобильной катастрофе, когда Кейт была подростком. Бо́льшая часть ее родни живет в Швеции, но Кейт никогда не была с ними близка, потому что они там все какие-то чокнутые и дикие.
– Я остаюсь при своем. Это ужасная идея, – пропыхтел Тад.
Я отреагировала бы так же, будь ситуация зеркальной, но сейчас я доверяла мнению Скотта. Он не позволил бы сделать ничего, что могло бы поставить нашу семью под угрозу.
Кейт
Тогда
Я спешила на повторное интервью с Рэем. Лео еще ворчал по поводу первого, но не слишком, ведь я буквально превзошла себя в работе над другим большим материалом, который он поручил мне. Тренер женской футбольной команды был уволен из старшей школы Миддлтон за то, что отправлял девочке из команды собственные откровенные фото. Я раньше всех смогла раскопать информацию о послужном списке совершенных им ранее правонарушений, и статья очень быстро поднялась в топ национальных новостей. Тем не менее этот успех не мог компенсировать неудачу с «Интернационалом», и я была настроена все исправить.
Войдя без стука, я, не останавливаясь, устремилась сквозь лабиринт коридоров, изо всех сил стараясь не потревожить собравшихся на очередную встречу, и в конце концов добралась до кабинета Рэя. Дверь оказалась распахнута настежь, и Рэй при виде меня поднялся со своего места за столом. Бросившись ко мне, он заключил меня в объятия прежде, чем я успела как-то этому воспротивиться.
– Приветствую, Кейт! Я так рад снова тебя видеть!
Он быстро отстранился и жестом указал мне на стул, на котором я сидела в прошлый раз.
– Садись. Давай начинать.
Он не стал закрывать дверь, и мне это показалось странным. Ничего такого, в общем-то, просто что-то в этом было не так.
– Открытая дверь вызывает у тебя дискомфорт? – внезапно спросил он, быстро уловив мое настроение.
На этот раз я не была намерена позволить ему так легко одержать надо мной верх.
– Мне комфортно, если комфортно вам.
Рэй поднял обе руки ладонями кверху, словно маг, желающий продемонстрировать, что в рукавах у него ничего не припрятано.
– Мне скрывать нечего.
– Прекрасно. Тогда приступим? – предложила я, не позволяя ему перехватить инициативу. Я вытащила диктофон из сумочки и положила на стол. – Не возражаете, если я включу запись? – спросила я.
Он утвердительно кивнул, и я продолжила:
– Что вы можете ответить на звучащие в ваш адрес обвинения в том, что «Интернационал» реабилитирует людей лишь для того, чтобы впоследствии те бесплатно на вас работали?
Застигнутый врасплох, он тем не менее быстро натянул на лицо улыбку.
– О, я вижу, к чему ты клонишь. Мне нечего сказать моим критикам.
– Даже тем, кто называет «Интернационал» сектой?
Рэй засмеялся.
– Мы не секта.
– Как бы вы тогда описали ваше сообщество? – поинтересовалась я и тут же добавила: – Одной фразой.
Рэй задумчиво потер подбородок, подбирая слова.
– Мы – движение за социальную справедливость, призванное распространить любовь Христа на всех, – проговорил он и, подавшись вперед, оперся о стол. – Матфей, глава двадцать пять, знакомо?
– Прошу прощения, нет.
– Матфей, глава двадцать пять, стихи тридцать пять и тридцать шесть. Они аккумулируют всю нашу философию. Иисус сказал: «…ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне… Что вы сделали одному из сих братьев Моих меньших, то вы сделали Мне». Вот так мы и живем, и это можно назвать нашим кредо.
К такому сложно было подкопаться. И близко не так пикантно, как мы с Лео могли втайне надеяться.
– Так как же это все работает? В практическом смысле.
Звучало все это весьма поэтично, но мне хотелось узнать, что это означало в повседневной жизни.
Рэй сложил руки на столе.
– Мы живем как слуги Христовы.
Все еще никакой конкретики. Ничего, что я не могла бы прочесть в любой из брошюрок, разложенных у входа. Я решила зайти с другой стороны.
– Вы всегда помогали людям?
– Конечно же, нет. Я начал заниматься этим чисто по ошибке и промыслу Божьему.
Следующий час пролетел за рассказом Рэя о нищем детстве, которое он провел на маленькой ферме в сельской местности Нью-Джерси. Начав работать в девять лет, он трудился без передышки, собираясь, когда вырастет, стать успешным биржевым брокером. Его жизнь казалась воплощением американской мечты, пока однажды по дороге домой ему не пришло в голову усомниться в собственном счастье. Эти сомнения привели его к поиску высшего предназначения. Мне все это показалось немного избитым, так что, пока Рэй расписывал, как жертвовал свои деньги различным благотворительным организациям, я немного отвлеклась на собственные мысли. Начав с раздачи имущества бездомным на улицах, он дошел до того, что позволил семьям, проживавшим в убежищах для жертв домашнего насилия, занять три принадлежавших ему особняка в разных частях страны.
– Я об этом ни разу не пожалел, – заключил он.
– Ни единого?
Рэй покачал головой.
– В моей душе всегда жила какая-то неприкаянность и пустота. Но я жил дальше, притворяясь, что это не так. А новый образ жизни позволил мне не просто избавиться от этих эмоций, но перестать жить чужой жизнью и ступить на путь истинный. Все богатства мира не могли бы дать мне это, – сказал он.
Я сделала над собой усилие, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица, ничем не выдав своего раздражения. Вечно жалуются на то, что деньги не приносят счастья, только те, у кого они есть. Одной из причин, по которой я была так рада вернуться к работе, было то, что мы со Скоттом могли бы перестать ссориться из-за денег. Мы ругались из-за денег с тех пор, как родилась Эбби, а до того у нас никогда не возникало повода. Все изменилось, когда мы стали жить практически на одну зарплату Скотта, только он отказывался признать, что причина наших ссор заключалась именно в этом. Слишком сильно его эго страдало от того, что в одиночку он не в состоянии был обеспечить нам привычный уровень жизни.