— Выстрелил из пистолета. В маму. Выстрелил, и она громко закричала.
Элдер надеялся, что девочка не видела этого, только слышала стрельбу издали.
Она умолкла. Снаружи доносилось громкое завывание. Наконец-то приехала санитарная машина.
Элдер не думал, что девочка пострадала еще и физически, но уверенным быть не мог. И осторожно потянулся к ней.
— Болит что-нибудь? — спросил он и коснулся ее руки.
Девочка вздрогнула, покачивание прекратилось.
Элдер ощутил тепло, влажность.
Кровь.
И тут разглядел ее — красные брызги на пижаме — узор, который принял за набивное изображение гвоздики.
И на пижаме Роберта был тот же узор, трудно различимый на синем фоне.
Кровь пропитала их одежду. Не своя. Этого не могло быть. Им бы не выжить, потеряв столько крови.
Они находились в одной комнате с Ленорой и Кейтом. И когда началась стрельба, их обдало горячим красным дождем.
— Ой, дети, — прошептал Элдер, — бедные вы мои детишки.
— Кейт и нас бы застрелил, — прошептала девочка. — Я знаю. Но…
Элдер, вспомнив «кольт» в руке Леноры, завершил ее мысль:
— Она выхватила у него пистолет.
Кивнув, девочка закрыла глаза и долго не открывала их.
— Мама спасла вас от смерти, — сказал Элдер. — Она любила вас. Не забывайте этого. Вам это будет поддержкой. Мама очень, очень любила вас обоих.
Никакой реакции не последовало. Кроме одного — по щеке мальчика скатилась прозрачная капля, единственная слезинка, мерцавшая в неверном свете.
Санитарная машина увезла детей и трупы, сирена ее рыдала в ночи, словно потерявшийся ребенок. Элдер остался в большом старом доме с полицейскими, экспертами и горьким запахом крови.
— Что такое с этим домом? — недоуменно произнес фотограф. — В прошлом году скверная история. А теперь и подавно.
— Люди говорят, все дело в Гаррисонах, — ответил один из полицейских. — Слишком много денег, слишком много власти.
Кто-то сказал ему, что он не на митинге.
— Я не про политику веду речь, — возразил полицейский. — Тут, как бы это сказать, воздаяние. Если тебе привалило счастье, жди какой-то беды. Все должно уравновешиваться.
— Этим детям большого счастья не привалило, — сказал фотограф. — Что уравновешивается у них?
Полицейский-фаталист пожал плечами.
— Я не говорю, что это справедливо.
Другой полицейский сказал, что знает, как воспримут горожане случившееся.
— Они назовут это проклятием, вот как.
Его Предсказание встретили возбужденными возгласами.
— Я просто говорю, что люди скажут.
— Ну и что же проклято? — спросил какой-то скептик. — Дом? Он что, с привидениями? Или весь гаррисоновский клан?
— Ленора не гаррисоновской крови, — сказал кто-то. — Она не всегда носила эту фамилию.
— А проклятие можно получить, выйдя замуж? — поинтересовался фотограф, и послышался смех.
Говоривший о воздаянии полицейский спросил у Элдера, что думает он.
Элдер стоял у одного из высоких окон, разглядывал, подняв голову, лунный серп, свет его был ясным, холодным.
— Раньше я думал, за всем кроется какой-то смысл, — заговорил он, и что-то в его тоне изгнало из комнаты шутливость, напомнило всем, что это место смерти. — Считал, если видеть то, что видит Бог, все бы казалось разумным. Теперь не знаю. В наши дни нет ничего разумного.
Но все это было несущественно. Все эти поиски высшего смысла, философские споры не стоили выеденного яйца.
Важна была судьба детей. Детей в окровавленных пижамах, с бледными лицами, на которых застыл ужас.
Глядя на луну, Элдер задумался, что станется с ними, какое будущее может их ожидать. Но знал одно.
Злую судьбу, проклятие, нелепую случайность — чем бы ни объяснять то, что стряслось здесь сегодня вечером, — искупать придется детям.
Глава 1
Конечно же, это миф, просто-напросто волшебная сказка, но удивительно прекрасная.
К царской дочери Леде, купавшейся в Евроте, явился влюбленный бог Зевс в облике лебедя. Фантастическое слияние, на обнаженную женщину взгромоздилось огромное существо с клювом и перьями, похожие на ходули птичьи ноги переплелись с женскими, сладострастный изгиб шеи пернатого утопает в ее спутанных волосах.
Причудливая, приводившая в замешательство скульптура, но Эрика Стаффорд находила ее и странно волнующей — возможно, она напоминала о давней близости человека с природой, дружбе с обитателями морского берега и леса, утраченной теперь в давке и толчее этого вечно спящего мира.
А возможно, трогало Эрику просто мастерство скульптора, воплотившего эту сцену в полированном бронзовом изваянии восемнадцати дюймов высотой на десятидюймовом пьедестале.
Как бы то ни было, вещь обладала неотразимым очарованием. Эрика продала уже девять копий и этим утром должна была продать десятую.
В том, что скульптура будет куплена, сомнений не было. Эрика видела, что покупатель заинтересовался. Это был невысокий человек в круглых очках, за которыми глаза казались величиной с блюдечко. Он расхаживал по ее магазину минут двадцать, устремляя пристальный взгляд на каждый блестящий бюст и статуэтку, однако неизменно возвращался к бронзовой Леде в углу.
Эрике посчастливилось найти эту скульптуру. Произведение талантливого молодого неаполитанца, с которым она познакомилась в недавнем туре по Средиземноморью. Все его статуи обладали легкостью, тонким изяществом.
Эрика, запинаясь, сказала это ему на своем скверном итальянском. В Соединенных Штатах у нее есть художественная галерея. Скульптор наверняка вообразил себе утонченное заведение на Пятой авеню или Родео-драйв, а не две комнаты в переоборудованном складе в частично реконструированном деловом районе городка Барроу, штат Пенсильвания, в семидесяти милях от ближайшего небоскреба.
Эрика не стала разрушать его иллюзий. Когда скульптор радостно пригласил ее к себе в мастерскую, она пошла. Он лепил, отливал и обжигал скульптуры в сарае на задворках многоквартирного дома на извилистой окраинной улице. Леда находилась там, глина была еще влажной, покрытой отпечатками пальцев. Даже незавершенная, она явно была лучшей его работой, чувственной и необычной, неиспорченной дешевой эротикой, маленьким шедевром.
Ее заказ десяти репродукций явился для него очень крупной сделкой. В тот же вечер после ужина он мягко попытался заманить Эрику к себе.
— Я замужем, — твердо сказала Эрика, — и слишком стара для тебя.
Скульптору было от силы двадцать шесть лет, на десять меньше, чем ей.
Его восхищение ее красотой и обаяние вызвали у нее только смех, но проникнутый печальной ноткой. При расставании скульптор взял ее за руку и сказал, что она не похожа на большинство американцев, которых он знал.
— Почему? — спросила Эрика, ожидая услышать еще один комплимент.
— Потому что, — ответил он, — вы страдали. Я это вижу. Вижу в душе у вас мучительную боль.
Эрика не знала, что ответить, и промолчала.
— Это замечательная вещь, — обратился к ней в тишине магазина невысокий круглолицый человек.
Она с трудом вернулась к настоящему.
— Не правда ли? Скульптор — молодой итальянец, необычайно проницательный.
Покупатель решительно взглянул на свисающий ценник.
— Дороговато, — сказал он, но лишь потому, что считал себя обязанным проявить характер.
Эрика улыбнулась:
— Их количество ограничено. Будет сделано всего двести копий. Каждая подписана и датирована скульптором. Я заказала десять. Это последняя.
— Идут нарасхват?
— Ну не совсем. Я получила их в ноябре. Сегодня у нас что, двадцать пятое марта? Так что где-то по две в месяц.
— Не подумал бы, что дела у вас идут так хорошо. То есть магазин замечательный, но расположен как-то на отшибе. Я бы не заметил его, если б не остановился перекусить.
— В теплые месяцы торговля идет неплохо. Люди ходят по магазинам в поисках, скажем, антиквариата. Зимой вяло, но я получаю заказы по почте.
— У вас есть каталог?
Покупатель, судя по всему, заинтересовался.
— Купите эту вещь и непременно окажетесь среди моих подписчиков.
Покупатель сдался.
— А вы умеете убеждать.
— По-моему, вы уже сами убедили себя.
Покупатель расплатился кредитной карточкой, и Эрика упаковала скульптуру, на ее тонких, сильных руках проступали очертания тугих мускулов, когда она заклеивала липкой лентой картонную крышку коробки.
— Заправляете тут всем в одиночку? — спросил он.
— Да. Работаю пять дней в неделю.
— Продайте еще несколько таких скульптур и сможете позволить себе нанять помощника.
Эрика лишь пожала плечами, не считая нужным говорить этому человеку, что деньги ее не заботят. Магазин был ей нужен для души, а не для кошелька. Она любила эту работу за доставляемое ею сознание ежедневной занятости, за повод путешествовать, разведывать, уходить от опасной безмятежности своей жизни в более широкий мир риска.
Покупатель ушел, и Эрика, оставшись одна, вновь стала протирать свои скульптуры. Часы показывали четверть второго. В час тридцать у нее была назначена встреча за обедом с Рейчел Келлерман. Рейчел была сплетницей, невежей, постоянно стремящейся произвести приятное впечатление в самой неприятной манере, но Эрика не обладала талантом заводить близких друзей. В жизни у нее ни с кем не было душевной близости, даже с мужем.
Эрика поморщилась. Особенно с мужем.
И стала тереть еще напористее, вкладывая в эту работу какую-то гневную силу. Ей пришло в голову, что будь она способна выбирать друзей так же мастерски, как произведения искусства, то…
Какой-то шум.
Повернув голову, Эрика прислушалась.
Из глубины магазина доносился негромкий скрип дверных петель.
Она же заперла заднюю дверь!
Может быть, и нет. Утром приехала взволнованная, расстроенная. Дома было не все ладно. То, что Эндрю сделал с ней… в душевой…
Сейчас было не до Эндрю. В магазине кто-то находился.